The closer you are to death, the more alive you feel. It’s a wonderful way to live. It’s the only way to drive. © James Hunt
1977 год. Я счастливчик. Баловень судьбы, если начистоту, пусть я сумел понять это не так давно. Тяжёлая авария и жестокие ожоги? Бросьте, я пережил это и вернулся на трассу. Я в деле, и мне покорился с тех пор не один автодром. Чемпионом мира я уже был и сумею стать им ещё раз – это ли не доказательство успеха? Автогонками я заболел ещё в юности. Моя семья не приняла такое и пришлось покорять мир скоростей отщепенцем. Неважно. Я всё равно сумел пробиться в королевские гонки. Моей мечтой была главная вершина, казавшаяся тогда призрачной, но так отчаянно желанной – чемпионский титул в «Формуле-1». Какой бы немыслимо далёкой ни была моя цель, я был уверен, что способен на это. В этом классе автогонок слабаков нет и быть не может, но я был сильнее любого из своих соперников, даже самого лихого или опытного. Для победы у меня было всё, что нужно: виртуозное вождение, знание техники, упорство, жёсткая дисциплина и холодный расчёт. Для одного титула этого оказалось достаточно. Но я никогда так и не узнал бы, на что способен на самом деле, если бы не появился он – мой извечный конкурент, заядлый соперник, позёр, плейбой, оторва, самовлюблённый красавчик и отчаянный игрок в догонялки со смертью Джеймс Хант. Мы встретились задолго до того памятного сумасшедшего противостояния в чемпионате 1976 года. Наглец, воображала, настоящий боец и любитель пощекотать нервы всем, кто за него болел, а прежде всего – самому себе, своей неуёмной энергетикой британец сходу бросался в глаза. В нём раздражало всё – его жажда внимания и тяга к славе, его бешеная манера езды, из-за которой он не раз был на волосок от смерти и не стеснялся задеть других, его фонтанирующее самолюбование и магнетизм самца, притягивавший к нему толпы красивых девушек, которые буквально визжали от восторга, едва увидев его. Джеймс Хант умел быть звездой и любил это задолго до того, как добился мирового признания. Вся его напыщенность вызывала приступы плохо скрываемой ярости, хотя я изо всех сил старался сохранять хладнокровие – одно из лучших своих качеств, благодаря которому венец победителя я успел примерить за год до того, как шанс на чемпионство появился у Ханта. Но сохранять эмоциональное равновесие, когда перед глазами маячил этот расфуфыренный павлин, было проблематично. А его темперамент? От него так и веяло беспечностью и мальчишеской бравадой. Опасность, которой Джеймс Хант, не задумываясь, подвергал на трассе себя и даже своих соперников, злила вплоть до бешенства. А Хант в ответ просто язвил, заявляя о трусости любому, кто был не готов окунуться с головой в бездну неоправданного риска, особенно когда обстоятельства усугубляли. И однажды моя расчётливость пошатнулась под натиском его дерзости. Я принял вызов и погнался за ним по залитой дождём трассе, как последний осёл. То был самый невероятный год в моей жизни. Он был богат на события, как замечательные, так и тяжёлые. Гоночный сезон 1976 обернулся глобальным противостоянием, которое вывернуло нас с Хантом наизнанку, показав, кто есть мы оба, как всему миру, так и нам самим. Надменная и беспощадная немецкая трасса Нюрбургринг, которая из-за ливня почти превратилась в каток, не простила мне нелепое стремление одолеть Ханта в том, в чём он был лучше всех – в умении мчаться наперегонки со смертью. В момент аварии я почти не запомнил удар, хотя скорость была за двести – меня всего лишь крепко встряхнуло. Но через мгновение я превратился в живой факел. Пробитый бензобак, искра – и вот он, ад наяву. Я горел заживо на этом проклятом автодроме, а крепёж страховки, будто в насмешку, не желал отпускать меня из пылающей машины.*******
Несколько суток между жизнью и смертью, а затем – зверские пытки лечебных процедур, каждая из которых явно хотела добить меня. Да так и было бы, наверное, если бы не трансляции с гонок, где в моё отсутствие главной звездой был Джеймс Хант. Любимец публики, купающийся в шампанском и славе, британец выигрывал гонку за гонкой и сокращал расстояние между нами в борьбе за чемпионский титул. Его победы действовали на меня, как красная тряпка на быка, и приводили в бессильную ярость. Всеми фибрами едва уцелевшей души я ненавидел его, будучи уверенным, что Хант способен на успех лишь в моё отсутствие. Так он и чемпионом может стать, ведь настоящего соперника у него без меня там нет. Могу ли я это позволить? А есть ли у меня силы на то, чтобы не допустить этого? И тут сама судьба подарила мне подсказку. Увидев мою реакцию на его победы, доктор сказал то, что перевернуло всю мою жизнь: – Напрасно вы терзаетесь, мистер Лауда. Умному человеку достойный и сильный враг способен дать больше, чем глупому – друг. И вот тогда я понял, насколько на самом деле мне повезло встретить на своём пути Джеймса Ханта. Он стал для меня маяком, раздражителем, не дающим покоя. Это из-за него я одолел лечебные пытки и поднялся на ноги. Не просто избежал смерти – выдержал ад и вернулся на трассу. И не через год – прямо в тот же сезон. Я бы никогда не сумел найти в себе силы и добиться этого, если бы не стремился превзойти Ханта.*******
К последней гонке 1976 в Японии мы с ним пришли почти на равных. Я был немного впереди – сказывался запас очков, полученных до аварии. Но любая моя ошибка могла позволить Ханту победить. И тут снова, как перст судьбы, вмешалась стихия. Низкие чёрные тучи, пресловутый проливной дождь, из-под колёс – густые фонтаны брызг, застилающих водяной пеленой весь мир – так нас встретила финальная гонка. Ливень был настолько мощным, что трасса напоминала реку. Даже Хант был согласен на отмену гонки, но не тут-то было. Решающее противостояние двух сильнейших пилотов «Формулы-1» после такого драматичного сезона не могло не состояться. Я бы не удивился, если бы нас заставили мчаться даже среди потоков огненной лавы под извергающимся вулканом. Развязку главной интриги года отменить нельзя, организаторам было бы проще похоронить половину пелетона. На старте мы стояли наискосок друг от друга: Хант в первом ряду, я – во втором. Британец обернулся, чтобы поймать мой взгляд за минуту до старта. Как одно мгновение, промелькнул в памяти день моего возвращения в чемпионат. Авария в Нюрбургринге перевернула не только мою жизнь, но и его душу. Воспользовавшись статусом притягательного и успешного выскочки, Джеймс Хант подбил многих проголосовать тогда за проведение гонки на опаснейшей трассе в тяжёлых условиях. Он спровоцировал ту самую жестокую погоню, а потом открыто винил себя в моей аварии и её последствиях. В это почти невозможно было поверить, но когда я вернулся, Хант приходил извиняться. Он был подавлен, его сожаление было искренним, груз вины давил на него не меньше, чем на меня – мои ожоги. И моё сердце дрогнуло. Я не смог промолчать, дав Ханту понять, что моё возвращение, как ни удивительно, тоже его заслуга. Наше противостояние для меня оказалось важнее самой жестокой физической боли от травм. Этот разговор расставил всё точки над “і”. А потому за полминуты до старта последней гонки 1976 года под новым проливным дождём мы смотрели друг на друга, и каждый из нас видел сильного и достойного соперника. Между нами больше не было обид или недомолвок. Только вызов. Красные огни над трассой сменились зелёными. Мы сорвались с места и умчались в водяном облаке, поднятом колёсами болидов, навстречу судьбе. И тут я понял, что сегодня – не мой день. С такой трассой под ливнем справиться способен только он, мой неподражаемый соперник Джеймс Хант. Это должна быть только его победа или его поражение. Это он сделает сам, наперегонки со смертью – его конёк, не мой. Я больше не играю в эту опасную игру, хватит и одной попытки в Нюрбургринге. Так оно и получилось. Я сошёл уже через два круга после старта на абсолютно исправной машине и замер в боксах, наблюдая за Хантом. А он летел, словно выпущенная стрела, рвал покрышки в клочья, даже сломал рычаг коробки передач, но упрямо мчался по трассе, и только за четыре круга до финиша поехал в боксы, когда понял, что вот-вот вылетит с полотна и разобьёт машину, несмотря на всё своё мастерство. Его чинили, а мимо проносились те, кто почти весь заезд плёлся позади, а теперь отнимал у британца последние шансы на победу. Джеймс Хант вернулся в гонку, выскочив с пит-лейн рассвирепевшим от противоречий, и принялся обходить гонщиков одного за другим так яростно, что те попросту не выдерживали его напора. Кто-то сдавался с боем, едва не отправив болид Ханта прямиком в ограждение, кто-то просто не способен был тягаться с резвостью и зашкаливающей спортивной злостью британца. Против Ханта было только одно – до конца гонки оставалась всего пара кругов, а финишировать он должен был не ниже третьего места. Иначе чемпион – я. Думаю, что не ошибусь, если предположу, что японская трасса под проливным дождём никогда не видела таких скоростей в крепком переплетении с мастерством, страстью и отчаянием. Болид Ханта едва касался колёсами асфальтового полотна, окатывая волнами одного гонщика за другим. Если честно, это только укрепило мою уверенность в том, что я сделал правильный выбор, отдав судьбу чемпионского титула в руки Джеймса Ханта. Он действительно великолепен и если сумеет – значит, заслужил. На финише царила сумятица. Из-за жуткого ливня маршалы трассы стали путаться, какая из машин финишировала впереди Ханта, а какая – отстала почти на целый круг. В итоге, проверив всё как следует, маршалы объявили – Джеймс Хант приехал к финишу третьим. Он получил четыре очка в общий зачёт и с минимальным перевесом обошёл меня, став чемпионом «Формулы-1» в незабываемом, феерическом сезоне 1976 года. Хант ликовал, пьянея от восторга, а я... знаете, я был рад за него. Он и вправду великолепный гонщик, хоть и непросто далось мне это признание. Виртуозный мастер вождения, отчаянный безумец Джеймс Хант разжигал огонь страсти и азарта во всех нас, вносил бунтарский дух в "Формулу-1", заставлял сердца поклонников биться чаще. Я проиграл достойному. И если вдуматься, по сути, мы с ним никогда врагами и не были. Джеймс Хант, мой бескомпромиссный, непримиримый и жёсткий соперник, не позволял мне ни малейшей слабости, заставлял меня искать в себе такой запас прочности, на который без него я бы никогда не оказался способен. Мой бесценный недруг, мой заклятый оппонент. Он был тем, кого я по-настоящему уважал. Единственным, чьей искромётности и беспредельной, безбашенной вере в свои силы я завидовал. Он заслужил своё право на великую победу.