Смерть в фамильном замке

    Когда Санни, наконец, вернулся в кабинет, мы смогли пригласить первого свидетеля. Начать решили с самых опасных, поэтому уже через минуту одна из многих миссис Силтон – Сара – сидела перед инспектором, занявшим кресло сэра Лесли. Бывшая актриса была совершенно спокойна. Он сидела, скрестив руки на груди и закинув одну ногу на другую. Ровный тон голоса, сдержанная мимика, никакой нервозности – эта дамочка точно умела владеть собой. – Я говорила с Джеммой сегодня с утра, перед завтраком, – сообщила она. – Никаких странностей в её поведении я не заметила. Она собиралась кататься на лошадях до обеда. – Она часто так делала? – полицейский не поднимал взгляда от каких-то бумаг, которые ему услужливо подсунул один из констеблей, вызывая у допрашиваемых фальшивое чувство защищённости. На самом деле, он внимательно слушал каждое сказанное слово, анализируя его и постоянно сопоставляя факты в голове. Что ж, профессионал есть профессионал. Но в лице супруги Гордона Уильям Перриш нашел достойного противника: Сара отвечала на поставленные вопросы четко, точно и без пауз. Я не обнаружила ни малейшего признака того, что она врёт. Но не стоило забывать, что эта леди зарабатывала себе на хлеб игрой на подмостках и была непревзойдённой мастерицей своего дела. А актерское ремесло – это не что иное, как искусство виртуозного обмана, разве нет? – Джемма выезжала на лошадях почти каждый день, – проинформировала нас Сара, расправляя складки юбки. – Она любила чувство опасности, потому и предпочитала кататься именно на Вихре, которого все домашние звали не иначе, как Дьяволом. Все говорили ей, что когда-нибудь этот адский конь её сбросит, но Джемма смеялась нам в лицо, и вот чем всё закончилось. Этот несчастный случай, пусть и трагичный, господин инспектор, был весьма прогнозируем. Полицейский поджал губы и медленно поднял голову. – Она ведь не так давно появилась здесь, да? – мягким тоном спросил он. Бывшая актриса кивнула: – Около полугода назад. – И каковы же были ваши эмоции по этому поводу? – сотрудник Скотланд-Ярда слегка подался вперед. Жена Гордона поджала губы, слегка помедлив. – Скажу вам честно, инспектор, – сказала она, выверенным жестом поправляя волосы. – Я не была в восторге. Между мной и Джоан нет кровного родства, да и вообще, мой супруг рано оторвался от своей семьи, начав своё дело и не получая, в отличие от прочих родных сэра Лесли, денежного содержания. Всем было прекрасно известно трепетное отношение лорда Силтона к внукам, и потому никто особо не обрадовался, когда из Италии сначала заявилась его дочь, а потом подоспела и Джемма. – Так вас расстроило, что ваша доля по завещанию стала намного меньше, миссис Силтон? – осведомился Перриш, снова погружаясь в чтение бумаг. Искусно выдержав достойную сцены «Глобуса» паузу, артистка выдала: – У меня нет доли в завещании сэра Лесли, дорогой мой инспектор, и никогда не было. Если вы имеете в виду часть, причитавшуюся моему мужу, то, при зрелом размышлении, она почти не подверглась корректировке, так как предыдущий документ был составлен больше десяти лет назад, и за эти годы состояние лорда многократно увеличилось. Он просто добавил в свою последнюю волю Джоан и Джемму, исправил суммы, причитающиеся всем, и всё. Я, бесшумно поднявшись, передвинулась вместе со стулом в сторону человека из Скотланд-Ярда, чтобы получше видеть лицо допрашиваемой, но это ничего не дало: Сара хранила то самое невозмутимое выражение, которое напоминало бетонную стену. Иными словами, тупик. Нам ничего не оставалось, кроме как распрощаться с этой последовательницей Аполлона. Вторым мы вызвали бледного и ещё более отстранённого, чем обычно, Леонарда. Поэт вошел в кабинет как-то неуверенно, будто находился не у себя дома, а в полицейском участке, что, в какой-то степени, было правдой. В отличие от своей свояченицы, на вопросы он отвечал вяло, неопределённо, то и дело выдерживая паузы. Инспектор изменил тактику: на сей раз он так и сыпал репликами, а тон его стал намного агрессивнее. Служитель закона, не отрываясь, смотрел на свидетеля, напоминая всем своим видом боевую собаку, готовую напасть. Леонард, несмотря на все эти негативные флюиды, не сорвался. Напротив, импровизированная шоковая терапия, устроенная Перришем, помогла ему собраться. Он утверждал, что знал Джемму лучше всех, потому что она ему доверяла. – Одна из немногих, кому на самом деле нравились мои стихи.., – задумчиво произнес Леонард. – Она вновь заставила меня поверить в то, что я не лишен потенциала. За полным возвышенных мыслей поэтом последовал Джордж. Типичный сельский сквайр, он не выносил вещи, которые выбивали его из привычной колеи, и смерть Джеммы он воспринимал именно так. – Я даже толком не знал её, - признался младший сын сэра Лесли. – Они обе свалились нам, как снег на голову. Джоан сильно изменилась, а с её дочерью я к тому времени не был знаком даже понаслышке. Он давал информацию скупо, цедя слова, продумывая каждую фразу, но это не было признаком вины, а лишь неотъемлемой частью натуры этого человека. В каждом из его отрывистых ответов присутствовала нордическая отрешенность, от которой больше всего страдал Санни. Насколько я могла судить, корейцу категорически не нравились подобные типы, и он предпочел бы безумную экспрессию чувств этому тихому и неторопливому британскому говорку. Поэтому-то азиат то и дело морщился, бросая на допрашиваемого недовольные взгляды, и «мистер Ким» вздохнул с облегчением, когда сотрудник Скотланд-Ярда отпустил Джорджа. Когда место перед инспектором заняла Кэтрин, я в который раз поразилась её внутренней силе, сквозившей в плотно сжатых губах, сурово сдвинутых у переносицы бровях, гордо вздернутом подбородке. Она безупречно владела собой, и я невольно подумала о том, что с такой матерью сложно не вырасти слабым, ведь она подавляла своим величием. Бедняга Оливер... Ни один вопрос не вызвал у сестры баронета затруднения: она щелкала, как орешки, даже самые искусно расставленные словесные капканы, не считая нужным притворяться. Если, конечно, вся её железная выдержка не была одной большой мистификацией, в чем я, честно говоря, сомневалась. – Джоан всегда всё делала вопреки воле родителей, – вещала Кэтрин, умудряясь сидеть на стуле с таким видом, будто это был трон. – Во всяком случае, в юности. Я не думаю, господа агенты, что вы, в силу возраста, разделяете моё мнение, но поверьте: старшим всегда виднее. Если бы молодые люди беспрекословно слушали своих родителей, то и проблем бы у них было намного меньше. – Напротив, – вмешался Санни. – Я считаю, что вы абсолютно правы, но, к сожалению, подросткам свойственна непокорность и склонность к бунту. – Готова поспорить, вам это знакомо не понаслышке, – ехидно отметила сестра лорда, устремив на корейца взгляд, полный сарказма. – Отнюдь, – помотал головой азиат. – В детстве и отрочестве я был до тошноты послушным ребенком, позволяя себе лишь только роскошь мечтать. А настоящий бунтарский дух проявился во мне лишь после окончания университета. Вот тогда-то я и поехал в... В Англию. Да, именно сюда, по программе обмена. Инспектор Перриш, спокойно сидевший за письменным столом, дернул уголком рта и, не поднимая головы, пробубнил: – Я не сомневаюсь, что ваша биография, агент Ким, весьма увлекательная и интересна, но, пожалуй, я бы предпочел услышать показания свидетеля, а не историю вашей юности. – А ещё я люблю чачжанмён и ненавижу хлебный пудинг, – подытожил Санни, не обращая внимания на тираду полицейского. – Хотя, наверное, не стоило говорить это при англичанах, но я уже сказал. Кэтрин возмущённо воззрилась на корейца, вновь вернувшегося к своим документам, и презрительно фыркнула. Она поправила шаль на плечах и, переведя взгляд на соотечественника, чопорно спросила: – Есть ли у вас ещё вопросы, инспектор? И тут меня в буквальном смысле осенило: я поняла, зачем азиат выдал весьма легкомысленную тираду про чачжанмён (не имею понятия, что это такое, но подозреваю, что под этим жутковатым сочетанием букв скрывается та самая лапша в коричневой жиже). Санни просто хотел устранить тот железобетонный занавес, что Кэтрин воздвигла вокруг своих эмоций, и ему это частично удалось: раздражение пробило брешь в безупречной защите этой дамочки. Это означает, что её нужно атаковать сейчас, пока она не до конца пришла в себя. – Вы любили Джемму? – в лоб задала вопрос я, тыкая карандашом в сторону свидетельницы. Она круто повернулась и, посмотрев на меня, вздернула брови чуть ли не до самой кромки волос, собранных в строгий пучок. – Нет, не любила, агент Дрю, – ответила она. – По-моему, девчонка была легкомысленной и незрелой. – Но этого недостаточно, чтобы убить человека, – вставила я. – Разумеется, – пожала плечами сестра лорда. – По этой земле бродят люди, которые обладают намного худшими качествами. Я закусила губу. Видимо, такой крепкий орешек оказался мне не по зубам: Кэтрин моментально восстановила самообладание, и я так и не смогла воспользоваться прекрасной возможностью, что мне предоставил «агент Ким». Задав свидетельнице ещё пару вопросов, Перриш отпустил её и наградил меня весьма выразительным взглядом. Он не сказал ни слова, но в его водянистых голубых глазах плавали льдинки осуждения. В воздухе повисла так и не сказанная фраза: «Я попрошу вас более не вмешиваться в ход допроса». Но бравый инспектор промолчал, ограничившись лишь строгим взором. Он быстро расправился с Оливером, который никак не мог прекратить рыдать. Мне было противно смотреть на этого слабачка, но вот Санни, что было для меня неожиданно, пожалел его. Кореец принес к столу целую коробку салфеток и даже потрепал юношу по спине, прошептав: «Всё образуется, мужайся». Инспектор же, напротив, не стал демонстрировать свою человечность (в самом факте существования которой я сильно сомневалась), а приступил к допросу в свойственной ему суховатой манере. После каждого вопроса Оливер принимался хлюпать носом, зарываясь в заботливо подложенные азиатом салфетки и причитая. Сотрудник Скотланд-Ярда проявлял чудеса терпения, покорно выжидая, когда этот плакальщик успокоится и будет готов дать ответ. В итоге, беседа с этим молодым человеком продолжалась без малого полчаса, но толку мы так и не добились, и Перриш, опустив свои рыбьи глаза и смирившись с поражением, отпустил юношу прочь. Оливер сорвался с места и вышел, не попрощавшись. Что ж, он англичанин, так что это неудивительно. После этого типа мы были готовы ко всему, но нам повезло: Валентайн – наш следующий свидетель – была чистым флегматиком во всём, что не касалось её детёнышей. Она четко и спокойно проинформировала нас о том, что с утра, позавтракав, занялась клумбами, что может подтвердить садовник. Нет, она не заметила ничего необычного в поведении Джеммы. Нет, убитая была весела и беззаботна, как и всегда. Конь проявлял признаки агрессии с той поры, как появился здесь, и давно пора было от него избавиться, да вот мисс Саронетти не позволяла, и полюбуйтесь, к чему это привело! Супруга младшего сына сэра Лесли упорно стояла на версии несчастного случая, не желая слышать ничего другого. Она, казалось, была настолько уверена в том, что лошадь специально сбросила наездницу, что даже я начала сомневаться. Однако когда Валентайн покинула кабинет, где велись допросы, пелена тумана, что она нагнала с помощью своего спокойного низкого голоса, рассеялась, и я призадумалась над тем, для чего ей так усиленно отвлекать наше внимание от происшествия, настаивая на том, что никакого убийства не было? Строго говоря, мы ещё не доказали обратное, но оснований для того, чтобы предполагать, что произошло худшее, у нас было предостаточно. Следующим допрашиваемым оказался только что прибывший из столицы Гордон. Его красивое, но несколько мясистое лицо не выражало никаких эмоций, несмотря на громкий голос. Контраст интонаций и внешности был бы даже забавным, но в иной ситуации, а не тогда, когда на территории поместья кого-то убили. Старший сын баронета казался искренне шокированным – настолько, насколько хватало его эмоционального заряда. Он беспрестанно вещал что-то про «бедняжку Джоан», однако пожалеть племянницу ему и в голову не приходило: слишком мало он её знал. Из чего, кстати, следовало, что родственные связи попросту не успели сформироваться. Но у Гордона было стопроцентное алиби, которое могли подтвердить его коллеги: в то время как Джемма упала с Вихря, он усердно работал в Сити. Что ж, трудящегося на ниве экономики тоже можно было смело отпускать. Ричард, который так и не пришел в себя окончательно (его состояние выдавали трясущиеся руки), занял место интервьюируемого следующим. Казалось, брат сэра Лесли чувствовал себя не в своей тарелке: он то и дело отвлекался, и инспектору приходилось повторять уже заданные вопросы. Порой он растекался мыслью по древу, и тогда Перриш деликатно, но твёрдо возвращал свидетеля на тропу основной темы беседы. – Джемма была настоящим солнечным лучом в серой британской провинции, – поделился с нами он. – Я не могу себе представить, чтобы кому-то понадобилось устранять настолько хорошего человека. В основном, Ричард рассыпался водах к покойной, расписывая её положительные качества, и это мне не очень понравилось. Да, я и сама успела оценить мисс Саронетти и убедиться в том, что её легкий характер привлекал к себе людей, но ангелом эта дамочка не была. Как и каждый из нас, кстати. Отпустив брата хозяина дома, полицейский поступил, как истинный англичанин, пригласив в кабинет всех слуг разом. Дженкинс, полноватая кухарка с добродушным лицом, молчаливый садовник с густыми бровями, облаченный в видавший виды комбинезон, горничная Лиззи, обладавшая редкой рыжей шевелюрой, маленькими серыми глазками и острым носиком, воспитательница Джима и Ника, таинственная мисс Грин, которую лично я видела впервые. Последняя говорила нараспев, что лишь подчеркивало хорошо поставленный преподавательский голос. К сожалению, никто из обслуживающего персонала не смог рассказать нам чего-либо внятного, но все он были заняты с утра и могли частично или полностью подтвердить алиби друг друга. Итак, мы опять зашли в тупик. Всё прекрасно, храним оптимизм и молимся, чтобы это не вошло в хорошую традицию. Терпеливо выслушав жалобы гувернантки на шалости мальчиков, инспектор отпустил слуг и подобрался: нам предстояло самое трудное. Джоан, пожелавшая свидетельствовать последней, прошествовала в кабинет и села на стул, как королева. С лица исчезло то самое кислое выражение, что портило её, и теперь можно было понять, какой сказочной красавицей она была. Несчастье, казалось, никак не повлияло на эту женщину, лишь придав ей силы. Там, где раньше гнездился пессимизм, проявилась стойкость. – Я готова ответить на все вопросы, инспектор, – с достоинством проговорила мать убитой, глядя полицейскому прямо в глаза. Перриш невозмутимо кивнул. Покончив со вводными формальностями, он перешел к самому главному, спросив, была ли Джемма склонна к экстремальным развлечениям. Дочь сэра Лесли склонила голову. – К сожалению, да, – с горечью проговорила она. – Так же, как и её отец. Джованни обожал рисовать, ставя мольберт у самого края утеса, и в итоге это окончилось плачевно для всех нас. Ещё в Италии Джемма обожала гонять на арендованных мотоциклах без шлема, два раза прыгала с парашютом, а, приехав сюда, сразу же прикипела к этому жуткому коню, который никого к себе и близко не подпускал. Она бросала вызов смерти каждым своим безумным поступком, и вот, что получилось... Джоан прикрыла глаза, но, быстро справившись с собой, продолжила: – Как хорошо, что больше этого животного здесь не будет! – Что вы хотите этим сказать?! – встрепенулась я. – Вы позвонили в специальную службу, чтобы Вихря усыпили? – Нет, мисс... Простите, агент Дрю, – с некоторой ехидцей ответила она. – Я связалась с местным мясником, и он уже увез лошадь. Я надеюсь, что к вечеру с этим демоном будет покончено. Я открыла рот, а потом захлопнула его. Если в крови коня ничего не обнаружат, то это может стать основанием для более детального анализа, ведь химические препараты всегда оставляют след в организме. Если не кровь, то иные биоматериалы могли бы дать ответ на вопросы следствия, но теперь... Теперь это невозможно. Я посмотрела на Джоан и тут же быстро отвела взгляд. Показалось или нет? Эта искорка довольства, что мимолетным бликом промелькнула в её зрачках... Нет, этого не может быть. Но к чему тогда ей стараться помешать расследованию? Или я всё усложняю, и это – лишь раненые чувства матери, потерявшей дитя? В общем, допросы дали нам крайне мало, и я поплелась в свою комнату с чувством полнейшей неудовлетворённости. Кажется, в этом чертовом гороскопе про неудачи для тех, кто родился двадцать девятого августа, была немалая доля правды.