Запертые в реальности

Накаяма устало потерла пальцами переносицу, уже натертую дужкой очков. На экран компьютера уже было больно смотреть, но была сделана только половина работы. Вздохнув, она было принялась за вторую, но все же с надеждой посмотрела на часы. Минутная стрелка лениво проходила шестерку, часовая заползла чуть дальше двенадцати. Накаяма решительно закрыла файл, предварительно сохранив его, потянулась, разминая затекшие после трудового вечера конечности, и щелкнула выключателем. Комната погрузилась во тьму, и девушка поспешно выскользнула за дверь, в освещенный коридор. Спускаясь вниз, она держалась рукой за перила, мягко ступая босыми стопами по прохладному полу. Кухня встретила ее пустотой, сквозь которую Накаяма прошла, не задерживаясь, заглянула в холодильник, вытащила пару тарелок с ужином, одну из них машинально поставила в микроволновку. Под мягкое жужжание микроволновки она про себя подсчитывала секунды. Когда она насчитала ровно шестьдесят секунд, входная дверь хлопнула, и зазвенела закончившая печка. Накаяма так же спокойно вынула разогревшуюся еду, поставила на стол, вторую тарелку тоже поставила греться, и пошла в коридор. Там, ругаясь всеми немыслимыми словами, мокрый и злой, стягивал с себя АТ Агито. Девушка было хотела сказать "привет", но передумала, и прошла мимо него, закрывая приоткрывшуюся дверь. С улицы пахнуло холодом и сыростью, Накаяма на секунду вдохнула свежий запах мокрой травы, и тут же закрыла дверь, опасаясь простудиться. Агито уже успел замочить весь коврик перед дверью, что его абсолютно не волновало; кое-как скинув ролики, он уже шлепал мокрыми ногами наверх, переодеваться. Накаяма задумчиво посмотрела на его регалию, было подняла, чтобы высушить, но сверху донесся сердитый окрик: -Женщина, не смей их трогать! Она пожала плечами, и осторожно положила регалию на место, в лужу возле коврика. Через пять минут они уже сидели за столом в кухне, неторопливо поедая ужин. Такие ужины за полночь проходили довольно часто, потому что Накаяма поздно заканчивала, да и Агито поздно приходил. Девушка сидела прямо напротив него, смотрела, как он уплетает рис, что-то ворча себе под нос, и все думала, то ли это, чего ей так хотелось. *** Накаяма работала журналистом в одном из тех журналов, где можно найти как прогноз погоды и анекдоты, так и что-то действительно стоящее. А, и еще рекламу чудодейственного крема от целлюлита. Впрочем, Накаяма занималась вовсе не кремом: ее специализацией были местные новости. Трудно сказать, почему она выбрала именно эту тему; наверное, потому что ее не очень интересовали светские сплетни. Впрочем, эта колонка оказалась самой сложной, и, как ответственная девушка, Накаяма очень старалась. Ей не хотелось подводить журнал, но в первую очередь, не хотелось подводить себя. Поэтому она часто работала и дома, засиживаясь до ночи, не высыпаясь, но делая все быстро и качественно. Такой темп жизни утомлял, но она не жаловалась, довольная тем, что может делать то, что любит. И еще, она была довольна тем, что может хотя бы иногда видеть Агито. Сам Агито нигде не работал. Но, когда она вставала по утрам, он тоже вставал, и уходил вместе с ней, уезжая в противоположную сторону, а приходил поздно, всегда злой и сердитый. Накаяма не понимала смысла их совместного проживания, потому что между ними, считай, совсем ничего не было. Последнее время они даже не успевали поговорить. Вот так, встречаясь по вечерам за ужином, уставшие и измученные, они быстро доедали еду и расходились по своим комнатам, чтобы утром снова мельком увидеться и разбежаться на весь день. Сидя напротив Агито, Накаяма все время хотела спросить у него: "Эй, Агито, а ты любишь меня?". Но она все не решалась, представляя, как посмотрит на нее Король Клыка, что скажет ей, как рассмеется в лицо. Она молчала, снося все, потому что сама она не могла не любить его, с тех пор, как они познакомились, и до этих дней, она продолжала хранить в себе это чувство, и не знала, понимал ли это сам Агито. И чувствовал ли он то же по отношению к ней. *** Она просыпалась рано утром, оттого, что лучи солнца пробивались сквозь полупрозрачную штору и били ей в лицо. Накаяма всегда вставала на полчаса раньше Агито; ей хотелось бы еще поваляться, понежиться в постели, но она вспоминала, что нужно приготовить завтрак, и медленно вставала, накидывала на плечи халат, и, ежась от утренней прохлады, шла к ванне, стараясь не шуметь. Быстро умывшись и протерев сонные глаза, позевывая, спускалась она вниз, все на ту же кухню, чтобы на скорую руку приготовить легкий завтрак: сунуть в тостер пару кусков хлеба, вскипятить чайник, поставить на стол сахарницу. Вскоре, когда все было готово, спускался вниз и Агито, в домашних шортах и футболке, тоже сонный и, как всегда, сердитый, садился, буркнув что-то вместо приветствия, Накаяма наливала ему чай, садилась напротив. Утром она не выносила тишину, и включала телевизор, наполнявший кухню веселыми голосами утренних ведущих. Отвлекаясь на передачу, она не замечала хмурого лица Агито, и не мучила себя, но потом, когда он уходил несколько раньше нее, ни сказав ни слова, молча натягивая АТ в прихожей и хлопая дверью, девушка оставалась одна в пустой кухне, с поостывшей чашкой чая, и даже телевизор не мог отвлечь ее от тяжелых мыслей. Она снова и снова думала: а правильно ли она живет? Верно ли поступать так, делая вид, что ничего не случилось, что все хорошо? Она каждый раз так думала, и приходила к выводу - нет, нельзя! Но потом, выходя из дома навстречу утренним лучам, ей думалось: ничего, все образуется. Все забудется, все пройдет. Все пройдет. *** И ведь действительно, иногда все казалось вполне безоблачным и легким. Иногда работы было не так уж и много, и она заканчивала раньше. И Агито надоедало шляться где-то, и он возвращался ранним вечером. Накаяме казалось, что все начинает налаживаться; они сидели рядом, смотрели какой-нибудь фильм, и Агито всегда отпускал едкие комментарии, будь то боевик, или же комедия. Романтичные истории он на дух не переносил, а Накаяма просто не желала смотреть на то, что, по ее представлению, должно существовать между ними. Да и что вообще должно было здесь быть? Первоначально ей хотелось чего-то возвышенного и романтичного, глубоких чувств и прочего, но со временем стало ясно, что с кем, а с Агито ей этого не видать. Он напрочь не понимал, что от него хотят; даже в разговорах с ней, которые происходили крайне редко, он мог лишь ворчать, или же с упоением вещать про АТ. Хотя, конечно, он предпочитал вообще рта не раскрывать. Накаяма тоже. Они жили вроде и вместе, а вроде и отдельно, молча. Такое могло бы называться "понимать друг друга с полуслова", но на самом деле они оба не понимали друг друга, и именно поэтому молчали. И ничего между ними не было. Девушка вообще плохо помнила, с какой радости Агито обосновался в ее квартире. Нет, почему она пустила его, было понятно, но что он сам здесь забыл? Она не могла вспомнить, что он ей сказал, как уговорил; или же он и тогда просто молчал, и она поняла? Думая об этом, Накаяма ощущала боль, но она предпочла бы чувствовать именно ее, чем вообще ничего. А ведь как хорошо в начале было! Накаяма горько усмехнулась, отпив свой остывший чай. Она прекрасно помнила моменты, когда, казалось, ничего больше в мире для нее не существовало. Только Агито - и все. Ни работа, ни друзья, ни АТ; и ведь, вроде бы, Агито ощущал то же самое. Накаяма с тоской вспоминала, как они спали, обнявшись на ее тесной кровати; как утром он лохматил ее и без того взъерошенные волосы; они бегали по дому, словно дети, и Агито непременно ловил ее, крепко держа в руках. И все, все было, что она хотела, и чувства вырывались наружу со страшной силой, Накаяма могла выплеснуть их, не боясь натолкнуться на стену непонимания. А теперь она не может и слова сказать, и Агито, еще недавно бывший таким родным и близким, теперь оградился от нее. И она от него. Она боялась проснуться однажды утром, скажем, в понедельник, посмотреть в потолок, и сказать себе :" Эй, кажется, я больше его не люблю". Ей было страшно, что чувства изживут себя в такой ситуации, не находя выхода, застынут в душе и будут погребены под серой повседневностью. И что человек, с которым они столько пережили вместе, вдруг окажется таким ненужным и ненастоящим, и все, что было так дорого ей, станет бесполезным хламом. Накаяма как-то вскользь подумала, что у них даже нет общих фотографий. Но страшнее всего было услышать то же самое от самого Агито. Нет, она готовилась к этому, знала, что это вполне может произойти, крепилась как могла, но понимала, что если когда-нибудь услышит это, то все рухнет к чертям, и вся ее сдержанность не сможет спрятать всю боль. Ей бы не хотелось плакать, страдать перед ним, потому что она знала, что ему не будет ее жаль. И даже ей самой не будет жаль себя. *** И, сама не зная почему, Накаяма никогда не могла заснуть до тех пор, пока не засыпал Агито. Закрыв за собой дверь, она ложилась в кровать, накрывалась одеялом, крепко зажмуривала глаза, пытаясь погрузиться в объятья Морфея, но все равно, сама того не желая, прислушивалась ко всем звукам снаружи. И лишь когда шаги Агито затихали, и хлопала соседняя дверь, она спокойно вытягивала ноги и засыпала крепким сном Редко, очень редко, Агито возвращался позже часа. Тогда, злой и уставший, он брел по коридору почти вслепую, закрыв глаза, и иногда путал свою комнату с комнатой Накаямы. И просто входил, на ощупь, держась за стены, падал на кровать, придавив собой девушку. Но, обнаружив, что ошибся, он не уходил, уже слишком измученный; что-то пробурчав, он мгновенно засыпал, кое-как сползая с Накаямы. Она заботливо укрывала его одеялом, и пыталась приткнуться где-нибудь сбоку, вдыхая знакомый запах, держась за краешек пропахшей ветром футболки. Убеждая себя в том, что это просто совпадение, что ему все равно, где спать, она усмиряла ликующую душу и засыпала, крепко держась за того, кого считала самым близким человеком. Но утром ее всегда постигало разочарование: она просыпалась одна, в пустой постели. Агито всегда уходил до того, как она проснется, стряхнув ее руку со своего плеча, но, надо сказать, накрыв ее одеялом перед уходом. Накаяма задумчиво смотрела на подсвеченное солнцем окно, и молча глотала соленые противные слезы, черт знает от чего не перестающие течь. Снова ей хотелось спросить:" Так ты любишь меня, Агито?", но так же она не могла этого сделать. Почему ей было так сложно это сделать; она не раз задавалась этим вопросом, так же как и тем: почему так сложно найти того, кто будет о тебе заботиться? Она заботилась об Агито, но не было того же в ответ, она любила его, но не ощущала ответного порыва. Любовь требует ответной любви, и какими бы благородными и возвышенными чувствами не отвечал человек, этого недостаточно. Накаяме хотелось бы показать это, потребовать любви, которой ей так не хватало, но это так сложно. Натыкаясь на его безразличный взгляд, девушке не хотелось задавать такие вопросы, не хотелось говорить нечего, потому что снова получила бы в ответ такое же холодное, как ртуть, молчание. *** Если подумать, она не видела выхода из этой ситуации. Не любить его было бы так же мучительно, как и любить, и это было истиной в последней инстанции. Накаяма иногда задумывалась, было бы ей легче, если бы она ушла? Или, если бы он ушел. Так, в один прекрасный день, он не появился бы дома. Девушка все пыталась представить, что почувствует при этом, и никак не могла понять. Смогла бы она вообще поверить, что это произошло, стала бы скучать? Каждый день, наверное, чем-то отличался бы от другого, решила она. И заботило бы ее то, чем он занят, как живет? Сейчас они были так близко, но так далеко, и не могла их объединить одна квартира, одна кровать, уже ничто не могло, пока оба не сделают шаг навстречу. Агито отдалялся, а Накаяма уже выбилась из сил. Ей хотелось просто упасть и заснуть, и уже не думать об этом, не плакать от его неверных поступков, шальных слов, впивающихся в сердце. Вот бы просто забыть, мечтала она. Сейчас все, что ей было нужно - просто спокойная, хорошая жизнь. Она понимала, что ломает себя сама, всеми этими нервами и истериками, своим показной холодностью, всем. У нее есть любимая работа, свой дом, хорошие друзья - зачем тогда она так зацикливается? О, она знала, что скажет ей ее безумец, если она спросит. Что-то вроде: "Что за бред ты несешь, женщина? Ты себя накручиваешь". И ей пришлось бы просто кивнуть, соглашаясь, потому что он бы не понял ее доводов. Накаяма представляла, как он ушел, и как в доме становится пусто и тихо. И как все становится на свои места. До утра она забудет об их жизни, и проснется без воспоминаний, и сможет сказать себе :"Я не скучаю. Я чувствую себя гораздо лучше. Все прояснилось, и я рада, что ты ушел". Она скажет, что не нуждается в нем, теперь, когда он ушел навсегда, ей легче на душе. Она представила; и ее скрутило в тугой комок нервов, Накаяма задохнулась на секунду, держась руками за горло, прижала ладони к лицу, поняв, что не сможет сказать таких ужасных слов ни ему, ни себе. Она сожалела, что создала себе что-то такое, что не может разрушить, что слишком крепкие нити их связи разрывают ее изнутри. И что она слишком слаба, чтобы порвать их самостоятельно. *** Но она не была его проблемой. О, она могла бы говорить:" Не волнуйся, я не твоя трагедия", и он бы действительно не нервничал. Хотя, он и так не из-за чего не переживал. Не извинялся, не говорил, ничего не делал. Он был занят лишь собой, АТ, возможно, Вороном, и ничем другим. Накаяма не видела его в своей жизни. Он мог спокойно проехать мимо со своим "другом", прямо рядом с ней, когда она шла одна из магазина, с тяжелыми сумками, в которых, между прочим, были продукты, чтобы накормить его вечером. Накаяме казалось, что ее не существует в такие моменты. Она лишь дома осязаема; на улице, в других местах она - просто призрак, до которого нет дела никому, даже человеку, с которым они вроде как в отношениях. Хотя...Накаяма горько усмехнулась, сообразив, что слово "отношения" тут не применимо. А какое слово бы вообще подошло? Друзья? Нет. Знакомые? Нет. Соседи по квартире? Это прозвучало так грубо, что она тут же отбросила этот вариант. Она не находила слов, чтобы понять, кто же они сейчас друг для друга. В итоге, все шло к тому, что они были просто никем. Накаяма готова была ждать; это было единственное, что она могла бы предпринять. Ждать год, два, но все же, она знала, что не выдержит долго, задыхаясь в этом доме, без внимания Агито, без его рук, а ему и дела не было. Не было, и, скорее всего, не будет. Накаяма с горечью осознавала, что хотя она и занимает определенное место в его жизни, но она явно не ключевая фигура. Возможно, ее заменяет кто-то другой, возможно, Агито просто никто и не нужен; но ей хотелось бы, чтобы он тоже страдал. Чтобы не смотрел с постным выражением лица на то, как кривятся ее брови, когда она старается удержать слезы, чтобы хоть как-то он показывал, что она дорога ему, если это было так. А если нет, Накаяма готова была его отпустить, если бы он только сказал. Но он продолжал держать, не подпуская ее к себе, но держа на расстоянии вытянутой руки, чтобы она не сбежала. Не понимая, что это очень больно; это было гораздо больнее, чем если бы он сказал:"Я не люблю тебя, и не полюблю, так что, перестань уже надеяться". Да, возможно от таких слов сердце Накаямы разорвалось бы на части, но так оно просто сгнивало рядом с тем, кто вроде бы с ней, а вроде бы и нет. Это жестоко, но Агито этого не осознавал. Он вообще не видел ее состояния, если уж на то пошло. В его присутствии она держалась, а когда они расходились по разным комнатам, она обессиленно падала на кровать, и слезы сначала просто текли, затем переходили в сотрясающие тело рыдания, она утыкалась в подушку, чтобы он не услышал. А если бы и услышал? Накаяма знала, что он бы ничего не сделал. Он ненавидел женские слезы, и, скорее всего, просто ушел бы куда-нибудь. А если бы остался, то смотрел бы на нее, не отрываясь, и во взгляде не скользило бы сочувствия. Может, виноватость, немного. Он бы не стал извиняться...или стал бы? Да и за что, собственно? "Прости, за то что не впускаю тебя в свое сердце?". Девушка горько смеялась, сглатывая слезы, потому что реальность была такова, что она ничего не могла поделать. Оставить все так, продолжить играть в "друзей-сожителей"? Это было так ужасно. *** Накаяма отчетливо ощущала растущую в груди черную дыру. Она не находила сил, чтобы выразить свою любовь, потому что знала, что Агито это не нужно. Ей было страшно не увидеть ответный порыв, хоть что-то, в обмен на ее чувства. И она продолжала молчать, копя в себе все, на тот случай, если когда-нибудь судьба подарит ей счастье. Сейчас же, увы, это было невозможно. Иногда Накаяма думала о том, какая же она мразь. Разве такой должна быть любовь? Ничего не выражающей, молчаливой? Ведь, когда они сидели друг напротив друга, ей казалось, что она по-настоящему ненавидит его. И она корила себя за это, за то, что даже любя его, она не может отделаться от этого горестного ощущения, что она не получает ничего в ответ. Ей не хотелось показывать свою любовь, выдавать чувства, выплескивать что-то наружу, и за это она презирала себя. Накаяма думала, что она просто эгоистичная скотина, которая даже не может выразить свои чувства человеку, который ей так дорог. И что мог бы подумать Агито, если он вообще думал об этом? Что она просто нагло и собственнически не отпускает его от себя, как нечто привычное и повседневное? Накаяме хотелось кричать что нет, это совсем не так, но слова застревали в горле и не шли. Кому нужна ее любовь, если она даже не может достучаться до самого Агито? Похоже, никому. И даже ей самой было скорее больно, и она уже и не понимала, должна ли испытывать счастье от такого чувства, делать что-либо, чтобы Агито было хорошо? Да, она всей душой желала, чтобы у него все было отлично, желала ему хорошей жизни; но про себя, не говоря вслух. И если бы спросил Агито, хочет ли она разъехаться, она бы, пожалуй, согласилась. Не потому что не будет скучать, не потому что не будет больно; в надежде на то, что на расстоянии забудется все. И чувства, и горечь, и сердце зарастет рваными клочками. Появится что-то новое в жизни. Накаяма задавалась вопросом: а должна ли я бороться? И ответа не находила. Иногда ей хотелось просто все бросить, опустить руки. Единственным выходом было - разлюбить его. И если бы это было так легко, она давно бы это сделала. Но потом она думала - а почему я должна отказываться от того, что мне так дорого? Говорят, все, к чему прикладываешь усилия, появится. Главное - терпи. И Накаяма терпела. Терпела так, что уже не оставалось ничего в душе, она устала плакать. Но знать бы еще, приведет ли это к результату? *** Наступило лето. Накаяма взяла отпуск, и в очередной серый день, проснувшись, поняла, что ей никуда не надо идти. Не надо вставать, готовить завтрак, сидеть с Агито за столом. Бежать на работу. Засиживаться за компьютером до ночи. Ничего не надо. Она поняла это, и улыбнулась, уютно растягиваясь на кровати, ощущая, как разминаются немного затекшие ноги. Солнце робко светило в окно, и спать уже совсем и не хотелось, но Накаяма решила остаться в кровати. Ей вдруг стало интересно, что произойдет через полчаса, когда Агито встанет. Ждать долго не пришлось, вскоре послышались шаги в коридоре. Накаяма зарылась в одеяло. Ее чуткий слух уловил тишину в доме - Агито спустился на кухню, и не нашел там никого. На мгновение Накаяма решила, что он поднимется сюда, чтобы хотя бы возмутиться по поводу того, что она не приготовила ему завтрак; но ничего не произошло. Вновь послышались шаги, свист чайника, хлопанье дверок холодильника. Похоже, Агито прекрасно справлялся без нее. Девушке не хотелось бы в это верить, и она ждала до последнего; но вот, когда хлопнула входная дверь, оповещающая об его уходе, Накаяма замерла, не в силах пошевелиться. Тишина навалилась душным темным покрывалом. Он все расставил по местам. Следующие пару часов она провела, собирая вещи. Делая это как-то механически, без мыслей, она частенько отрешенно поглядывала в окно. Улица была залита солнечным светом, и ей не терпелось выйти, чтобы ощутить на лице ветер. Вещей было не так уж и много; в конце концов, получился рюкзак и небольшая сумочка. Она спрятала все имеющиеся деньги в кошелек, который положила на дно сумки, еще разок обошла дом, проверяя, все ли в порядке. Села за стол на кухне, где Агито оставил недопитый чай, зачем-то встала, вымыла чашку. Накинула на плечи легкую куртку, подхватила рюкзак и сумку, и вышла на крыльцо, захлопнув дверь. Солнце тут же бесцеремонно брызнуло ей в глаза ослепительным блеском, и она невольно прищурилась. Небо было чистое, без единого облачка, и Накаяма глубоко вдохнула, задержав дыхание. На мгновение ей показалось, что она не может выдохнуть; но это прошло, и воздух покинул ее грудную клетку. Пара шагов, и вот она все ускоряется и ускоряется, и дом становится все дальше и дальше. Вскоре он совсем исчез за сверкающим горизонтом, а Накаяма уверенно шла вперед, не оборачиваясь, и ветер ласково сушил слезы, непроизвольно текущие по ее щекам. На станции она взяла первый попавшийся ей билет на ближайший поезд. Он шел к какому-то приморскому городку, и отправлялся уже через пятнадцать минут. Это время она провела, сидя на скамеечке на станции, и вдыхая свежий утренний воздух. Почему-то, в глубине души ей хотелось, чтобы ее остановили. Чтобы кто-то встряхнул ее и сказал: "Эй, тебе не надо туда!" Но никто не подходил. Станция была почти пустынна, за исключением молодой парочки, ждущей поезда на соседней скамеечке. Накаяма посмотрела на них немного, и отвернулась - ей стало противно. Ей хотелось, чтобы все это было ей не нужно и не важно. Чтобы Агито оказался бесполезен и все вокруг стало чем-то эфемерным. Сейчас она словно находилась в сказке, в придуманной истории, и на самом деле ее не должно было здесь быть. Ни сейчас, никогда. Ее место там, в пустынном доме, в ожидании Агито, который вновь вернется за полночь. Или не вернется. Подошел поезд. Подавив в себе желание повернуть назад, она перешагнула тонкую черту, разделявшую вагон с перроном, прошла дальше, по узкому коридорчику до самого купе, где она оказалась совсем одна. Когда поезд тронулся, она села поближе к окну, рассматривая все подряд - все это было до чертиков знакомо, она могла бы закрыть глаза и сказать, что и где находится. При этой мысли Накаяма ощутила внезапное облегчение: наверное, оттого что вскоре всего этого она не увидит еще долгое время. Можно было не признаваться себе в этом, но сердце ее жаждало путешествий как легкие глотка свежего ветра; дорога звала ее со страшной силой. Впереди была бесконечность; позади ничто. Накаяма постаралась выбросить из головы любые мысли о доме и Агито, и замерла, поглощенная видом, открывавшемся ей из окна. Поезд мчался, унося ее навстречу если не новой жизни, то просто чему-то новому. *** По утрам Накаяме нравилось выходить на пляж и сидеть на чуть теплом песке, согреваясь под ласковым солнцем, когда людей еще почти нет, когда пляж пустынен и куда ни посмотри - кругом песок. Месяц назад поезд привез ее в небольшой приморский городок - там она и осталась. Сняла маленькую квартирку у сухонькой добродушной старушки почти задешево; и буквально открыла для себя новый мир. Городок был абсолютной противоположностью Токио: не было огромных небоскребов, светофоров, спешащих людей; все спокойно и по-домашнему, все друг друга знают, и настолько тихо здесь вечерами, что если прислушаться, можно услышать как волны разбиваются о берег. Накаяма погрузилась в окружающий ее покой. Весь месяц прошел словно в себе: она ходила на пляж пару раз в день, купаться было холодно еще, но посидеть на песке всегда здорово; она читала книги запоем, за пару дней приканчивая одну; она вдоволь наэкспериментировалась с готовкой, попробовав несколько местных рецептов. Когда становилось слишком скучно, всегда можно было посмотреть телевизор, но Накаяма это делала с неохотой - то, что творилось в мире, сейчас было неважно. Куда лучше было бродить вечерами по тихому городу, наполняясь теплым ветерком, покупать свежие фрукты у улыбчивых старушек, чьи лица прорезали глубокие морщины; уже через неделю все знали Накаяму и здоровались, она изредка перекидывалась парой слов с кем-то из них. Но, по сути, весь месяц она провела сама с собой, не утруждая себя разговорами и знакомствами - или же сознательно их избегая. Все же, вроде стабильное состояние было под вопросом. С одной стороны, Накаяма ощущала, как вот так, отвлекаясь на всякие разные вещи, забивая голову разными мыслями, она постепенно освобождается от Агито, что ей становится легче дышать, и все переживания забылись. Она и не помнила, когда последний раз плакала. Да и было ли такое с тех пор, как она сбежала? Спору нет, было гораздо легче; в ней словно освободилось пространство, до того забитое до отказа, и теперь она могла впустить в себя весь мир. Мир бы счастлив был это сделать; просыпаясь по утрам Накаяма ясно ощущала, что перед ней все еще открыты сотни дорог, все возможности у ее ног - только если она этого захочет. И все люди, все те, кого она может полюбить - тоже. И от таких мыслей у нее кружилась голова. Но что-то мешало, упорно напоминая о себе. Накаяма могла забить себе голову чем угодно; но все же, хоть изредка, да проскальзывали отголоски мыслей об Агито, и настроение тут же портилось. Она старалась не думать, она постоянно находила себе занятие, но даже когда она прогуливалась по городу, ей приходила на ум мысль - а понравилось бы здесь Агито? Она задавалась вопросом - а скучает ли он? Почему он не ищет ее? Почему? Приходилось признаться себе, что она скучает по нему. Может, неосознанно, нежеланно, но скучает, и это омрачается тем, что Агито, похоже, наплевать на все на свете, в том числе на нее. Иначе почему не слышно о нем ничего? Накаяма изредка созванивалась с Эмили, которую не могла просто бросить, и та не говорила, что он вообще спрашивал, куда она подевалась. Что он хоть начинал беспокоиться. Накаяма представляла, как Агито возвращается в пустой дом, привычно идет на кухню. Теперь еду ему придется разогревать самому, да и готовить тоже, с усмешкой думала она. И спать тоже. Хотя, они и так спали раздельно. Похоже, единственное, что когда-либо любил Агито - это А.Т. И видимо, чтобы быть тем, кого он любит, пришлось бы стать этими роликами. Накаяма ощущала себя неким бесплатным приложением к регалии, тюнер - он и есть тюнер. И что с того, что ты с ним живешь? Она с раздражением вспомнила Канона, безнадежно влюбленного в Ринго, Куруру, щенячьими глазками смотрящую на Икки, и думала - у всех тюнеров такая судьба, что-ли, что они влюбляются в тех, чьи ролики ремонтируют? На самом деле, Накаяма уже и не помнила, когда Агито последний раз разрешил ей прикоснуться к регалии, не то чтобы что-то исправлять, и это еще больше ее расстроило - он ей даже не доверяет. Но даже так, у нее не выходило выкинуть его из головы. Здесь, в отдалении от всего, успокоившись и подумав, ей было гораздо легче это принять. В конце концов, думала она, можно убежать от человека - но от чувств не убежишь. *** С этими мыслями к ней пришло понимание того, что пора уже перестать прятаться. Месяц уже прошел - пора обратно. Накаяма вспоминала шумный Токио, и понимала, насколько ей хочется остаться здесь, в этом тихом городке, где у каждого на лице видно его собственное тихое счастье; где все спокойно и безмятежно, и где ее проблемы уходят, смываются волнами на песке. Но все это предстояло оставить позади. Она знала, что нужно вернуться: к пустому дому, к любимой работе, к друзьям. К Агито. Накаяма не была уверена, что он ждет. Или что он все еще в доме. Или что он еще помнит, кто она такая. Но так или иначе, ей нужно было вернуться. Дорога снова звала ее; и однажды рано утром она в последний раз сходила на пляж с белым песком, послушала ласковое море, нашептывающее ей что-то волшебное. Прошлась по пустым улочкам, таким узким в сравнении с токийскими; тишина вокруг была такой, словно могла разбиться от неверного шага. Небо возмутительно синело над головой. Станция встретила ее молчанием - никого еще не было. Девушка села на скамейку, и принялась ждать поезда, который подошел через пару минут, такой же пустой и безжизненный. Устроившись у окна, она приготовилась наблюдать уже знакомые пейзажи, прикидывая, чем может встретить ее безветренный Токио, но ничто не пришло ей в голову. *** Токио встретил девушку молчанием и солнечным светом. Было около 11 утра, воскресенье, и Накаяма шагала по улице, отчетливо слыша звук своих шагов. Она крепко сжимала ручку сумки, вокруг не было никого, лишь редкие прохожие проскальзывали тенями мимо. Накаяме казалось, что все это уже было; когда она запрокинула голову к небу, то чувство "дежа-вю" захватило ее с головой. Путь домой был таким же, как дорога от него, и ветер вновь наполнял ее грудную клетку. Возникало ощущение, что внутри, в горле у нее застряли кусочки облаков, и из за них невозможно дышать, но это лишь казалось. Впереди уже отправлял солнечных зайчиков в глаза, посверкивая окнами, дом, и Накаяма ускорила шаг. На пороге она замерла, подергала ручку, и облегченно вздохнула, поняв, что дверь заперта. Выудив ключи, она открыла дверь, и та отворилась с привычным скрипом. Накаяма шагнула внутрь, дверь захлопнулась, и девушка осталась одна в пустом доме. Из всех его щелей сквозило тишиной и пустотой; Накаяма сразу поняла, что больше тут никого нет. Дом был откровенно пуст, и она неторопливо сбросила сумку на пол, сняла кроссовки и шагнула вперед, осторожно ступая по знакомому коридору. Ее шаги отдавались эхом в глубинах дома; Накаяме казалось, что она вовсе не в Токио, что ее дом живет отдельной жизнью, что весь ее мир заключался здесь, в этой коробке, полной пустоты. Здесь нет ничего. Здесь только я. Кухня была наполнена солнечным светом, и глазу не за что было ухватиться. Все тарелки и чашки - в мойке, как она и оставляла их, на столе пусто. Открыв холодильник, Накаяма обнаружила лишь пачку масла. В какой-то задумчивости она щелкнула пультом, и кухня наполнилась голосами. Показывали какое-то кино, и главный герой с перекачанными бицепсами советовался со своей красивой подружкой, знающей десять видов боевых искусств. Пару минут Накаяма пыталась вникнуть в сюжет, затем бросила это занятие и вытащила из шкафа шоколадку, вскипятила чайник. Пустота отошла на второй план. Усевшись за стол, девушка все так же отстраненно всматривалась в экран, наслаждаясь горячим чаем. Из головы улетучились все мысли, и вроде бы было так хорошо, но все же чего то недоставало. Накаяма болезненно поморщилась, как всегда делала, когда не могла понять, чего же хочется. Кто нибудь, встряхните меня, обнимите меня, скажите, что все хорошо. Пошлите все к черту. Помогите мне. Она встала, помыла чашку, выключила телевизор. Вдохнув тишину, она пошла наверх, в свою комнату, пытаясь вернуться к жизни. Здесь все давило на нее тяжелым прессом, здесь тяжело было даже дышать. Ее прошлые мысли витали в воздухе, пытаясь пролезть в голову, но Накаяма упорно отгоняла их прочь. Я не хочу, чтобы мне снова было больно. Накаяма взялась за телефон, позвонила на работу, сообщив, что готова продолжать. Затем позвонила Эмили, и провисела на телефоне около часа, немного расслабившись. Подруга была искренне рада ее приезду, но Накаяма со страхом ожидала вопросов про Агито. К счастью, таковых не последовало, и они распрощались на радостной ноте. А потом Накаяма села на кровати, думая, чем же занять оставшийся день. Не придя к чему-то лучшему, она упала на кровать, и заснула почти мгновенно, сном без сновидений, спокойным и тихим. Дом вновь погрузился в тишину. *** Она открыла глаза, когда вечер мягко прокрадывался в комнату сквозь плотные шторы. В полумраке не было видно ничего; на миг ей показалось, что мир исчез и она осталась одна, но потом глаза привыкли к темноте и отовсюду начали выступать очертания знакомых предметов. Накаяма села, помассировала виски, потому что голова после сна была тяжелой и совершенно пустой, и вздохнула. Ее вздох разнесся по комнате и умер после соприкосновения со стеной, отдавшись стуком у Накаямы в голове. Девушка встала и вышла в коридор, и уже на полпути к кухне снова знала - никого нет. И снова те же действия. Снова кино - на этот раз главный герой, истекая кровью, героически тащил на спине хрупкую блондиночку, не подававшую признаков жизни. Снова чай, согревающая ладони чашка. В животе предательски забурчало, и Накаяма вытащила из морозилки готовый обед, быстро разогрела и съела, поразившись тому, как голодна: впрочем, и немудрено, после целого дня без еды. Убрав посуду, она уставилась в экран, так же, как и днем, не особо пытаясь вникнуть в фильм, но стараясь, чтобы он заполнял всю ее голову и не давал ни о чем думать. И что же, теперь всю жизнь будешь ходить с вакуумом в голове? Она словно увидела саму себя, напротив, сидящую с такой же чашкой в ладонях. Накаяма увидела свои нахмуренные брови, растрепанные волосы, опущенные глаза. Ей стало смешно. Смеешься над собой? Ее двойник поднял голову и они встретились взглядами. Накаяма знала, какие у нее глаза - но не знала, что внутри них. И если она сама умело маскировала чувства, то у ее двойника все было наружу. Накаяма-2 сидела, и сквозь ее зрачки девушка видела ад, который она устроила у себя в голове. И что же мне теперь делать, подумала она. Ее двойник шевельнул бледными губами; или ей показалось? Выпусти меня. Накаяма протянула ей руку, и она протянула руку в ответ. Их пальцы почти соприкоснулись, как вдруг вторая Накаяма вздрогнула - и пропала. Со стороны входа донесся скрип. Накаяма уже знала, что будет дальше. Как будто бы она вернулась к началу, и этого нельзя было изменить. Будто она сделала попытку убежать, и вернулась к точке отсчета. Обошла остров и оказалась там же. Наверное, это был заколдованный круг; выхода не было. И она встала и пошла к входной двери, уже издалека улавливая знакомое ворчание и кряхтение. облокотившись на дверной косяк, она наблюдала, как Агито стягивает ролики и бросает их на коврике. Проделав это, он выпрямился; на миг они взглянули друг на друга, но Накаяма решила, что ей просто почудилось, потому что через мгновение Агито уже поднимался наверх. Она подошла к А.Т. - и просто так, для проверки, - приподняла один ролик. Сейчас он скажет... -Не смей их трогать! Она опустила ролики на место. На миг ее губы тронула задумчивая улыбка, но может, это просто видение? Девушка развернулась и пошла на кухню, разогревать обед для Агито. И вновь они сидели на кухне под негромкое ворчание телевизора. Агито уплетал обед, Накаяма же, облокотившись на руку, задумчиво смотрела на него. Сколько было таких вечеров - и вот, теперь снова? А может, ей все приснилось? И море, и город, и ее побег? Может, это было сном; а сейчас очередной обычный вечер с Агито, и ничего не изменилось. И никто не изменился. Так ты любишь меня, Агито? Вторая Накаяма внутри нее грустно усмехнулась. Задавать себе такие вопросы - нормально ли это, а? Разве ты сама сможешь ответить на них? А разве он сможет? Накаяма в очередной раз подумала, а то ли это, чего она хочет. Сейчас ей как никогда хотелось взять и сказать себе - эй, кажется, я больше его не люблю. И вздохнуть с облегчением - конечно, если вдохнуть вообще получится. Если исчезнет пустота в голове. Если жизнь пойдет так, как должна, и не останется в этом доме, погрязшая в воспоминаниях о том, чего они не смогли сделать - или не захотели. -Накаяма. Она вздрогнула от неожиданности, и резко взглянула на Агито. Это он сказал? Или, это чье-то воспаленное воображение? Пару секунд ее сердце, кажется, вообще не билось, отчаянно вслушиваясь в тишину, пока ее снова не разбили: -Ты меня слышишь? Да, это Агито, несомненно. Накаяма видела, как шевелятся его губы, но не была уверена, он ли это. Если честно, она не могла вспомнить звук его голоса. -А...да, да...слышу, - наконец оправилась она, и осознала, что и собственный голос звучал как-то странно. Как будто тишина скрадывает все звуки. Как будто их выключили. Агито погладил чашку по гладкому боку, как кота; Накаяма в оцепенении наблюдала за его действиями. -Знаешь, я устроился на работу. -Эмм...правда? Он кивнул. -Да. В магазин неподалеку. Теперь буду приходить раньше. -Неужели? - выдавила она. То, что он говорил, казалось таким странным, таким необычным и неуместным. Работа? Какая работа? И при чем тут пораньше? Черт возьми, у меня сейчас сердце из груди выпрыгнет, а он про работу? -Да, и я подумал, - он немного смущенно взъерошил себе волосы, - может, купим кровать побольше? А то твоя такая маленькая... -Зачем? -Как зачем? - теперь уже он удивился, - спать вместе, зачем еще то. Накаяма с усилием пыталась выхватить из огромного клубка мыслей в голове хоть что-то стоящее. О чем он говорит? -Агито, - она попыталась говорить как можно более спокойно, - о чем ты? Слушай, меня не было всего лишь месяц, неужели ты... Его глаза сверкнули; он резко схватил ее за запястье и больно сжал. -Где ты была? -Что? -Где ты была? -В отпуске. Черт, отпусти, мне больно... Он только сильнее сжал. -Ты мне ничего не сказала, - утвердительно сказал он. Накаяма сжала губы; ей хотелось накричать на него, ударить, заплакать - но разве она могла позволить себе такое поведение? Вторая Накаяма отчаянно просилась на свободу, стучалась, кричала - но ее не пускали. Выпусти меня! Девушка глубоко вдохнула - раз, другой. Вроде стало чуть легче. -Чего тебе надо, а? - прямо спросила она, - Чего ты от меня хочешь? -А ты чего? - тоже спросил он. Она открыла рот, чтобы что-то сказать; что-то несущественное, неважное. Но язык ее подвел, и у нее чуть ли не со слезами вырвалось: -Так ты любишь меня, Агито? Вторая Накаяма удовлетворенно улыбнулась. Агито же побарабанил пальцами по столу, избегая смотреть на девушку. -Не знаю. Честно, не знаю, - ответил он спустя мгновение, - мне бывает скучно без тебя. Бывает пусто. И мне хотелось бы, чтобы мы побольше разговаривали - чуть-чуть больше. И, может, чтобы больше времени проводили вместе. Или хотя бы чтобы ты не уезжала, не предупредив, потому что без тебя в этом чертовом доме ужасно тихо. Накаяма запустила пальцы в волосы, отчаянно пытаясь привести в порядок мысли. Вот она услышала ответ на свой вопрос - и стало ли что-то проще от этого? Легче? Агито отвлек ее: -Накаяма, а что насчет тебя? -Люблю, - не задумываясь, ответила она, - я так тебя люблю. Сказала - и внутри словно что-то растаяло, потекло горячей водой вниз. Вторая Накаяма тихо улыбалась, и девушка тоже широко улыбнулась Агито - чуть ли не впервые за то время, что они жили вместе, и Агито обнажил свои острые клыки в ухмылке. Неужели круг разорван? Выход...есть? Или снова мираж, воображение? То, что сейчас происходит - это сон, или реальность? Наш мир, или уже другой? -А если бы я не вернулась? - спросила она. -Ну, я знал, что ты вернешься. В конце концов, это же твой дом, - возразил Агито. -Наш дом, - поправила она, пряча легкую улыбку. В какой-то момент Накаяма мельком посмотрела на их тени, лежащие у стола подобно урчащим кошкам, и ясно увидела, как они обе улыбаются широкими безумными улыбками. Этот дом сводит меня с ума. Так и должно быть, - откликнулась вторая Накаяма.