Смерть в фамильном замке

    Санни любезно привел меня к самой двери моей комнаты и, не говоря ни слова, распахнул передо мной дверь. Я зашла внутрь в глубокой задумчивости. Итак, у мумии были сломаны рёбра. Не одно и даже не два. Если учитывать, что дело было в Древнем Египте, то маловероятно, что этот малый дождался корсета и обезболивающих. Кроме того, нельзя исключать и опасность пневмоторакса – ситуации, когда острые сколы костей протыкают легкие. Сросшиеся переломы означают, что этому человеку оказали медицинскую помощь, но тогда врачевание было не на том уровне. Да ещё и эти монголоидные глазницы... Может быть, этот человек попал в гробницу намного позже? Но нет: он был забальзамирован, да и возраст мумии подтвердили маститые учёные, иначе сэр Лесли не стал бы тратить время на эти останки. Судя по тому, что, по словам Санни, покойному был отведен целый погребальный комплекс, при жизни это был кто-то важный. Я подошла к окну и, задумчиво проведя ладонью по занавескам, спросила: – Так ты считаешь, что в усыпальнице был погребен представитель внеземной цивилизации? – Это бы всё объяснило, разве нет? – кореец, застывший в дверном проёме, развел длинными руками, ухитрившись не задеть косяки. – И удлинённые глазницы, и сращенные ребра, и все нерешенные загадки египетской культуры. Круто повернувшись к своему собеседнику и взмахнув рыжим «конским хвостом» (очень надеюсь, что на деле это получилось не так нарочито, как звучит), я резонно заметила: – Вполне возможно, пара талантливых архитекторов бы всё объяснила. – В Древнем Египте не было чертежей, – помотал головой азиат, заводя одну ногу за другую. – А одного пространственного воображения слишком мало, чтобы произвести такие точные расчеты. Почвы там супесчаные, а это означает, что просадка конструкции неизбежна. И как, по-твоему, пирамиды этого избежали? Я глубоко вздохнула. Санни был неисправим: он искренне верил во вмешательство зеленых человечков, и никакая сила в этой галактике не могла бы заставить его свернуть с выбранного пути. Но в этом и состояла его особенная прелесть. – Скажи мне лучше, за то время, что ты здесь находишься, не случалось ли чего-нибудь необычного? – поинтересовалась я, подойдя к нему ближе. – Я тут всего две недели, – пожал плечами кореец. – Сэр Лесли периодически испытывает недомогание – то самое, о котором он тебе рассказывал. Лично я склонен считать, что у него проблемы с поджелудочной железой. Ему стоит есть рис и кимчи, и тогда болезнь уйдёт. – Кимчи – это та самая пекинская капуста, от которой пожар во рту? – усмехнулась я. – Санни, да это вгонит нашего милого баронета в могилу раньше любого преступника! – Ничего подобного, – с достоинством откликнулся мой собеседник. – Мои земляки живут так долго именно благодаря этим продуктам. – Просто ваши лужёные желудки привыкли к огненной пище, что вы поглощаете, – поддразнила его я. Азиат развёл руками. – Мне тридцать три года, – сказал он, выдавая свой основной аргумент. – И ни одной проблемы с пищеварительной системой, сердцем и прочими внутренними органами, не говоря уже о коже. – У вас слои эпидермиса плотнее, – я уперла ладони в бока. – Да и постоянные скачки с места на место держат тебя в тонусе. Кроме того, возраст Христа – это ещё слишком рано для болезней даже на моей нездоровой родине. И, раз уж речь зашла об этом, может, ещё своим зрением похвастаешься? Санни расхохотался, откинув голову назад. – Сдаюсь, – проговорил он, успокоившись. – Нэнси, ты чудо, клянусь своим плотным эпидермисом! – Я в курсе, – кивнула я. – Так ты не считаешь, что на жизнь лорда Силтона кто-то нацелился? – Считаю, – внезапно посерьёзнев, ответил кореец. – В воздухе витает что-то такое... Я закатила глаза, простонав: – Санни, ты не мог бы быть конкретнее? – Лампочка, – азиат уселся по-турецки прямо на пол. – Когда ты стоишь в каком-либо помещении, и она загорается сзади тебя, ты видишь отблески света, так? Вот это – что-то похожее. Все ждут чего-то; все знают, что вскорости сэр Лесли уйдёт, но никто не придает этому слишком большого значения. Я издала едва слышное «хмм» и задумалась. Как и всегда, мой авантюрный приятель любил пофилософствовать, но эти пространные размышления, при всей их несомненной красоте, никак не могли помочь мне в расследовании убийства, которого ещё не случилось. Я ждала конкретных фактов, но добывать их стоило явно не здесь: гордый сын Седжона Великого слишком увлекался лирикой. А преступления – это дело земное. – Ты не в курсе содержания завещания баронета? – спросила я, решив выстрелить наугад. К моему удивлению, Санни кивнул. – Он никогда не делал секрета из своей последней воли, – проинформировал меня кореец, скрестив руки на груди. – Довольно часто за столом он упоминал о том, что произойдет в его активами и состоянием после его кончины, и при этом присутствовали все члены его семьи. Я удивленно приподняла брови. Для человека, боявшегося за свою жизнь, сэр Лесли был, мягко говоря, беспечен. И что это за дикость: обсуждать своё собственное завещание с будущими наследниками? Никогда не пойму этих англичан. Впрочем, и некоторые выходцы из Страны Утренней Свежести были не лучше. Мотнув головой, чтобы отогнать от себя ненужные мысли, я бросила: – И каковы условия? – Больше всего повезёт внукам, – вымолвил азиат. – Близнецы и Джемма получат по внушительному капиталу, а также пожизненное содержание. Остальным своим родственникам лорд оставил по щедрой денежной сумме. Баттерби-Холл остаётся в руках Джорджа и Валентайн, но в документе есть пункт, по которому любой из наследников имеет право жить в поместье, сколько пожелает. Все вопросы по археологии будут переданы Ричарду, брату сэра Лесли. – И всё? – уточнила я. – И всё, – эхом отозвался Санни. Я медленно села рядом с корейцем прямо на паркет и начала водить пальцем по стыкам досок. – Состояние баронета, – я обвела сучок, который придавал природному узору причудливый вид. – Насколько оно велико? – Поверь мне, Нэнси, – азиат положил руку мне на плечо. – Даже самой маленькой его доли более чем достаточно, чтобы убить. ***  Обед в британской провинции – это всегда значимое событие. В деревне Ист-Виллидж, где роды фермерской свиньи считались сенсацией, было одно коронное блюдо – так называемый пастуший пудинг, и именно его подавали жаждавшим праздничного стола местным жителям или немногочисленным и редким гостям. Я была не особо высокого мнения об английской кухне и потому ожидала грядущего обеда с трепетом. Не хотелось тоже заполучить проблемы с поджелудочной железой, но природное любопытство брало своё. И когда Дженкинс сказал мне, что я могу переодеваться к обеду, который будет через полчаса, я воодушевилась. Надев серое платье, я посмотрелась в зеркало и, почесав свой рыжий скальп, решила, что так сойдет: в конце концов, я ведь не на приёме у королевы. До долгожданного приёма пищи оставалось ещё много времени, и я решила использовать его рационально. Выглянув в коридор и убедившись, что там никого не было, я вышла из своих апартаментов и на цыпочках отправилась вдоль цепочки дверей, казавшейся непрерывной. Остановившись перед одной из них, я присела на корточки и внимательно прислушалась. Я понимала, что в любой момент могу быть обнаружена, и потому держала наготове небольшую заколку для волос: если меня увидят в столь неоднозначной позе, я могу в качестве оправдания продемонстрировать эту вещицу, сказав, что обронила её. За дверью шла довольно оживлённая беседа; жаль, что я пока не знала ни одного из говоривших. Женщина с отличной дикцией и мужчина с шепелявым тенорком. – … Самое главное в нашей жизни, дорогой! – это была леди. – Я не понимаю, чего ты хочешь от меня, – раздраженно отвечал джентльмен. – Джемма имеет право на эти деньги; она такая же его внучка, как и наши мальчики! Ясно. Джордж и Валентайн Силтон. И говорили они о том, как будут делить состояние ещё пока живого сэра Лесли. И, судя по всему, дочке пастора не нравится, что из-за жгучей полуитальянки её отпрыски получат меньше. Странноватая позиция для дамы, взращённой на любви к Всевышнему. Шум разговора стих; супруги сбавили обороты и теперь едва ли не шептали, так что разобрать что-либо было невозможно. Распрямившись, я пошла дальше, стараясь ступать как можно тише и прислушиваться к каждому шороху. Но все остальные представители святого семейства, похоже, отсутствовали, или, может, они отличались большей скромностью, нежели те двое. В любом случае, результаты были нулевыми. Я дошла до самого конца коридора и напрягла слух. Точно, голос доносился из-за двери, располагавшейся последней с левой стороны! Приблизившись, я прислушалась. Эмоциональный голос Санни, богатый интонациями и модуляциями, вещал о чем-то по-корейски. Периодически мой старый знакомый делал паузы, из чего я сделала вывод, что он говорит по телефону. Интересно, кто его собеседник? Дедушка, которому азиат докладывает о своих успехах в части поисков внеземной цивилизации? Кто-то из прочих членов его большой и дружной семьи, от которой сам Санни откололся, тем не менее, периодически навещая своих родных? Решив, что, раз я всё равно ничего не понимаю, стоит двигаться дальше, я сделала было шаг вперёд, но потом отшатнулась: дверь комнаты корейца резко раскрылась, и он вышел оттуда. Входные панели здесь открывались наружу, и потому я оказалась скрыта от чёрных, как ночь, подслеповатых глаз «мистера Кима», который быстро пошел к лестнице, не оглянувшись и не потрудившись прикрыть за собой дверь. Просчитав про себя до двадцати, я осторожно выглянула из своего импровизированного убежища и, убедившись, что кореец скрылся из вида, шмыгнула в его комнату. Это помещение по убранству было куда скромнее того, что отвели мне. Из мебели – кровать, тумбочка, шкаф, стол и стул; свет в апартаменты пропускало небольшое окно. Дверь в ванную была приоткрыта, и там обнаружилась весьма современная купальня, правда, маленькая. Под кроватью стояла сумка Санни, а в платяном шкафу он разложил свои нехитрые пожитки, которые заняли только одну полку. На столе примостилась стопочка книг, блокнот и ручка, но меня заинтересовал совсем другой предмет: фотография в рамке, что нашла себе место на тумбочке. Я взяла её в руки и хмыкнула: на снимке была изображена симпатичная молодая кореянка, задорно улыбавшаяся в объектив. Волосы, забранные в высокую прическу, так и блестели, а мелкие зубки поражали своей белизной. Что ж, азиат был привлекательным мужчиной, так что ничего удивительного. Интересно, как зовут эту красотку, будь она неладна? – ЧоРон, – услышала я. Дьявол. Мало того, что Санни заставил меня в своей комнате, так я ещё и сказала это вслух. Кто-нибудь, пристрелите меня. Сейчас. Я медленно обернулась и виновато посмотрела на корейца, но тот, казалось, не замечал моих щенячьих глаз. Он подошел ближе и взял у меня фотографию. – ЧоРон, – повторил он. – Моя сестра, младшая из пятерых детей моих родителей. Она дала мне этот снимок, чтобы, по её собственным словам, я не забыл, как она выглядит. Так что можешь не ревновать, Нэнси. – Ты слишком высокого мнения о себе, – заметила я, скрестив руки на груди. – Возможно, – легко согласился азиат, ставя рамку на место и хватая меня под локоть. – Если тебя это утешит, я терпеть не могу твоего Нэда. – Он не мой, – фыркнула я, покорно выходя вместе с ним из помещения. – Он свой собственный. – Бедняга, – бросил Санни, бодро шагая вперед и никак не выпуская моей руки. Я подняла на него глаза, но так и не смогла расшифровать выражение его красивого лица. Интересно, про кого это он? Задумавшись о душевных метаниях моего галактического друга, я чуть было не забыла, что сама нахожусь на планете Земля, но удар гонга, раздавшийся с первого этажа, быстро привел меня в чувство. Вздрогнув при этом оглушительном звуке и сделав себе мысленную пометку привыкнуть к местным обычаям, я следом за азиатом начала спускаться вниз.