Исцеление

Лидия почти не спит — боится увидеть Стайлза, услышать его голос, переплетающийся с сотней других голосов, тонущий в них, постепенно исчезающий, превращающийся в едва различимый шёпот. Раньше она его слышала, каждое сказанное им слово. Раньше она чувствовала его, будто всё то время, когда Ногицуне был в его теле, он стоял рядом с ней. Теперь же та нить, тянущаяся от Лидии к Стайлзу, связывающая их вместе, оборвалась. Мартин больше не чувствовала его. Теперь под рёбрами, в том месте, где раньше теплилась надежда на то, что однажды Стайлз снова вернётся, на то, что Ногицуне не одержать победу, теперь была пустота, пугающая, холодная, колющая пустота. — В книгах часто описывали это чувство, — говорит Лидия свешивая ноги с края крыши, болтая ими в воздухе, убирает тетрадь для рисования в сумку, всё равно в вечерней темноте мало что видно, и легче себе зрение испортить, чем попытаться изобразить на бумаге хоть что-то. Вздохнув, девушка подпирает подбородок кулачком, скучающе провожает взглядом пролетевшую по небу птицу. — Раньше я не понимала, как это ощущается. — А сейчас понимаешь? — спрашивает Эллисон, осторожно шагая по краю крыши. Лидия следит за ней краем глаза, и каждый раз, когда охотница оступается и едва не падает, сердце Мартин пропускает удар. Она убеждает, что перед ней только лишь приведение (или всё же галлюцинация? Лидия всё ещё не может разобраться в этом до конца), и Эллисон не умрёт повторно, и к тому же, здесь только два этажа, максимум, что случится при таком падении — перелом или вывих. — Да, наверное, — отвечает девушка, плотнее кутаясь в тонкую курточку. — Это оглушение. Как после громкой вечеринки, когда выходишь на свежий воздух и отходишь всё дальше и дальше, пока музыка не превращается в тишину. Поначалу режет по ушам, дезориентирует, потом привыкаешь… Это крик, который ты не выпускаешь наружу, он как кислота будет разъедать тебя, изнутри. — Вау, — раздался насмешливый голос позади Лидии. Девушка испуганно вздрогнула и развернулась, чувствуя как мурашки медленно ползут по коже девушки, а внутри всё леденеет. Ногицуне стоял всего в паре шагах от неё и ухмылялся. — Так вот, что ты чувствуешь. Не бойся, Банши, бояться нужно не меня, а того, что я могу сделать, — он сел рядом с ней, свесил ноги и стал болтать ими в воздухе, потянулся, и всё это выглядело так беспечно. — А сделать я могу многое, очень многое. — А ты… — Лидия сглотнула, с трудом выговаривая слова. — Ты же можешь создавать иллюзии, да? Можешь так, чтобы человек видел то, чего на самом деле нет? — Что ты имеешь ввиду? — Ногицуне задумчиво прищурился. — Эллисон, — отвечает Лидия, оглянувшись, чтобы убедиться рядом ли охотница, но та, каким-то неясным ей способом, исчезла. — Я её вижу… постоянно. И я не знаю, галлюцинация это, или же видеть призраков — одна из способностей банши. — Второе. — Ногицуне зевает, прикрыв рот ладонью, ложится спиной на крышу и прикрывает глаза. — Банши могут не только слышать голоса умерших, но ещё и видеть их, однако происходит это только когда есть сильная связь с умершим. У вас с Эллисон была такая. Ногицуне замолчал, едва заметно ухмыляясь, смотря на небо, где уже начали появляться первые звёзды. Лидия тоже молчала, не потому, что мыслей в голове было больше, чем хотелось бы, и их надо обдумать. Молчала потому, что сказать ей нужно было так много, но в то же время говорить не хотелось совсем ничего. И Мартин молчала. Где-то в груди грелось странное чувство покоя и безопасности. И это медленно разрушало её. По крупице, с каждым глотком воздуха всё больше. Наверное, когда-нибудь она бы сломалась настолько, что не смогла бы дышать, Наверное, когда-нибудь она бы нашла в себе силы сказать всем, что Стайлза больше нет, что она сама убили его своим молчанием. — Однажды это убьёт тебя, — говорит Ногицуне насмешливо, будто знает, о чём её мысли, будто видит её насквозь. Лидия закрывает глаза и дышит как можно глубже. Когда-нибудь, обещает она себе, когда-нибудь я смогу. В какой-то момент, Лидия точно не помнит, их жизнь вернулась в нормально русло — появлялись первые планы на будущее, в разговорах всё меньше мелькали слова «оборотень», «опасность» и «сверхъестественное», гораздо чаще они теперь собирались вместе просто так, чтобы весело провести время. И, наверное, это слишком идеально для них. Потому что в городе появляется новая стая, наглая и очень злая. Потому что при первой же попытке поговорить, они почти порвали их на лоскуты. Потому что сейчас Лидия жмурится от невыносимой боли, которая буквально пронизывала каждую клеточку её тела, текла по её венам, распространяясь по всему телу. Мартин старается не смотреть на то, во что прекратилось её бедро, иначе, она уверена, будет гораздо хуже и больнее, чем есть сейчас. Ещё она старается не закрывать глаза и не отключаться. Она старается, но преуспевает в этом пока не особо хорошо. — Лидия, слушай мой голос, — хрипло раздаётся над ухом. Кто-то сжимает её ладонь и гладит по волосам. — Давай же, Банши. Сосредоточься на моём голосе, слушай меня, и не смей закрывать глаза. Ты меня поняла? — Да, — выдыхает она, встречаясь взглядом с Ногицуне, быстро моргает, чтобы всё вокруг уже перестало быть таким расплывчатым и смазанным. Он немного криво усмехается, а ладонь, лежащая поверх её руки, немного дрожит, он хмурится. Беспокоится. — Ты в безопасности, Лидия, — говорит он, и девушка ему верит. Ногицуне задумчиво ведет ладонью по щеке Мартин, очерчивает большим пальцем линию скул. — Скотт, Малия и Лиам сейчас добивают стаю, а Кира поехала за помощью, — осторожно касается кончиками пальцев её губ. Удивительно, но боль медленно уходила, словно вытекала вместе с кровью. Лидия заворожено смотрела, как чёрные нити тянуться от кончиков пальцев Ногицуне, исчезают за рукавами футболки. Забравшиеся под кожу змеи. Он наклоняется ближе, и они почти касаются лбами. — И, Лидия, — он едва ощутимо касается губами её губ, — когда я говорил, что ты — мой неиссякаемый источник боли, я имел ввиду не физическую, — говорит, усмехаясь, только в усмешке ничего весёлого нет. Эта усмешка — обещание расплаты, обещание защиты. И, кажется, у них обоих сносит крышу, или уже давно снесло. С каким-то отчаянным вздохом Ногицуне прижимается к губам Мартин, но не целует, а просто дарит прикосновение, успокаивает и забирает боль. На задворках сознания мелькает мысль, что это ненормально, когда твой враг так запредельно близко, когда его дыхание смешивается с твоим, а ваши губы соприкасаются, когда он беспокоится за тебя, а ты не можешь заставить себя сказать хоть что-то, чтобы он прекратил. Только вот крышу-то уже снесло, а мозг почти отключился. Мартин прикрывает глаза и отпускает себя. Пальцы Ногицуне вновь путаются в её волосах, он отстраняется всё с той же усмешкой. — Ты быстро исцелишься, Банши, — говорит он, выпрямляясь. Лидия его ненавидит. Ненавидит так сильно. — Пожалуйста, — умоляет девушка, отползая в дальний угол. Ногицуне недобро ухмыляется, наклоняет голову в бок, медленно подходя к девушке, преодолевая их расстояние шаг за шагом, с удовольствием наблюдая на лице оборотня страх, вдыхает его запах, впитывает его себе под кожу. — Не трогай меня, прошу. Я сделаю всё, что ты захочешь. И лишь столетиями отточенное спокойствие не позволяло ему в первую же секунду вспороть ей глотку. Нет, он вовсе не желал ей быстрой смерти, он хотел мучить эту девушку, и мучить долго, медленно истязая её. В конце концов, это он умеет делать превосходно, наверное, он бы мог посоревноваться в умении пытать с самим дьяволом. Ногицуне опускается перед девушкой на корточки, вытягивает руку вперёд и грубо сжимает пальцами её подбородок. — Сегодня днём ты кое-что сделала. Подпортила мою игрушку, разорвала её словно тряпичную куклу, — прошипел он, сжимая пальцы ещё крепче, чувствует, как рвётся кожа, слышит, как всхлипывает девушка, чувствует захлёстывающую её панику. И это опьяняет. — Не нужно таскать еду с моей тарелки. Я не люблю, когда так делают. За секунду до того, как разорвать ей горло, он наслаждается промелькнувшим на её лице выражением безысходности. Не стоит брать чужие игрушки, если не умеешь с ними обращаться. Хотя даже если и умеешь, то тоже не стоит. Не у него.