Метастазы

Я потратила на размышления в компании старого знакомого Пенни Пакер* целый вечер отдельно взятого выходного. Наши с Быковым отношения не похожи. Тут, опять же, возникает логичный вопрос: на что они не похожи? Разобравшись с вышестоящим тезисом под вторые два пальца хорошего восьмилетнего бурбона я перешла к пережёвыванию этой проблемы. Наши с Быковым отношения не похожи на отношения. Я налила виски ещё на три пальца и задумалась о парадоксе моих выводов. Вот глупости какие, конечно у нас есть отношения! Это легко аргументируется сексом, периодическими ужинами в ресторанах с последующим сексом и отвращением Глеба к возможности нашего с Быковым секса. «Нас», как единое целое, сложно систематизировать. Это что-то вроде паззла, где каждая отдельная деталь из разных наборов: большая с отрывком простого рисунка для детей, маленькая из огромного двухтысячного набора, светящаяся в темноте, с бархатной поверхностью, магнитная. Они не совпадают, а мы сидим за столом и как какие-нибудь больные аутизмом тыкаем огромный выступ в маленькую дырку, а потом отходим, чтобы посмотреть на картинку со стороны и видим такой сюр… Пусть наши отношения будут метадоном**, думала я, наливая ещё на три пальца. Виски жёг язык, а ответы всё не находились и не находились. Метадон притворяется лекарственным препаратом, как «мы» притворяемся настоящей парочкой, но на самом деле то, что должно снимать боль, приносит зависимость вместо облегчения и оказывается обычным очень сильным синтетическим наркотиком. Если «мы» — это метадон (я уже не могла тогда считать пальцы Пенни, его было просто немного, на мой взгляд), значит «мы» — синтетика, которая не даёт коже дышать. А если всё не так? Если наши отношения вовсе не метадон, а рак, что тогда? Рак метастазирует на последней стадии, которая наступила на последнем курсе меда, а потом маленькие кусочки «нас» забрались в каждый орган, каждую кость, сосудик, каждую клеточку мышечной ткани. И если сейчас, когда я вижу Быкова, отказывает только мозг, то скоро может отказать и сердце, а тогда – всё. Такая стадия неоперабельна. Когда тебе за сорок, любовь – последняя, а если это началось, когда тебе было двадцать, то это – штука, которую называют судьбой обычные люди, а мы, врачи, — рецидивом с осложнениями. Я насчитала семь гудков, прежде чем он взял трубку, хотя после того, как я перестала отмерять выпитый виски, я не очень доверяла своим подсчётам. — Алло, Быков? — Привет, Настя. Первый и последний раз учу пользоваться часами: если большая стрелочка между двенадцатью и единичкой, маленькая где-то гуляет, а за окошком темно, то дяде Андрею нельзя звонить, он спит или мочит монстров из дробовика. — Слушай, мне тут помощь твоя в диа… ди-аг-ностике нужна. — МВ*** первой степени? — с надеждой спрашивает Быков. — Приезжай, а? — Ладно, белка, будем лечить. Я слышу, ты уже готова, — этот гад ухмыляется на том конце провода. — И лекарство прихвати! — Прозрачное сорокапроцентное или тонкое и резиновое? — И то и другое, — я нажала на кнопку и пьяно думала, насколько короткие гудки приятнее его голоса. — Блядь! – это слово так нецензурно просилось вон, что я не смогла удержать губ. Что и когда я упустила? Наш аутистский нескладный паззл сложился. *Пенни Пакер – восьмилетний американский бурбон **Метадон – сильный обезболивающий синтетический препарат с ярко выраженными наркотическими свойствами **МВ – мимолётная влюблённость по Быкову