Думаешь, сможешь?

      Они вновь в четырёх стенах, ставших столь ненавистными. Здесь почти всегда царит молчание — теперь это их «среда обитания». На этот раз она сидит на столе, а он стоит у двери в комнату. Ни слова, ни звука — как и всегда. Трейси лишь пытается понять её, внимательно разглядывая.       От прежней Мисти не осталось ничего. Разве что та же любовь к воде и водным покемонам. Впрочем, сейчас она проводит с ними куда меньше времени, не желая привязываться настолько, чтобы жить ради них: не нужно. Единственный человек, второй месяц удерживающий её в этом мире, смотрит на порезы на запястьях, что заживут ещё не скоро. Смотрит на неизменную жёлтую одежду, когда-то дарившую улыбку людям. Смотрит на шею: след от петли уже почти незаметен. Смотрит на потускневшие рыжие волосы, местами неровно остриженные. Когда всё это началось?       Когда Мисти сидела в сорочке на краю ванной, закрывшись ото всех. Слёзы катились по щекам, и с каждой секундой она всё яснее осознавала: всем наплевать. Никто из друзей, родных и близких не отвечал на звонки, некому было выговориться. Она запрокинула голову и резко вдохнула, учась сдерживать себя. Кажется, получилось. В бледных пальцах было зажато лезвие. В какой-то момент девушка схватила прядь своих волос и отрезала их на уровне глаз. Сжимая их в руке, глядя на них, вновь роняя слёзы, она вдруг улыбнулась: ей понравилось быть такой. Освобождать настоящие эмоции, давно пожиравшие изнутри. Да, это стало именно тем, чего ей так не хватало, чтобы чувствовать себя свободно.       А синонимом к слову «свобода» для неё стала смерть. Она понемногу становилась безумной и с каждым днём всё больше убеждалась: ей не место в этом мире. Но Трейси не давал ей совершить суицид. Найдя её в первый раз готовой перерезать вены, он долго расспрашивал девушку, только это ничего не дало. Она всё так же молчала, воздвигнув стену от всего окружающего. Потом это повторялось снова. Он уже не пытался переубедить Мисти, молча пресекая все её попытки покончить с собой. Менялся вместе с ней, надеясь понять её. И сейчас надеется снова.       Молчание затягивается, Мисти поднимает голову. В зеленовато-синих глазах он видит непонятное сочетание агрессии и смирения. Девушка чуть разлепляет поджатые губы, желая сказать что-то, разрезать эту давящую тишину. Любимую и ненавистную.       — Зачем тебе это? — её голос звучит сипло от долгого молчания. Нет тех звонких ноток, прежней радости… нет эмоций вообще, она говорит как робот, запрограммированный на самоуничтожение. — Почему ты снова это делаешь?       А он не знает. Не понимает уже ни её, ни себя, понемногу перенимая её безумие. Они всегда учились чему-то друг у друга, меняясь при общении. Он принимал на себя нетерпеливость, чего не было раньше, ощущал её решительность, заражался боевым настроем и ещё многими чертами. Сейчас берёт на себя её безумие, не боясь этого, ведь смелость тоже когда-то принял от неё. Трейси надевает каждую её маску, становясь таким же, понимая всё лучше. Но не может понять на этот раз.       Мисти же перенимала его привычки и любовь к чему-либо. Это выражалось даже в таких мелочах, как карандаш за ухом или записи всего подряд. Любовь к творчеству, любовь к исследованиям… он не может привить ей только любовь к жизни. Но, может, стоит попытаться снова?       — Потому что я знаю тебя другой. Хочу понять.       Сжимая в руке какой-то листок, он говорит твёрдо и отрывисто, совсем не так, как раньше. Всё так же прожигает её взглядом почти что чёрных глаз, будто бы видит насквозь. Изменился. Уже который день не появляется в лаборатории, не объясняя причину и сбрасывая все звонки профессора. Трейси даже не до главного дела в его жизни, на первом плане сейчас чужие проблемы, которые он тоже принимает на себя. Потому что он тот, кому не всё равно.       — Не поймёшь, — обрывок фразы без эмоций. Девушка встаёт возле стола, кинув на него что-то, что было в руках. Кажется, покеболл — она стала отдаляться даже от своих любимцев. Пауза и ответ на немой вопрос «Почему?». — Потому что я сама не понимаю. Мне просто не нужно это. Оставь меня, пожалуйста, в покое. Не удерживай. Хорошо?       — Нет.       На её лице читается удивление. Мисти словно слышит где-то внутри себя звон разбитого стекла. Как будто разлетается на сотни осколков графин, тем же утром брошенный ей в стену в попытке убить эту тишину. Странный звук, вовсе не похож на тот, который бывает при срывании маски. Но ничем другим это не может быть.       — Я хочу помочь тебе. Только, — он на секунду задумывается, — помоги мне в этом. Помоги мне тебе помочь.       — Так, значит? — вопрос, но вопросительной интонации нет. — Помоги, попытайся. Чтобы я не запуталась в себе, как сейчас. Попробуй достать меня из петли, заставь не прыгать с крыши многоэтажки. Помоги начать всё заново! Да, чёрт возьми, я хочу этого! Я устала и от жизни, и от смерти! Останови меня! Не заставляй жить насильно, сделай так, чтобы я сама этого хотела! Думаешь, сможешь?!       «Думаешь, сможешь?!» — отдаётся эхом в его голове. Наконец-то Трейси понимает, что она чувствует. Теперь, когда понимает, сможет.       — Смогу.       Оба замирают на месте, не веря ни слышанному, ни сказанному. Спустя секунду он понимает, что чёрная цепь из обиды и разочарования, что долгое время сковывала девушку, разорвана. Теперь есть шанс жить с чистого листа. Если только Мисти примет это. Переводит взгляд с листка в руке, оказавшегося обрывком неудачного наброска, на неё. И впервые за эти пять с половиной недель видит улыбку. Небольшую, слабую, непривычную — но…       — Наконец-то.       Только что осознаёт, что сказал это вслух. Хочет объяснить, но не нужно. Она понимает. На её глазах вновь блестят слёзы от всего пережитого. Мисти тяжело дышит, руки чуть дрожат.       Заново, всё заново. Теперь это возможно. Теперь, когда она в его объятиях ощущает его дрожь по всему телу. Теперь, когда слышит тихий шёпот, не разбирая слов из-за кучи мыслей. Теперь, когда понимает, что в этом мире ей есть для чего жить. Вернее: для кого. Теперь, когда все маски сорваны и брошены в костёр прошлого, когда пламя былой ненависти съедает их, не оставляя ничего. Теперь всё будет хорошо.