Гравитация

       Под ногами проплывали машины. Потоки города. Истоки. Под бледными болтающимися ногами мелькали огни. Тонули между зубчиками зданий. Прятались за бетонными клыками домов и небоскребов. Под тонкими ногами плыла жизнь. Ветер неслышно колыхнул веревку, раскачивая хрупкое тело. Раскидав волосы по плечам. Запутав русые локоны в веревочной паутине. Оттенив изумруд. Уронив темные тени под веки. Обрисовывая усталость. А под ногами уже собралась толпа зевак. Наблюдая, как хрупкое тело болталось на расстоянии смерти. Под овации ветра. Аплодисменты вечера. - Вероника, - пронзительный голос раздался совсем близко. Почти над ухом. Обдав девушку родными нотами. – Не бойся, - рука тянулась к ней через бездну. Через пропасть. Пытаясь схватить. А ей разве было страшно? Вовсе нет. Веронике не было страшно. Ни грамма. Даже осознавая, что она висит на строительных веревках, почти в сотне метров от земли. Болтаясь посреди воздуха. Как на качелях. И что Том стоит на этой строительной конструкции, пытаясь ее спасти. Нелепость? Глупая случайность? Знак? Хоккинс не знала, как это описать. Больше похоже на абсурд. Выпасть с балкона казалось было совсем нереально. Однако у нее получилось. И пролетев пару метров застрять здесь. Посреди Нью-Йорка. Посреди огромного мегаполиса. Поставив на паузу свою нелепую смерть. Гравитация словно дала отказ. Сломалась. Произошел сбой. Земля не хотела принимать ее. Но Веронике не было страшно. Более, вопрос Каулитца ей показался глупым и нелепым. Хоккинс не понимала происходящего. - Дай мне руку, - его голос дрожал. Сбивался в порывах ветра. Тонул в шумах машин. – Черт возьми, ты меня вообще слышишь?! – Ника только сейчас посмотрела на Каулитца. На его испуганный взгляд. На побледневшее от паники лицо. Но тянувшуюся руку сквозь бездну. - Ты все еще злишься? – Том опустился на колени. Ноги подкашивались от высоты. Голова чуть кружилась. – Ты даже не дала мне ничего объяснить! – Каулитц устало выдохнул, заметив отреченный взгляд Ники. Она не боялась упасть. Вероника точно была уверенна, что ее спасут. Кто-нибудь обязательно вызовет спасателей и ей помогут. Она не может застрять здесь навечно. Не может остаться в этой невесомости навсегда. Потому, что это не правильно. Это не верно. Так не положено. Но что-то мешало ей даже выдавить слово. - Хватит молчать! – рыкнул Томас, покраснев от злости. Почти ярость. Почти злость. Почти ненависть к ее опустошению. - Все нормально, - кивнула Вероника, наблюдая как у подножья здания собрались полицейские, скорая и группа спасателей. Как быстро. Совсем быстро. – Меня спасут. Каулитц свесил ноги со строительных лесов. Устало закурил, посмотрев на группу ребят в форме, стоявших у него за спиной. Жестом остановив их. Уверив, что справиться сам. Это было огромным бредом. Неимоверной чепухой! Такое могло случиться только с ними. Всего лишь какой-то глупый порыв. Одно мгновение. Нелепая случайность. Точка кипения. Всего лишь одно неверное движение. И она полетела вниз. «...Бросив ключи на тумбочку, Томас устало прошел в комнату. Приглушив громкую музыку. Остановив жизнь в квартире. Вероника хмуро выглянула с балкона, спрыгнув с табуретки. - С возвращением, - фыркнула Хоккинс, кинув мокрую тряпку на кухонный стол. Каулитц осмотрел свою девушку с недоверием. Готовясь к очередному упреку. К лавине обиды. Только Ника в этот раз не стала кричать. Молча кинула ему газету прямо в лицо. Где вновь написана не правда. В которую Вероника снова поверила. Так же молча залезла на свою табуретку на балконе. Ника мыла окна, как и каждую среду. Обычное дело. С ее ростом она никогда не доставала до самого верха. И это не вызывало у Каулитца обычно никаких волнений и беспокойств. - Послушай, это... - Не желаю ничего слушать! – резко перебив Тома, Хоккинс дернулась. Как это бывает. Внезапно. От порыва ветра, внутренней дрожи или чего-то еще. Табуретка съехала. И она полетела вниз. В секунду. Вот она была, а теперь ее нет. Когда кто-то словно ставит момент на замедление. Томас смотрел, как девушка падает в пустоту. Хватается за веревки, что торчали со всех сторон и растворяется. Он успевает лишь схватить ее за край домашнего платья. Услышать треск ткани. И понять, что этого мало...» Очнулся Каулитц уже на строительных лесах. Около Ники. Дрожа от холода и страха. Дрожа от нервов. Его блондинка всегда имела трудный характер. Всегда показывала свою неимоверную гордость. Всегда. Но он не думал, что ее натура очнется даже в такой момент. Его девушка была особенной. Даже странной. Томас никогда не понимал, как им получилось ужиться вместе столько времени. - Дай мне руку. Немедленно! - чуть лениво протянул он, делая еще одну затяжку. Смачную. Жадную. Глубокую. – Хочешь поговорить? Сейчас? Мне не трудно! – фыркнул Том, сложив руки на груди. Хоккинс почувствовала себя невероятной дурой. Ребенком. Капризным ребенком. Однако, в какой-то момент, ее перестало это волновать. Пока веревки раскачивались. Пока толпа тыкала в нее пальцем. Сигналили такси и где-то гудели люди. Выжившая посчитала это знаком. Каким-то чудом. За те доли секунд, которые она летела вниз, ей удалось многое переосмыслить. Ощутить привкус смерти. Жажду жить. Вероника проснулась. От какого-то нелепого сна. От духоты мегаполиса. От собственной паранойи. И многие проблемы вдруг перестали ее волновать. Даже то, что она видела Томаса в газете с той самой моделью. Хоккинс удалось осознать и принять тот факт, что все написанное в прессе в основном являлось ложью. У нее получилось вспомнить, за что все эти годы они с Каулитцем боролись. За собственное счастье. Только их счастье. Созданное вдвоем. Вероника вспомнила то, как Томас все эти годы доказывал ей верность. Свою любовь. Пусть он ни разу о ней и не говорил. Ради нее он приползал каждый раз. Как побитый пес. Доказывая, что она вновь ошиблась. И если через столько испытаний он все равно возвращался к ней, значит, его чувства не могут быть ложью. Человек не способен терпеть так много боли, если он не любит. А Том терпел. Все ее выходки. Нападки. Истерики. Просто потому, что хотел быть именно с ней. Только с Вероникой. Стал бы Каулитц столько времени быть с такой как Ника, если бы не любил? Он бы давно ушел. Она знала. Подвернись ему вариант получше. Не люби ее, Каулитц бы ушел. И тогда бы ничего его не вернуло. - Меня не было на том вечере, - Вероника вздрогнула, когда Томас вывел ее из мыслей своим севшим голосом. Он копошился в кармане, не спуская с нее глаз. Достал коробочку. Как и полагалось. Красную. Бархатную. – Я за этим ездил. Предложение тебе хотел сделать. Красиво. Как в фильмах, которые ты любишь, - это было так просто. Оказалось, на удивление легче, чем он себе рисовал. Не так как мечтала Вероника конечно. Он думал, ему будет страшно сказать такие слова. Каулитцу всегда было страшно делать что-то серьезное. Особенно такой шаг. Но когда она летела с балкона, когда она могла умереть, ему уже было ничего не страшно. Совсем. - Я ведь люблю тебя больше всего на свете. Подумать только! – он улыбнулся собственным словам. Сказав ей их впервые. – Никогда не думал, что скажу такое... Да я даже не думал, что способен такое чувствовать! А ведь говорить можно многое. Не ты ли меня этому учила? - Главное правильно растолковать свои чувства, - Том рассмеялся. Наблюдая за потерянным лицом своей возлюбленной. За этой глупой ситуацией. За спасателями и полицейскими, которые напряженно слушали их беседу. - Хоккинс, что ты несешь?! – смех не прекращался. – Растолковать? Да я готов сейчас упасть за тебя. И это самое малое, на что я готов. Ника ничего не ответила. Лишь ощутила противное жжение внутри. Пожар и агонию. Разряды. Подступавшие слезы. И тогда ей стало страшно. Ноги посинели от холода. Руки устали сжимать веревку. Она не хотела этой невесомости. Словно повисла между неопределенностью. Между чем-то зловещим. Гравитация отключилась. Решив, что Веронике еще рано умирать. Что она нужна здесь. Нужна Тому. Хотя ей до сих пор казалось это нереальным. - Вероника, - снова позвал ее Томас. – Позволь мне спасти тебя. Изумруд застыл. Обводя клыки города и вереницы машин. Погружая всех в тишину. В мир ожидания. Отторгая эту пустоту. Невесомость. Ощущая лишь покалывания родного голоса у себя в груди. Ощущая желание быть спасенной. Вновь услышав просьбу. Мольбу. Отчаянье. И она позволила. Протянула уставшую, ослабевшую руку навстречу. Сквозь бездну. Преодолевая пропасть. Каулитц аккуратно потянул ее на себя, крепко хватая цепкими объятиями. Спасатели помогли выпутаться ей из веревок, дали куртку и что-то прокричали в рацию. Зеваки издали громкий гул радости. Аплодисменты. Овации. А завтра снова и снова обсудят это в газетах, по телевизору, в интернете. Однако все это уже было не важно. Спрятав холодный, красный нос у Томаса в воротнике, Хоккинс закрыла глаза. Блаженно. Томно. Легко. - Я тебя тоже люблю, - прошептала спасенная, вздрогнув от ветра. Чувствуя оковы его рук. Сжимавшие ее теперь еще сильнее. - Я знаю, - Каулитц аккуратно поцеловал ее в макушку. Невесомости больше нет.