Любима солнцем

1. Уоррену кажется, что Макс любима солнцем слишком сильно — веснушки звёздной пылью рассыпаны по её лицу и шее. Она сама говорит, что это поверье — странная глупость, и что солнце никак не может быть тем, кто любит её. — Солнце высоко, знаешь ли. А я здесь. В самом низу. Уоррену кажется, что горечи в тихом голосе слишком много — словно она съела тысячу горьких таблеток, надеясь выжить. Но он не жалуется и не спрашивает, ему вообще думается, что касанье острого хрупкого плеча и слов «всё будет хорошо» окажется достаточным средством для божественного спасения. 2. Уоррен думает, что Рейчел Эмбер — синоним солнца, которое вот прямо сейчас висит над его головой и надеется зажарить его насмерть. Её звонкий приятный смех разносится буквально по всему стадиону, и профессора не делают ей замечаний, лишь по-доброму повторяют, чтобы она не отвлекалась от физической разминки. Персиковый топ и короткие синие шорты облегают её фигуру почти второй кожей, и не заглядываться на девчонку, мечтавшую стать моделью, практически невозможно. Но Уоррен — гик. Он не смотрит в сторону девушек, ему это даже не нужно: всё описывают парни, рядом с которыми он стоит, и они похожи на идиотов, присвистывающих вслед каждой второй девушке на улице. Рейчел машет им рукой и посылает воздушный поцелуй, лучезарно улыбаясь. Уоррен считает, что это тупо. Рейчел Эмбер — синоним идеальности. Она словно умеет абсолютно всё, и каждый житель города ведает о ней. Рейчел, и правда, может стать моделью — все на неё смотрят, прожигают взглядами, думая, что кто-то сможет прожечь её насквозь. Уоррен сталкивается с ней, когда заходит после занятий в кабинет химии, надеясь отдохнуть за любимым делом. Она стоит рядом с реактивами, морщится, постукивает ухоженными красными ногтями по гладкому блестящему столу, не сводя рассерженного взгляда с пузырьков. К Уоррену привычки не могут быть милостивы — он вбегает в кабинет на всех порах, привыкнув, что в это время с ним может пересечься только профессор, любящая его похождения, которые скрашивают её химическое одиночество. Рейчел, услышав, как скрипит подошва его старых серых кед по идеально вымытому полу, поднимает резко голову. — Уоррен Грэхем, не так ли? — растягивает губы в лёгкой улыбке, чуть кивает в приветствии головой и вновь возвращается к реактивам. Уоррену неуютно. Кажется, что обычно серая комната наполнилась светлыми оттенками лишь потому, что в ней находится Рейчел Эмбер. — Уоррен, не поможешь мне? Будет ли взрыв, когда натрий будет реагировать с водой? Ему кажется, что вопросительные нотки приросли к её голосовым связкам, но они звучат приятно и мягко, можно даже понадеяться, что она будет говорить как можно чаще. Она спрашивает у него каждое действие химического эксперимента, попутно пытаясь разведать о его увлечениях вне учёбы, и Уоррен вообще думает, что Рейчел может выиграть у него соревнование «Кто больше всего говорит?». Кусочек натрия, опущенный в воду, ведёт себя предсказуемо: расплавившись до маленького шарика, начинает хаотично двигаться по прозрачной глади воды. Эмбер тщательно следит за ним, пытается предположить, куда он полетит в следующий раз, игнорирует слова Уоррена, что предсказать практически невозможно. Ей хочется знать исключительно всё, ему это греет душу, и всё вокруг становится голубым, как перо в её русых волосах. Уоррен вспоминает, что Рейчел Эмбер — одна из лучших учеников академии, лишь тогда, когда за ней закрывается дверь. Уоррен сглатывает, смачивает сухое горло слюной. Впервые ему хотелось слушать и не говорить. 3. Макс слушает его с завидным терпением; Уоррен считает, что пересказать все сюжетные повороты своих любимых фильмов — первостепенная задача. Грэхем надеется, что это поможет ей отвлечься от плохих мыслей в её загруженной голове. Максин рассказывает ему, что Хлоя, её подруга детства, потеряна полностью, и, когда он слышит, кого зовёт Хлоя всё время, Уоррену кажется, что он не знает, кто это. — Хлоя уверена, что Рейчел исчезла не по собственной воле, — Макс проводит безвольной рукой по лицу, устало вздыхая, и падает на кровать, начиная разглядывать потолок. — Я не знал Рейчел. Но все говорят, что она была хорошей девушкой, — Уоррен говорит это между своими мыслями, осматривая Колфилд сверху вниз, вновь подмечая хаотичные веснушки. — Вроде как она хотела стать моделью. — Да, Хлоя что-то говорила об этом. Уоррен отворачивается, сжимая губы в тонкую полоску. — Ясно. Ему больше нечего сказать. Он не знал Рейчел. 4. Рейчел Эмбер ослепляет Уоррена Грэхема солнечным сиянием. Выжигает сетчатку глаза, делая его слепым, потому что, когда она вновь и вновь приходит в кабинет химии после занятий, ему приходит в голову мысль, что всё это может оказаться какой-то весёлой игрой. Они вечно компанией популярных ребят академии придумывают различные обидные шуточки и любят снимать это на камеру. Уоррен думает, что такие идиоты есть всегда, просто одни из них могут остановиться, а другие — нет. К всеобщему сожалению таких же, как он, они относятся ко вторым. — Уоррен, а что ты делаешь сегодня вечером? Рейчел толкает его в плечо, хохочет, заправляет изящным движением волосы за ухо. Она пытается заглянуть в глаза ему, мнущемуся, пытающемуся подобрать слова, перед этим заставив работать язык, и Уоррен готов провалиться сквозь землю. — Ты зовёшь меня на свидание? Подожди, стой, притормози, ничего не говори, молчи, я додумаюсь сам, — он тараторит, проглатывая окончания некоторых слов, и отходит на пару шагов назад. — Нет, то есть, ты действительно зовёшь меня на свидание? Вот так вот просто? — Почему бы и нет? Ты кажешься мне отличным парнем, — Эмбер пожимает плечами, стараясь не засмеяться от его шокированного лица, и ей даже приходится заслонить рот ладонью. — Ох, хорошо, — Уоррен выдыхает удивительно долго, словно у него кислорода было набрано на неделю вперёд, и он проводит смазано по лицу ладонью, пятёрней зарывается в волосы. — Думаю, в семь. Да, точно, в семь. В семь самое время. — Я поняла, Уоррен, прекращай волноваться. Её лицо слишком близко, и он может видеть узоры на её радужке, капилляры в её глазах, структуру идеальной кожи, ему думается, что это просто нереально жарко. От неё исходит слишком сильная солнечная радиация; облучение пожирает его живьём. — Я верю, ты справишься, — дарит ему улыбку солнца и исчезает, за ней невидимой нитью тянется запах ванильных духов, и ему можно уже начинать ненавидеть когда-то любимый молочно-ванильный коктейль. Рейчел Эмбер приходит на свидание в футболке с надписью «Dawn», и Уоррену кажется это ироничным до безумия — рассвета быть не может. 5. Макс приходит в их любимое кафе точно в назначенное время, стараясь перестать теребить лямку своей сумочки, висящей на её плече. Уоррену кажется, что простая серая рубашка и синие джинсы со стразами на правом бедре подходят ей просто идеально, и он сглатывает, почему-то ощущая сухость во рту. — Обрадуй меня и скажи, что я не опоздала, — кротко улыбается, садясь напротив него, и он запоздало вспоминает манеры. — Пунктуальность — твой друг, Макс. Ты никогда не опаздываешь. Они идеально проводят вечер, Грэхем даже забывается на несколько часов: ничего в его голове не летает синими перьями. Он надеется, что скоро в его черепной коробке будет жить олень, сошедший с любимой футболки Максин, и это будет его личным спасением. Уоррен, вспоминая всевозможные фильмы, понимает, что перья, используя солнечную радиацию, могут убить оленя на месте — просто они не знают жалости. Уоррен проверил на собственной шкуре, опаленной солнцем. 6. Рейчел Эмбер вечно использует персиковый блеск для губ. Уоррену даже приходится облизывать губы, убирая его остатки, на что Рейчел громко хохочет, помогая ему вытереть блеск с подбородка и шеи. Грэхем вообще считает, что она слишком бурная — целует каждый раз, зажимая его где-нибудь в кустах, настолько отчаянно-жарко, что это совсем не назовёшь эстетичным поцелуем, который так часто показывают в фильмах с рейтингом PG. Уоррен вечно становится ведомым, тянется к этому удивительному свету её русых волос и персиковых губ, не думая, что возможно жёсткое падение. Он ведь теперь любимец солнца, разве нет? Как солнце может уронить его на землю? Да легко. — Эмбер, не забывай о сроках. Ты знаешь правила. — Конечно, Вики, я знаю правила. Уоррен мог бы сказать самому себе: «Да эта стерва Виктория просто играет в спектакль». Но настолько знакомый смех, врезающийся в уши, удивительно-высокий голос, когда-то говоривший ему о любви, и строгая осанка модели могут говорить лишь об одном: Рейчел Эмбер соглашается на правила игры под названием «Встречайся с Уорреном Грэхемом месяц». Когда он прячется за каменной стеной женского общежития, Уоррену кажется, что у него земля уходит из-под ног, что он летит вниз, забывая обо всех законах физики. Синонимом Рейчел Эмбер является солнце, выжигающее поля. Солнце, великодушно спасающее от холода, — мираж, созданный им по собственной глупости. 7. — И всё-таки, Макс, я считаю, что солнце — твой важный друг, — уверяет он, провожая её до комнаты и очень «убедительно» жестикулируя, рискуя задеть её, идущую рядом. — Нет, Уоррен, — она качает головой, тихо смеётся, и короткие волосы в такт головы двигаются. Уоррену на миг мерещится синее перо и длинные волосы, похожие на медь, когда яркое солнце любит их под определённым углом. Он напряжённо сглатывает, чувствуя, как моментально начинают потеть ладони; трёт шею, старается не смотреть на Максин — она любима солнцем, не дай бог, выжжет ему сетчатку, он и так заплатил слишком много, чтобы восстановить её. Кожу покалывает, хотя, казалось бы, на нём должен быть панцирь, броня, которая может перетерпеть даже радиоактивное излучение, но Макс оборачивается у двери, окликая его, и не посмотреть он не может. — До завтра. Она обнимает, касаясь подбородком его плеча, и это тепло, слишком тепло, вот-вот захочется укутаться в плед, созданный изо льда. Уоррен шепчет что-то нечленораздельное, отходит на пару шагов вперёд, думая, что отпускать слабую хрупкую руку Макс ему не хочется совсем: она приклеена к его ладони. У Макс губы просто сухие. Без вкуса. Но Уоррен, целуя её, чувствует горьковатый пепел лжи. 8. — Уоррен, мы пойдем сегодня куда-нибудь, м? — Рейчел проводит ноготком по его груди, забирается под рубашку через проемы между пуговицами, и Уоррен чуть слышно шипит, когда ноготь впивается слишком глубоко. — Я знаю. Уоррен не любит начинать такие разговоры. Уоррену не хочется давать Рейчел Эмбер время, чтобы она успела заклеймить его солнце-зависимым. — Что именно? — поднимает вопросительно для пущего эффекта бровь, приподнимается на локтях. Голос кажется ему подло-хриплым, будто песок в горло насыпали, потерев вдобавок наждачной бумагой: — О вашей игре с Викторией. У Рейчел Эмбер сердце начинает биться настолько быстро, что ему кажется, будто до этого она даже не жила; просто существовала статуей, умеющей мыслить, но не знающей, каково это — ощущать, как безумно бьется сердце, как расширяются глаза от удивления и страха, как давишься воздухом. У неё сужаются зрачки, словно синее море поглощает корабль-чёрную-точку, и она не двигается с места, когда Уоррен, убрав её руку, встаёт и отходит к двери. — Я глупец, — глухо-хрипло у выхода, чтобы вогнать под рёбра нож ещё сильней. — Но почему-то я хочу продолжить… должно быть, я мазохист. Его никто не держит, когда он закрывает дверь с другой стороны. «Точно статуя, ожившая на пару секунд, — с горечью улыбается самому себе мальчик, подверженный излучению, — достаточно было просто закрыть солнце». На следующий день он, открывая дверь, видит, как смятый листок, подложенный в щель, падает сокрушительно вниз. Уоррен не настолько глупец; Уоррен знает, от кого это, но ему хочется прочитать до безумия, до горячего желания, распаляющегося шариком в груди. «Игра не стоит свеч. RA». Уоррен усмехается от всей этой иронии. У неё даже инициалы показывают Бога Солнца. Рейчел Эмбер, всеми любимая фальшивка, купается в лучах солнца и не сгорает. Он видит её через неделю; она заходит в кабинет химии, и он чуть не роняет опасный реактив, вздрогнув, когда она вихрем вбегает в комнату. У неё растрёпаны волосы, в которых чудом как-то смогли остаться синие перья, раскрасневшиеся щеки и тяжелое дыхание. Уоррен думает, что она, должно быть, бежала. — Этот идиот Прескотт, — пытается выровнять дыхание, каблучками стучит по кафельному полу, двигаясь к нему. — Я кину ему в лицо кислоту, если он здесь появится. — Это уголовно наказуемо, — Грэхем отлично знает, что вот сейчас он должен сказать что-то другое (к примеру, «пошла вон»), но он считает, что игра стоит свеч — пока кожа не получит ожог. — Я верю, что мой милый Уоррен подтвердит, что эта была самозащита, — криво усмехается этими персиковыми губами, и глаза у неё блестят, как у лисицы. — Я лучше упрячу тебя за решётку. Уоррен знает, что это должно было сделать больно ей. Но она стоит, всё так же криво усмехаясь, а ему словно в солнечное сплетение заехали коленом. Уоррен не уверен, сможет ли он доверять кому-либо вновь настолько сильно, что после всех бесконечных предательств желание растоптать лжеца закончится молитвой о собственном спасении. Но он пытается поверить, что сможет. 9. — Уоррен, ты просто не представляешь, что мы смогли обнаружить, — Макс влетает в его комнату, дрожащими руками хватает его за плечи, срывающимся голосом повторяет «не представляешь». Грэхему даже немного страшно: сумасшедшая супер-Макс словно совсем с катушек съехала. — На старой свалке… там яма… пакет… У неё всё выливается истеричным водопадом, она утыкается носом ему в плечо, пытаясь забыть картину, выкинуть её из своей головы, и Уоррен гладит её по голове, шепчет какие-то слова утешения и обещает, что всё будет хорошо. Вечный оптимист. Максин привыкла видеть его таким. — Говоришь, вы нашли Рейчел?.. — имя срывается вместе с голосом, и последние звуки почти пропадают, когда он давится вдохом, будто бы рискуя задохнуться. — Её убил Нейтан… вколол слишком большую дозу, боже, Уоррен, Хлоя готова сейчас же найти его и убить, но Дэвид с Джойс держат её, — из-за того, что она до сих пор утыкается носом в его плечо, слова, летящие птицами, глушатся. Уоррен может пообещать ей, что Нейтан заплатит сполна. Но он не может, потому что Макс путается и лжёт. Глаза, выжженные когда-то солнцем, приучены видеть всех насквозь. — Как вы узнали об этом? — отрывает её от себя, мягко держа за плечи, пытается заглянуть в красные от слёз глаза, и голос кажется спокойным, хотя всё внутри разламывается, летит обломками вниз. Его знаменитый Биг Бен сломан. Огромные старые шестеренки летят на асфальт, почти кружась в воздухе. (— Я буду в Лондоне. Мне хочется увидеть Биг Бен.) Его Лондон горит. Потому что серо-голубые глаза Макс смотрят сквозь него, и она лжёт настолько легко, словно живет всей этой ложью, ломающей судьбы. Колфилд что-то говорит о подслушанном разговоре, Грэхем кивает рефлекторно: всё и так уже ясно, уж лучше пусть вечно добрая Макс будет верить, что он верит. — Что ж, — он чуть улыбается, пытаясь её подбодрить, — Рейчел отомщена, да? «А я всё-таки виноват, что её упекли туда, откуда не выбираются». — Знаешь, Макс, — пытается не фальшивить, он просто (не) привык ко лжи. — Забудь о солнце. Оно не может любить благородно. Уж я-то, как любитель науки, знаю это прекрасно. Все, кто любим солнцем, сгорают во лжи. Нерушимая истина. У Уоррена в голове синие перья, потому что Макс настолько сильно похожа на Рейчел, что можно даже подумать, что Эмбер внутри неё.