Генетическая ошибка

Мальчишка упрямо сжимает губы, и глаза у него ярко-голубые, подвижные, чистые и до боли живые. Такие же, как были у Мэри. А ещё у него рыжие волосы, упрямо-взлохмаченные, и Черная Борода решительно не знает, откуда в нём это, эта дурацкая иногда проскальзывающая хитринка в глазах, это острословие и озорство, это своенравие, граничащее с безрассудством. Хотя если подумать, последнее уж больно похоже на его собственное качество — качество старого пирата, заставляющее его постоянно играться со смертью, и Бороде безумно хочется верить, что так оно есть. Вот только есть дурацкое пророчество и эльфийский принц, которого Мэри почему-то предпочла ему. На самом деле, ему было бы куда проще умереть, если бы это был действительно его сын, этот непослушный мальчишка, который старается быть храбрым. Но. Но есть пророчество и упрямо-рыжие волосы. Черная Борода где-то давно, кажется, в другой жизни, а может, в другой реальности, в другом времени — подобное чувство преследует его слишком часто — слышал о том, что рыжие волосы и голубые глаза — это генетическая ошибка. Во рту привычный привкус горечи и хочется расхохотаться. Действительно. Сын человеческой девушки и эльфийского принца — генетическая ошибка. Кем он ещё может быть? У самого Черного Бороды глаза уже давно потухли, изжив себя, и сердце изъедено изнутри, только жизнь продолжается, потому что прервать её добровольно он не в силах. «Ты храбрый, Питер?» «Я стараюсь.» А Черная борода — нет. Он боится десятилетнего мальчишку, стоящего перед ним, он боится задушенных, но вспыхивающих в груди с новой силой чувств к девушке, бросившей ему вызов. Он боится уйти, так и не узнав, кого же на самом деле любила Мэри. Сон затягивает всё глубже и глубже, и он, кажется, уже задыхается, а в легких — вязкая, тягучая вечность, и не вырваться, никак не вдохнуть воздуха, вокруг темнота, это кошмар, ночной кошмар, прилетевший из страны детства, но Черная Борода по-прежнему до одури боится проснуться. Боже, только бы это на самом деле был его сын. Он ведь с вероятностью в пятьдесят процентов может быть его сын, ведь даже Мэри не могла быть уверена, ведь даже пророчества могут ошибаться. Руки отдают мальчишке меч, и он ждет знака. Она должен знать, что Питер действительно не просто мальчишка, работавший в шахтах. Он должен… Правда, он и сам не знает, чего он ждет, он совершенно не знает, в каком случае Питер выдаст своего отца. Давай, давай, давай дерзай. «Я не верю в эти сказки.» Кажется, Черная Борода сам так говорил когда-то. Кажется, Черная Борода никогда не побрезговал бы шансом убить того, кто является угрозой или просто внешним раздражителем. Кажется, Черная Борода по-прежнему ни черта не знает. Его сын не стал бы летать. Не сумел бы. Но сын эльфа в жизни не смог бы стать таким… живым, озорным, неспокойным и храбрым. Сын Мэри. Это объясняет всё, и Черной Бороде почти наплевать, в чем же остальная правда. Сын его любви. Сын девушки с такими же голубыми глазами, смотревшими так честно, так чисто, свободолюбиво и благородно — если в Черной Бороде нет ни капли благородства, это не значит что он не может по достоинству его оценить в других, — с длинными светлыми солнечными волосами, добрым взглядом, девушки удивительно храброй, удивительно… Удивительной. В голове крутятся вечные строчки из недо-сна, из другого времени, другой реальности, вечные звуки, оседающие горечью на языке, вечные фразы, вытесняющие из головы остатки разумного. Давай, давай, давай дерзай, Давай, давай, давай дерзай… Мальчишка наглый и упрямый, и убить его, как и всякого, встающего на пути, хочется безумно, только Борода не простит себе этого. Этот мальчишка — генетическая ошибка, которой и не должно было существовать. Генетическая ошибка, по совместительству являющаяся сыном Мэри. Здесь должен быть его сын. Было пятьдесят процентов вероятности. — Мэри, — шепчет пират. — Мэри… Но девушка отворачивается, вжимаясь в стену, не давая Бороде поцеловать себя. Защищаясь всеми немногими силами, оставшимися у неё, и их почему-то хватает. — Я люблю тебя, — как страшную тайну, доверяет ей пират три слова, которые мечтает услышать каждая девушка, но она лишь упрямо мотает головой, не то не веря, не то не хотя верить, и зажмуривается, отчего по щекам слезы начинают течь интенсивнее и горше. А Черная Борода боится её слез. — Чего ты хочешь, ответь, — пират вопрошает настойчиво, будто от этого зависит его жизнь, да она, кажется, и зависит. — Конфеты, украшения, наряды, игрушки — я дал тебе всё, что мог. Чего ты ещё хочешь? Чего? Девушка глотает слезы и смотрит на него покрасневшими от плача чисто-голубыми глазами, неспокойно блестевшими в свете свечей. — Отпусти меня. — Но. Я не могу. Не могу. Проси чего-нибудь другого, — почти требует у неё Черная Борода, судорожно хватая её за плечи, и лица так близко, так дразняще близко, но Мэри лишь снова жмурится и мотает головой. А пират уходит, в бешенстве хлопая дверью, но не смея навредить. Там, снаружи, его ярость с особой жестокостью выплеснется на каком-нибудь практически невиновном мальчишке, но сейчас он может лишь бессильно сжимать кулаки. — Чего ты хочешь? — Отпусти. Этот недо-диалог повторяется изо дня на день, Но Мэри по прежнему мотает головой, а Борода по-прежнему срывается на мальчишках. Борода готов стоять на коленях — впервые в жизни самому преклонить колени перед кем-то — он почти плачет, видя её неприступность, он не понимает, чем ей так сдалась эта Нетландия, эти дикари, но Мэри не имеет не малейшего желания разговаривать с ним. — Почему? Почему я так противен тебе, Мэри? — Почему?! — и хрупкая девушка за секунду внезапно свирепеет. — Ты уничтожил фей, ты ведешь войну с невинными аборигенами, — на этом моменте Черной Бороде отчаянно хотелось хмыкнуть, невинные, как же, — ты крадёшь беззащитных сирот и заставляешь их работать на тебя… — Краду?! Я привожу их в сказку! — И это по-твоему — сказка?.. — тихо спрашивает Мэри, и Борода внезапно теряет всю ярость и запал. — Да ты — настоящее Зло, капитан Черная Борода. Старый пират внезапно сдувается, как-то съёживается, округляет плечи и поникает, не оставляя и следа той величавости и высокомерия. — Очень жаль, что ты так думаешь, Мэри, — шепчет он, перед тем, как выйти. Потом Черная Борода начинает наблюдать изменения. Мэри становится мечтательной, тихой, какой-то отрешенной, но смотрящей на него с ещё большим отвращением. Капитан чувствует, что теряет её, теряет совсем, но внезапно для себя не пытается перепрятать её или увеличить охрану. Почему-то в груди такое странное чувство, и болит, и тянет, и отчего-то хочется, чтобы Мэри была счастлива. Но Мэри от него всё дальше и дальше. Он приходит к ней, когда чувствует, что это последний раз, когда может увидеть её. Чувство крайне отвратительное, и надо бы всё-таки удержать её, но… Черная Борода не может этого сделать. Впервые в жизни, он оказывается абсолютно бессилен. Кажется, в народе это называют любовью, и Черная Борода не хочет, совсем не хочет, любить. — Мэри, — вновь шепчет он, как и тысячу раз до этого, — ты собираешься сбежать, верно? Нет, нет, не отвечай. Просто выслушай меня. Я не буду удерживать тебя. Я не могу. Но… Мэри, не уходи. Пожалуйста. Я сделаю всё, что хочешь. Только вернись ко мне. Я не прошу о большем. Я действительно люблю тебя, Мэри, поверь. Загляни в себя. Неужели там нет ни капли чувств ко мне? Неужели лишь отвращение? Я не верю. Прости, но не верю. Поцелуй меня, Мэри. Хоть раз в жизни. Девушка медлит. Опускает взгляд. Мнется. Пират сам делает шаг ей навстречу, приближается, и лица так дразняще, так непозволительно близко. Мэри сама сокращает между ними расстояние, и губы внезапно касаются. Пират быстро перестаёт быть робким и аккуратным. Этой ночью никто не посмеет украсть у него Мэри. — Скажи своё настоящее имя. Только мне. — Эдвард. Эдвард Тич, — только ей. Так тихо, чтобы никто не сумел подслушать. У Черного Бороды с математикой всегда было туго, но вот одно почему-то въелось ему в память. Пятьдесят всегда округляется до ста. И Бороде абсолютно плевать, что сейчас речь идет о процентах. Хотя, нет. Только об этом он сейчас и думает. Этого эльфийского принца и не видел толком никто, а его, Бороду, все знают. Все боятся. Значит у него куда больше прав быть отцом этого непослушного мальчишки, чем у кого-либо ещё. Искаженная логика, покалеченная мораль и выеденное сердце, и вот уже капитан пиратов будто бы вскользь сообщает Питеру эту чудесную новость. Только вот Питер так почему-то не считает. Самому Питеру кажется, что это он уже видел в каком-то дурацком фильме. А может быть, и не видел, а это просто очередная его фантазия — Питер любит фантазировать. Но сам вот этот факт, что злодей может являться отцом главного героя — ему почему-то кажется, что это просто очень странная сказка. Питер не верит в страшные сказки. Питер не верит Черной Бороде. Почти не верит. Дурацкие сказки. Только вот он почему-то теперь является их неотъемлемой частью. — Если ты любил её, мою маму, то зачем же ты тогда убил её?! — Питер не понимает. Питер не верит. Питер ещё просто ребёнок-сирота, не желающий верить, что его родители могут быть столь непонятными и странными. — Я не хотел убивать её! Не хотел! — Но ты сделал это! — Да, сделал! Я ревновал! Это иногда происходит со взрослыми! Взрослые-взрослые-взрослые-взрослые. Все почему-то твердят ему, что должны делать и делают взрослые, и Питеру всё меньше нравятся эти чудные существа. — Тогда я не хочу быть взрослым!!! Кажется, Питер потом плачет. Кажется, у Черной Бороды опять болит где-то в груди. — Дерзай, — даже не отрывок из песни, ядом въевшейся под бледную кожу. Дерзай, Питер Пэн, Нетландия ныне твоя по праву, и ты доказал это всем и вся. Дерзай, мальчик, который не хочет взрослеть, ты новый король и бог сказочного мира, хочешь ты этого или нет, но это у тебя в крови. Дерзай, наследник. Дерзай, сынок. Давай! Давай! Давай дерзай! Давай! Давай! Давай дерзай! К черту страх и осторожность, Покажи нам, что ты можешь! Да, я слабый и ничтожный! Покажи нам, что ты можешь! Давай! Давай! Давай дерзай! Давай! Давай! Давай дерзай! Давай! Давай! Давай дерзай! Давай! Давай! Давай дерзай!