Пламя во тьме

«Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем. И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя».

      Дэйнерис стояла у борта ладьи, и ветер с востока, шутя, играл в ее молочных волосах.       Солнце сегодня светило неярко, лучи его проливались сквозь пепельно-сизый флер, поднявшийся над морем еще с утра. Повсюду, куда ни кинь взор, простиралась вода без конца и края. Судно по имени «Буревестник» неслось под полными парусами, рассекая волны, как кинжал валирийской стали вспарывает синий шелк. Нырнув в пучину носом, он тотчас победно взмывал на гребне, вздымая каскады холодных сверкающих брызг. Иногда они долетали до Дени, и от касания стихии на губах ее расцветала соль. Терпкий вкус с оттенком горечи напоминал ей о детстве: двенадцать своих первых лет из восемнадцати принцесса провела в Браавосе, у взморья.       «А Летнее Море в такую погоду не очень-то летнее», — девушка зябко поежилась, кутаясь в длинный серебристый плащ. Ее драконы беззаботно гоняли чаек, золотая Рэйегаль уже нисколько не отставала от братьев — за минувшие после ранения три недели, не без помощи Рейстлина, ее крыло благополучно зажило. Присматривая за детьми, Дэйнерис также выискивала взглядом сушу в западной дали. Вскоре она заметила у горизонта полоску лесного берега: «Буревестник» миновал Кедровый Остров — верная веха, что до Астапора осталась последняя сотня лиг.       Путешествие неумолимо близилось к финалу, и тревожные сомнения все чаще одолевали принцессу. Она досконально взвешивала в мыслях «за» и «против» принятого плана. Драконы пока еще слишком малы для серьезных сражений, но ей необходимо защищаться от бесчисленных врагов уже сейчас, иначе может статься, что у ее детей и не будет шанса вырасти. В Астапоре тренируют лучших воинов Эссоса, рабов-Безупречных, на их покупку нужно золото, и немало. Единственный способ получить его — добиться ссуды у представителей Железного Банка. Очевидно, что однажды этот долг придется возвращать, но до той поры драконы повзрослеют и непременно принесут своей матери власть и богатство.       Расчет был простой и разумный, и Дени не видела в нем изъянов. По большей части результат зависел от беседы с кредиторами в Астапоре. Думая о предстоящей встрече, принцесса сильно волновалась, но ни на миг не выдавала окружающим своего беспокойства.       А Рейстлин Маджере, тем временем, проклинал это судно и это море, и весь Известный Мир до последнего камешка. Черный маг ненавидел холод, сырость и шум, и на борту, как если бы специально для него, все эти условия сложились разом. От холода, который невозможно было разогнать огнем, его донимал озноб. Из-за сырости горло мага першило денно и нощно, и прерывалось першение лишь во время приступа иного, кровавого кашля. Вдобавок, на судне постоянно все трещало, скрипело и шелестело, лишая Рейстлина малейшей надежды на сон — неудивительно, что плаванье для него уподобилось длительной изощренной пытке.       Однако все неудобства путешествия меркли в сравнении с тяготами чародейства. Колдовской энергии в Известном Мире было крайне мало, и оттого сотворение чар уподоблялось дыханию на большой высоте. Драконы облегчали положение, но даже рядом с ними Рейстлин тратил на простейшие заклятья колоссальные ресурсы. Стоило ему призвать хоть что-нибудь сложнее огненного шара, и он тотчас падал в обморок. Унизительные последствия напоминали Маджере о поре зеленой юности, вот только в ученичестве за ним приглядывал братец, бестолковый, зато беззаветно преданный и заботливый. Ныне маг же остался один в своей постыдной слабости. Все чаще его посещали мысли, что он застрял навеки в этой беспутной реальности, и в Кринн ему не возвратиться уже никогда. Путешествие в иной мир требовало огромной силы, а он не мог телепортировать даже на шаг.       Именно в таком разбитом состоянии Рейстлина и застиг осторожный стук в дверь. Он сел в гамаке и медленно прохрипел:       — Кто бы там ни был, я вас не звал.       — Я знаю, но все же решила зайти, — ответил металлический женский голос. — Хотела убедиться, что с вами все в порядке, а то уж пятый день наружу носа не кажете.       Дверь тихонько приоткрылась, и в тесную клетушку мага заглянула принцесса. Во время плаванья она наряжалась просто, в белую рубашку и штаны, на солнце полинявшие из синего в голубизну. Она навеки пропиталась пламенным дыханием своих драконов и ныне принесла этот дымный запах с собой. Такой аромат издают не деревья в костре, но земная твердь, что плавится в жерле вулкана.       Едва завидев Рейстлина, Дэйнерис сразу заподозрила неладное. Маг и в обычном-то состоянии не светился здоровьем, а теперь он выглядел вовсе ужасно. Сидя во мраке своей каюты, в тусклом отблеске единственной лучины, он трясся от холода. Под глазами у него залегали черные тени, он исхудал настолько, что лицо напоминало маску на голом черепе. Чародей сверлил принцессу раздраженным взором, явно желая, чтобы она ушла, однако Дени все-таки сообщила ему о сегодняшнем событии.       — У меня хорошие новости: мы только что миновали последний рубеж. Плыть до Астапора осталось всего ничего — еще какие-нибудь четверо суток, и мы будем на месте.       — О, неужели? — прошипел Маджере, кутаясь в бархат. — Так значит, мне еще целых четыре ночи влачить существование в этом промозглом аду. Незабываемое приключение в новом мире продолжается — великолепно, я просто вне себя от восторга.       Едва договорив, он содрогнулся в приступе дурного кашля. Дэйнерис видела подобное уже не раз, однако зрелище от этого не стало менее пугающим. Она знала, что не в силах ничего предпринять, и потому бездейственно стояла в стороне, в то время как Рейстлин надсадно хрипел, скорчившись от спазма, пачкая кровью прижатые к устам ладони. Казалось, его легкие вот-вот разорвутся. Припадок жестоко затянулся и завершился тем, что маг потерял сознание. Он медленно сполз в лежачее положение на боку и замер без движения, лишь впалая грудь его вздымалась и опускалась, и дыхание сипло разносилось в тишине.       Принцесса, подавленная тягостной сценой, никак не решалась нарушить покой чернокнижника. Наконец, она робко вопросила:       — Рейстлин… Эй, вы как там?       Чернокнижник вздрогнул, очнувшись от забытья. Объективно оценив свое состояние, он мрачно констатировал:       — Спасибо, прескверно. Похоже, я заболеваю лихорадкой, и если кто-нибудь не озаботится лечением, я, вероятнее всего, умру.       — «Кто-нибудь»? — Дэйнерис даже возмутилась слегка. — Разумеется, я сделаю все, что от меня зависит. Думаю, для начала стоит позвать мейстера.       — Дурная идея, — Маджере отмахнулся слабо, но решительно, — своим лечением он непременно сведет меня в могилу. Я и сам прекрасно знаю, что нужно делать, и если уж вы, кхалиси, вызываетесь помочь — тогда сварите снадобье, как я скажу.       — Я вся внимание. Говорите, что от меня требуется.       Рейстлин изложил для Дени краткую, но скрупулезную инструкцию. Рецепт звучал несложно: всего-то и нужно было, что взять сушеные травы у него из сумки и залить кипятком. Принцесса отнеслась к вопросу с предельным тщанием. Она немедля отправилась в камбуз, чтобы приготовить зелье, и вскоре вернулась в каюту мага с раскаленным котелком в руках. В нем дымился ярко-золотой настой, он издавал резкий тошнотный запах, а вкус, вероятно, имел совершенно несносный. Впрочем, это и являлось признаком готовности по рецепту.       По возвращении Дени маг, лежавший без движения, насилу привел себя в вертикальное положение. Девушка нацедила отвар в кружку и подала ему.       — Осторожно, — предупредила она, — это очень горячо. Я-то Неопалимая, терплю спокойно, а вы смотрите, не обожгитесь.       Рейстлин молча взял дымящееся варево и тотчас приступил к питью. Пока он принимал лекарство, Дэйнерис присела в сторонке на чурбан, заменявший в помещении и стол, и стул. Ее взор, устремленный на мага, был исполнен пытливого интереса.       — Вижу, вам, как и мне, горячее нипочем, — заметила она. — Вы, случаем, не от крови Древней Валирии?       Чародей прервал питье и вопросил с холодным скепсисом:       — По-вашему, я похож на валирийца?       — Не уверена, — покачала головой принцесса, — в ваших волосах проглядывает серебро, но глаза совершенно не валирийские. Во время своих путешествий я видела множество разных глаз, зачастую весьма необычных, но подобных вашим никогда не встречала. Зрачки — песочные часы… Простите мое любопытство, Рейстлин, но это какая-то диковинная магия?       — Сие есть знак, что я имею истинное зрение, — проговорил чародей, несколько удивленный, что она приметила на его особенность. — Ни одна колдовская иллюзия не затуманит мой разум, не ввергнет в смятение и не собьет с пути.       — Очень интересно. Я помню, как вы беспрепятственно прошли сквозь миражи в Стенах Бессмертных. — похоже, это очень ценная способность.       — Верно, весьма полезно, — с губ чародея слетел отрывистый желчный смешок, — но всему своя цена, кхалиси. Обращая взор на людей, я прозреваю сквозь иллюзию, в которую другие слепо верят — мнимость, будто срок их жизни еще не отмерен, а старость и смерть далече. Я вижу, как юные лица опутывает сеть морщин, искажая и уродуя их черты, я наблюдаю, как чахнет плоть, уподобляясь иссушенному скелету. И даже безусый мальчишка в моих глазах обращается в дряхлого старика, а затем в бездыханное тело, съедаемое гнилью и червями. Роду людскому не свойственно помнить о времени, я же не способен позабыть и на мгновение. Таков он, мой дар и мое проклятие — знак песочных часов.       От изречения, столь сильного и зловещего, Дэйнерис неловко примолкла. В тишине, нарушаемой лишь скрипом судна при качке, она созерцала, как Рейстлин допивает свое убийственно горькое снадобье. Когда он закончил, она все же нарушила молчание тихим смущенным вопросом:       — Что, и меня вы тоже видите… так? В ваших глазах я превращаюсь в старуху?       Чернокнижник ничего не ответил, а только прижал ко рту ладони, силясь подавить першение в горле. Кое-как откашлявшись, он распрямился и пронзительно сверкнул глазами на Дени:       — Благодарю за хлопоты, кхалиси. А теперь я буду крайне признателен, если вы оставите меня в покое.       Рейстлин чаял, что после приема лекарства его самочувствие возвратится в норму, однако несколько часов спустя ему сделалось совсем худо. Опасения подтвердились: он и впрямь занемог лихорадкой. Его голова мучительно кружилась, каждая частица тела нестерпимо ныла, мерзкий озноб пробирал до костей. Чернокнижник с отвращением сознал, что не способен не только встать, но даже возвысить голос. Конец его путешествия по Эссосу замаячил в обозримом будущем, ибо без снадобья и почти без магии он был обречен на скорую бесславную гибель.       Однако Дэйнерис, снедаемая смутной тревогой, под вечер опять заглянула к Маджере. Достаточно было и беглого взгляда на мага, чтобы оценить серьезность положения. Принцесса испугалась не на шутку, она тотчас заварила новую порцию зелья и решила более не оставлять Рейстлина без присмотра. Сам он провалился в апатичное, едва вменяемое состояние на грани сна и реальности. Его мысли расплывались и путались, как и слова.       — Проклятье, — угасающий голос мага полнился злобой, подобно тому, как тлеющие угли отдают последний жар. — Я спустился в Бездну и вернулся обратно, а убьет меня обычная лихорадка.       — Не убьет, — спокойно и уверенно возразила Дени. — Как говорят у меня на родине, в Браавосе — не сегодня.       Девушку охватило странное чувство, будто слова чародея о «Бездне» — отнюдь не следствие горячки, и хоть принцесса и не могла об этом знать, она не ошибалась. Некоторое время назад — на самом деле, не столь уж и давнее — маг воистину побывал в преисподней. Однако, к добру или худу, поход его обернулся вовсе не так, как он ожидал.

***

      Рейстлин Маджере в развевающейся черной мантии, с посохом в левой руке, шествовал по красным равнинам Бездны. Вот она, темница Такхизис — простерлась пред ним, как на ладони: тусклые пустоши оттенка запекшейся крови. Небосвод над ними, киноварно-ржавый, выхолощенно-плоский, от сотворения миров не озарялся солнцем или звездами. Здесь не было ни дня, ни ночи, а только бесконечные века чахоточных пыльных сумерек. Панорама, по мнению мага, весьма неприглядная и даже скучная — неудивительно, что Темная Госпожа столь яро стремилась покинуть свою обитель.       Рейстлин уже прошел испытания Бездны — видения безрадостного детства и суда над ним остались позади, подобно кошмарному сну. Он встретился со старыми страхами, и страхи рассеялись в прах. Отныне ничто в мироздании не стояло между ним и заветной целью.       Некоторое время назад Маджере расстался с Крисанией, жрицей Паладайна, которая спустилась в Бездну вместе с ним. Она получила тяжкие увечья в борьбе с демоническим наваждением, вызванным Всебесцветной Госпожой, и не сумела продолжить путь. Рейстлин знал, что жизнь девушки еще теплилась, но ее участь более его не занимала — подобный исход чародей предвидел задолго до открытия Врат. Крисания исполнила свою роль: под ее защитой он проник в глубины темного царства, не растрачивая силы. Но как только жрица ослабела, сделавшись для Рейстлина никчемной обузой, он бросил ее, обожженную, ослепшую, не испытав и тени колебаний. Она поплатилась за собственную глупость — в самом деле, не стоило ждать благородства от того, кого страшились даже другие черные маги.       А затем чародей обратил в ничто легионы прислужников зла, упырей, вурдалаков и прочих чудовищ. Он развеял в пепел темную орду, использовав лишь несколько не самых мощных заклятий. Странная легкость схватки вызвала у мага смутные опасения — неужели у владычицы Преисподней не было более грозной охраны? А может, то коварная ловушка, призванная заманить его вглубь нечестивого царства? Памятуя о лукавстве Темной Госпожи, весьма вероятно, но, так или иначе, Рейстлин уже находился здесь. Вскоре он сойдется в бою с Такхизис и одержит над нею верх — или же…       Бездна зарокотала, задрожала под ногами мага, как горная долина при сходе лавины, темные ветры повеяли разом со всех четырех сторон, развевая его черную мантию. Рейстлин замер, стискивая посох, не ведая, реальность ли это или новое наваждение. Впрочем, различие уже не имело значения. От горизонта до горизонта равнину рассекли зигзаги-трещины, неистовый рев сотряс земную твердь, как если бы сотня вулканов взъярилась разом. Изломы раздались до глубинных провалов, чадящих дымом. Мгновение спустя пустыня рухнула в небытие, и перед Рейстлином разверзлась истинная Бездна.       Чародей оказался вознесенным на игольный пик над зияющей пропастью. Пропасть терялась внизу, во мраке, и не было у нее ни дна, ни иных пределов. Небо над пропастью вскипело чернотой и увенчалось вспышками багровых молний, навстречу им, рыча, забили фонтаны пылающей лавы. Свиваясь с гибельными смрадными ветрами, они рождали хаотическую пляску огненных смерчей. То был невыразимый, безграничный ад во плоти. Реальность Бездны — абсолют разрушения: да, Рейстлин с содроганием сознал, что это и есть реальность, а все, увиденное ранее, одна лишь ленная маска для кошмарного облика преисподней.       И точно так же, как Бездна, Всебесцветная Госпожа раскрыла перед Рейстлином свою настоящую суть. Ныне она не нуждалась в фальши и потому отбросила любое притворство: не было больше ужимок, ухмылок, не было красивого женского тела и вкрадчивого голоса. Мнимая человечность развеялась в прах, когда из пропасти восстал чудовищный пятиглавый дракон.       Что есть смертный муж в сравнении с Богом Древним? Одно биенье сердца пред ликом вечности, ничтожней крошечной пылинки в урагане, незначительнее капли в океане. Именно таким себя и ощутил чародей. Все его амбиции, знания, магическая сила — все это оказалось тщетностью, нелепостью, жалкой иллюзией. Рейстлин Маджере обратился в ничто, в то время как Такхизис безраздельно воцарилась над бытием.       Дракон предстал воистину исполинским: купол небесный обрушился бы от тяжести этой громады, погребая под собой половину Кринна. Его туловище вырастало из Бездны, когти терзали основы мира, крылья несли бесконечность ночи. Каждая из голов дракона была колоссальна, как город, подобный Палантасу, шеи терялись во чреве пропасти, острые гребни пронзали тучи. Цвет они имели неведомый, неописуемый, из хаотичного смешения оттенков, ядовитых и темных. Извращенное уродство ликов внушало чаянье ослепнуть каждому, их узревшему. Но ужасней всего остального были глаза дракона, пылающие пламенем последнего заката.       И богиня разрушения заговорила, являя свое слово в сознание мага. Голос сей когда-нибудь возвестит конец времен, и нет той бури, что сравнится с ним в силе и ярости.       «Рейстлин Маджере, ничтожный червь, однажды оскорбивший меня предательством. Так долго ты жаждал спуститься в Бездну — и вот ты здесь, стоишь передо мной. Узри же Темную Госпожу во плоти: я есть Бездна, столп мироздания. Ужель ты посмеешь бросать мне вызов в собственном царстве? Я изничтожу, сокрушу тебя в мгновенье ока. По воле моей воздух в твоих легких обратится в пламя, чрево закипит расплавленным свинцом, а кости станут пеплом.       О нет, ты не настолько глуп: ты знал, что в Бездне обречен на поражение. Ты чаял увлечь меня за собой в Кринн. Ну что же, Рейстлин — да будет так, но прежде я заточу тебя здесь, дабы научить покорности. Я сотворю из тебя раба, смиренного исполнителя моей воли. Ты испытаешь все мыслимые и немыслимые муки ада, познаешь тысячу смертей и тысячу раз восстанешь из мертвых для новых пыток. Мне безразлично, сколько ты вытерпишь прежде, чем сломаться, ибо однажды сломаешься непременно. И вот тогда-то мы выйдем в мир, а первым, кто возвестит мое явление, будешь ты».       Каждое слово Темной Госпожи несло губительную правду. Рейстлин с ужасом почувствовал, что его связь с Кринном прервалась: своей сокрушительной силой Такхизис отрезала его от Врат. Он оказался заточен в преисподней, в самом сердце огненного пекла, без чаянья не только на победу, но даже на возвращение домой. И тотчас, словно бы в насмешку, голос дракона на миг уподобился женскому шепоту из кошмаров:       «Игры в бога для тебя окончены, дитя. Последнее слово перед тем, как мы приступим к перевоспитанию?»       И маг Маджере понял, что ему осталось лишь одно.       Бежать.

***

      Реальные воспоминания о прошлом прихотливо сплетались с ночными кошмарами Рейстлина. Во сне чудовищный дракон настиг его, и боль пронзила тело тысячей кинжалов. Но волею рока он почему-то не погиб, а продолжил бродить по Бездне, как слабый призрак, лишенный магии. Отныне и во веки веков его участью стала бескрайняя красная равнина. Невозможно и вообразить судьбы ужасней вечного заточения в пустоте: для мага не было ни выхода из темницы, ни надежды на избавление в виде смерти. Сам того не ведая, он отчаянно метался в бреду, но беспробудное забвение держало его мертвой хваткой.       Затем сюжет сновидения исказился. Рейстлин выманил Такхизис за Врата, уничтожил ее и обрел безраздельную власть над Кринном, и целый мир теперь принадлежал ему, как богу. Вот только после битвы мир этот лежал в руинах: некогда цветущие континенты обратились в выжженные пустоши, океаны наполнились ядом, а небеса затянула смрадная мгла. Чародей попытался создать в своих владениях новую жизнь, но все, что у него получались — слизни и черви, да комья бесформенной черной плоти. Он истово исправлял творения, однако делалось только хуже, и Кринн все более уподоблялся извращенному кошмару. В конце концов, скверна возобладала над бытием и поглотила самого Рейстлина.       В то время как темные видения терзали разум мага, его немощное тело погибало от лихорадки. В сознание он почти не возвращался, а если все же размыкал глаза, то успевал лишь сделать несколько глотков лекарства. События реального мира проходили мимо него, и посему чародей не ведал, что у Дэйнерис и ее драконов в делах наступил разлад.       На четвертые сутки после того, как «Буревестник» миновал Кедровый Остров, долгое плаванье благополучно завершилось в порту Астапора. Этот город, наряду с Юнкаем и Миэрином, являлся одним из оплотов работорговли Эссоса, осколком древнего государства Гис. Воздвигнутый из красного кирпича, Астапор походил на тесный удушливый лабиринт, пропитанный пылью и ржавчиной минувших веков. Через центр города протекала река Червь, широкая и мутная, со множеством топких островов, на которых высились ступенчатые пирамиды. В пирамидах традиционно селилась гискарская знать, и пред ликом этих огромных сооружений все прочие — дома обычных жителей, лачуги бедняков и рабские бараки — были жалки и ничтожны.       На пристани Дэйнерис встретила делегация правителей Астапора, зовущих себя Добрыми Господами. До них уже дошли слухи, что Матерь Драконов желает купить Безупречных. Глава господ, высокий лысый старик по имени Граздан мо Ульхор, пригласил принцессу погостить в своем доме. Дени вместе с драконами, Джорахом, хворым Рейстлином и двумя десятками дотракийцев поселилась в пирамиде Граздана. Девушке предстояли важные дела: нужно было сторговаться с господами за Безупречных и добиться ссуды у Железного Банка. Как следствие, хотя бы Дени и тревожилась за больного чародея, она более не могла безотлучно за ним следить.       Впрочем, эта проблема разрешилась довольно просто. Узнав о затруднении принцессы, Граздан порекомендовал ей обратиться к некоей целительнице из Волантиса. Звали ее Талиса Мэйгир, она странствовала в землях Гиса, помогая равно и свободным, и рабам. Юная шатенка с карими лучистыми глазами и мягким голосом, она сразу понравилась принцессе, а волантийка, в свою очередь, дала согласие присмотреть за магом. Оставив Рейстлина на попечение Талисы, Дени с головой погрузилась в решение различных вопросов.       Железный Банк оказал принцессе довольно прохладный прием. Встреча прошла натянуто — впрочем, она знала, что с этим заведением иначе не бывает. Когда представители Банка увидели драконов, их мнения разделились. Один скептически изрек: «Они малы, и не факт, что вырастут. Последние их рода умирали, не успев окрепнуть». Но другой возразил: «А если все же окрепнут? Не стоит делать поспешных выводов. Нужно больше данных для принятия резолюции». Банкиры уверили Дэйнерис, что она получит ответ через несколько дней, и отправили ее восвояси.       В ожидании решения принцесса бодрилась, как могла, но ее тревога усиливалась час от часа. Слишком многое было поставлено на кон: возможный отказ означал отсутствие денег, отсутствие войска, крушение всякой надежды упрочить свое положение. Дени устала от жизни на птичьих правах, от бегства при любой угрозе, замаячившей на горизонте. А новая опасность, меж тем, не заставила себя долго ждать.       На следующий день после встречи с банком Дэйнерис пригласил к себе в пирамиду один из Добрых Господ. Звали его Кразнис мо Наклоз, и принцесса в жизни не видела человека уродливей. Рыжебородый, жирный, как откормленный боров, в розовом токаре (1) с золотым подбоем, Кразнис словно бы растекался на сиденье в своем кабинете. Пахло от работорговца всеми мыслимыми пряностями, а в особенности сильно почему-то малиной. Смерив принцессу долгим взглядом из-под нависающих бровей, он спесиво пробасил:       — Я слышал, в Железном Банке твоих драконов заклеймили жалкими червями. Возможно, это правда, но драконы — редкая диковина, а я большой любитель диковин. Так что у меня к тебе есть деловое предложение. Продай драконов мне, а я заплачу легионами Безупречных.       — Нет, — отрезала принцесса холодно, — драконы не продаются, и это не обсуждается.       Нимало не смутившись отказом, Кразнис расплылся в ухмылке:       — Прямо сейчас в Астапор направляется муж из знатного рода, с отрядом в триста наемников и сундуками, набитыми золотом. Если ты не купишь Безупречных, они достанутся ему.       — И кто он, этот покупатель?       — Твой брат, принцесса. Визерис Таргариен.       От этой новости Дэйнерис на миг охватило безотчетное отчаянье: земля покачнулась у нее под ногами, в глазах потемнело, в висках застучала кровь. Визерис — слабоумный садист, который когда-то измывался над ней при любой возможности, а в тринадцать лет едва не изнасиловал. Попасть в загребущие лапы старшего брата было для Дени худшим кошмаром, в свое время подслушанный разговор об этом заставил ее без оглядки бежать из дома. Ныне кошмар претворялся в реальность: мерзостный братец скакал в Астапор, и если он захватит девушку с детьми, их постигнет участь ужаснее смерти.       — Подумай хорошо, Дэйнерис Таргариен, — барственно проронил в заключение Кразнис. — Мое предложение щедрое. У тебя еще осталась пара суток, чтобы его принять.       После этого принцесса провела в раздумьях многие тяжелые часы. О сделке с Кразнисом, конечно же, не шло и речи. Не могла она и бежать из города, как советовал Джорах: скитаться незамеченной с тремя драконами невозможно. Где бы она ни появилась, всегда найдутся те, кто пожелает убить ее детей или захватить их в плен. Драконы — это власть, облеченная плотью, а до власти охочи многие. Дени знала, что не будет ей покоя и на самом краю земли. У нее осталась лишь одна надежда, последнее чаянье, что банк одобрит ссуду до того, как братец вступит в город. А банк, меж тем, отнюдь не спешил с ответом.       Под вечер ужасного дня, когда в угрюмой пирамиде стали зажигаться огоньки, к Дэйнерис явилась Талиса Мэйгир. Прежде облик врачевательницы воплощал спокойствие — ныне же, хотя минуло лишь трое суток, ее настрой разительно переменился. Девушка имела абсолютно обессиленный, опустошенный вид, лицо ее словно бы потускнело, осунулось, в темные глаза вселилась непонятная тревога.       — Рейстлин Маджере умирает, — сообщила она с порога.       — Что? — Дэйнерис испытала страх. — О нет, только не это, не может быть. Идемте к нему, немедленно.       В маленькой комнатке с очагом, куда поместили мага, стоял нестерпимый удушливый зной. Три тонкие свечи в подсвечниках разбавляли чернильную тьму до полутени. Воздух пронизывал запах лечебного зелья, которое Талиса делала исправно и которое, похоже, перестало помогать. Рейстлин недвижно лежал в постели, сомкнув глаза, его дыхание звучало еле-еле. Он выглядел столь изможденным, что невозможно было на него взглянуть без содрогания. Мага пожирала горячка, болезненный жар, разлившийся по телу, подобно раскаленному металлу в кузнечной форме. На приближение принцессы он никак не отреагировал, и также он не реагировал ни на что иное.       Посмотрев на Рейстлина со скорбью, Дени тихонько спросила у Талисы:       — По-вашему, нет надежды, что он поправится?       Целительница тяжко вздохнула, смежив на мгновение очи, ее взгляд исполнился безмерной тоски.       — Я не знаю, что будет дальше, и знать не хочу. Видят боги, это самый ужасный больной, которого я встречала.       — Неужели? Но почему?       — Вы не можете и представить, принцесса, сколько в нем злобы — ума не приложу, как вся она вмещается в этом хилом теле. В течение последних суток он бредил часами, не унимаясь ни на минуту. Надсадный ор вгонял меня в ужас, проклятия звучали столь осмысленно и связно, словно он в здравом уме. Он называл по именам людей — Крисания, Даламар, Карамон, Китиара — и всем им желал гореть в бездне. Еще был некий Астинус: «по милости твоей, Астинус, я попал сюда»… Вот этому Астинусу досталось больше всех. Не знаю, кто он такой и что натворил, но мне его жаль.       — Странно— будучи здоровым, Рейстлин никогда не упоминал об этих людях. Интересно, отчего он так их ненавидит?       — Едва ли ему нужен повод для ненависти. Однажды я приблизилась к нему, чтобы поправить одеяло, а он вцепился внезапно мне в руку, прожег своими жуткими глазами прямо до души и прошипел: «Твоя смерть будет самой ужасной. Чрево твое обольется кровью». Это гнусное предсказание до сих пор звучит у меня в ушах.       — Талиса, он просто бредит, — Дэйнерис с укоризной покачала головой, отчасти, тем не менее, почувствовав вину. — Послушайте, у вас очень усталый вид. Если ваше искусство здесь все равно не помогает, давайте сегодня ночью я посижу с ним сама.       Волантийка признательно кивнула — предложение ее более, чем устроило. Она без промедления распрощалась с принцессой и удалилась, тихо притворив за собой дверь. Дени осталась одна с погибающим магом. Несмотря на жару, при взгляде на Рейстлина она ощущала под сердцем боязливый холодок: ей вовсе не хотелось, чтобы он начал изрыгать проклятия, как живописала Талиса. Но затем принцесса испытала раздражение от самой себя: «Седьмое пекло, да что со мной такое? Он вытащил меня с детьми из башни колдунов, он отогнал наемников в Кварте, он вылечил мою израненную дочь. Я не знаю и знать не хочу, что привиделось этой Талисе. Рейстлин не какое-то чудовище, он просто человек, страдающий от болезни».       Дэйнерис пересела к чернокнижнику поближе, на стул у изголовья его постели. Тот по-прежнему оставался неподвижен и безгласен, точно мертвец.       — Не знаю, с чего и начать, Рейстлин, — молвила принцесса, как если бы он мог ее услышать. — Мой братец, известный садист и безумец, едет сюда. Видят боги, надо уносить ноги — но седьмое пекло, как же я устала бегать! Что я за мать такая, если не способна защитить своих детей? Жаль, на этот раз вы не можете нас выручить, развеять мерзавца в пепел или хотя бы дать мне дельный совет. Я очень, очень не хочу, чтобы вы умирали. Вы маг — возможно, единственный истинный маг в целом мире, а ведь я с самого детства мечтала о магии…       Ответом ей стала могильная тишина да невесомый трепет пламени свечей. В их неровном мерцании Маджере выглядел, как если бы уже отправился в мир иной. Единственным знаком, что жизнь еще теплится в нем, было слабое, чуть слышное дыхание. Дэйнерис безмолвно чаяла, только бы это дыхание не прервалось. Она продолжала сидеть у постели мага, изредка проваливаясь в беспокойное забытье, до самой утренней зари. Предрассветные часы тянулись невыносимо долго, но вот над Астапором забрезжило бледное золотое сияние, предвещающее зарю. К восходу солнца Рейстлин Маджере не умер, однако и не очнулся.       А около полудня в пирамиду Граздана прибыл посыльный от Железного Банка. Принцесса получила свиток, небольшой, желтоватый, скрепленный сургучной печатью. Желая вскрыть его наедине с собой, она отошла на балкон пирамиды. С трепетом в сердце Дени сломала печать, развернула послание и прочитала. Сверху — строки ничего не значащего текста, долгие официальные приветствия и описание запроса в банк. Под ними же — единственное слово, крупное, размашистое, будто бы врезанное в бумагу острием пера:       «Отказано».       Дэйнерис Таргариен стояла на балконе, сжимая свиток в руках, и по щекам ее безмолвно катились слезы.