Овраг

В маленьких городках все друг друга знают, А потому дверей не запирают. Но я вам так скажу, без дураков: Опасайтесь маленьких городков.

Нынче днем, как всегда, я зашел в аптеку выпить стаканчик содовой и приобрести шесть фунтов свежайших прохладных леденцов, которые до вечера надо будет упаковать в бумажные кулечки. Славный был день, хоть и новолуние, на душе светло, ясно, в такой день всякому улыбнешься. Даже какому-то долговязому парню, что мой любимый табурет занял и любуется нашей Лавинией Неббс. И то сказать, есть на что залюбоваться. Всякого спроси, краше Лавинии разве что Элизабет Рэмсен. А Лавиния будто и не чувствует взглядов, что ползут от стройной обнажившейся лодыжки вверх по простому ее платью, по белым плечам в веснушках, по шее к шлему червонного золота — плотным волнам ее коротких волос. Допила, надела шляпку и вышла. Долговязый долго так глядел ей вслед и спрашивает: — Это кто такая? — Да это ж Лавиния Неббс, — отвечает хозяин. — Самая хорошенькая девушка в городе. — И вправду хороша. А где она живет? — На Парк-стрит, знаете, у самого оврага, — тут хозяин вспомнил про меня и пошел за леденцами. А я себе подумал, что не к добру этот чужак интересуется нашими барышнями. И овраг поминать не к добру! Я люблю наш Гринтаун. Ей-ей, где еще найдешь таких приветливых соседей, беленые веранды и тенистые сады! Но есть у нашего города одна темная тайна — овраг. Он перечеркивает его окраину, и вроде бы и ничего страшного, тенистая ложбина, место мальчишеских игр, но нет. Уж коли есть мрак, так он своего не упустит. Уж мне ли не знать. К вечеру разошлись все маленькие кулечки, что за пенни покупают у меня посетители кинотеатра. Пришлось отправляться домой за второй партией, покуда не начался семичасовой сеанс. Я все вспоминал мисс Лавинию и того парня из аптеки. И как-то было мне неспокойно. Задумался я и сам не заметил, как забрел в овраг, хотя и собирался идти короткой дорогой мимо. В августе уже начинает вечереть рано, овраг прорезали черные тени, словно тонкие пальцы на его позолоченных солнцем глиняных берегах тянутся, вот-вот схватят одинокого путника, скрутят корнями, сожмут, ломая кости… Сердце забилось сильней, в ушах шум, я замер. И тут по тропинке навстречу мне вышла Элизабет Рэмсен. — Здравствуйте, мисс Рэмсен! — говорю я, а внутри все так и сжалось от тревоги. — Уж вы бы остереглись вечером одной гулять! А она смеется: — Какой же вечер, сэр, когда еще солнце не зашло? И показывает наверх, откуда свет исходит, бьет в глаза. А где свет, там и тени, чем больше его, тем они резче. — Это верно, — говорю я, — поглядите на другую сторону, как тени легли. Будто огромный тигр притаился. Она обернулась, глядит. А по ней по всей, по светлому платью, по нежному лицу бегут черные тени, точно пальцы. Тянутся пальцы к шее, прикасаются, и не оторвать, не разжать. Она тщится вырваться, из последних сил царапает руки на горле, пытается кричать, но лишь едва хрипит. Последний луч солнца вспыхивает в полных ужаса глазах, а затем солнце скрывается и глаза закатываются, поблескивая бельмами белков. Руки сжимаются все сильней, что-то сухо хрустит, по телу ее пробегает судорога, теплая живая кровь последний раз толкается под пальцами, и замирает сердце, пропадает пульс. Мертвой тяжестью наливается тело, бывшее несколько минут назад легким и живым. Я опускаю ее осторожно, бережно и устраиваю поудобней. Закрываю ее глаза, и с лица исчезает последний след ужаса. — Какая же вы хорошенькая, мисс Элизабет. Теперь всегда такой останетесь, белой звездой, светом во тьме на дне оврага. Только на нежной белой шейке резко выделяются неаккуратные царапины и наливаются синевой отметины. Скоро в сумерках эти полосы станут такими же черными, как тени вокруг. Овраг сыто урчит, пряча узорные бока хищника. Я один слышу, чувствую, как он дышит, как звучит во мраке его голос. Голос черной трещины на приветливом лице города, шепчущий в унисон с черной трещиной в моей душе. А значит, мне с ним и говорить. Мне кормить его тьму, чтоб она не выползла наружу, не разлилась в сердца мальчишек, не ползла по Парк-стрит пятнами мазута на мостовой. Но сейчас сделано все как надо, и на душе снова легко. Хороший сегодня день. Мой лоток вновь полон конфет, и надо поспешить к кинотеатру. Но я не могу сдержаться, иду к краю оврага, сливаюсь с безмолвной толпой, чтобы полюбоваться еще раз. Но что-то не так. Тигр должен спать, но он не спит. Он смотрит распахнутыми глазами мальчишки Сполдинга! Почему? Кто разбудил тьму? Это Лавиния Неббс. Она ведет свою подругу прочь от укрытого белой простыней тела. От людей и света ведет ее во мрак. — Может, вас проводить? — окликаю я. — Спасибо, мы сами дойдем. В этих словах вызов, и овраг услышал и принял его. Тьма вновь выползла из трещины и пульсирует вокруг. Я иду чуть позади, слыша всхлипывания девушки. — Я никогда раньше не видела мертвых! — Сейчас только половина девятого, Франсина! Захватим по дороге Элен и пойдем в кино. — В кино?! — девушки спорят во мраке. — Непременно. Нужно забыть все это. Нужно выкинуть это из головы. Если сейчас вернуться домой, мы все время будем об этом думать. Нет, пойдем в кино, как будто ничего не случилось. — Лавиния, неужели ты серьезно? — Еще как серьезно. Нужно забыть, нужно смеяться. — Но ведь там Элизабет… твоя подруга… и моя… — Ей мы уже ничем не можем помочь; значит, надо думать о себе. Пойдем. «Она придет ко мне сегодня, — шепчет мне овраг. — Сегодня же. Она не успокоится, и я не успокоюсь, пока все не будет меж нами решено!» «Нет, — хочу я крикнуть, — Нет! Жертва уже принесена!» «Она хочет этого, она зовет. И я должен ответить. Если ты этого не сделаешь, найдется другой». «Нет! Только я! Никто тебя не слышит!» «Ты знаешь, что теперь есть другой. Ты видел. Я позову его». Мальчишка! Ах, зачем вы такая гордая и смелая, мисс Неббс? И зачем ты вечно суешься, куда не следует, маленький Сполдинг? А ведь был такой хороший день! Тьма зовет и тьма откликается. Мисс Лавиния уже ею заражена. Она не останется у подруги и пойдет домой. Одна. Через овраг. Но я еще смогу остановить тьму, защитить хотя бы мальчика. Я стану тьмой и буду ждать ее сколько понадобится, не в овраге, нет. В доме. В Гринтауне никто не запирает заднюю дверь.