Рисунок на асфальте

      Над побережьем ярко сияло солнце, даря жителям Аомори свое неверное тепло. Прохладный ветерок покрыл рябью зеленоватую поверхность моря, раскачивая рыбацкие лодки и баржи. Улица, где располагалась маленькая гостиница, плыла от захлестнувшего её сонного блаженства. Усио и его новые приятели, Кагами и Катаяма, спали без задних ног после изнурительного боя с обезьяной-ёкаем, временный управляющий куда-то отлучился по делам. Раздражающая, но ужасно заразительная идиллия для такого ёкая, как Тора. Он в который раз недовольно фыркнул, но не сдвинулся с места, развалившись на навесе, как большой кот. Утренний бриз приятно холодил чуть взмокшую, покрытую шерстью морду, играл в жестких длинных космах, свисающих с края навеса, как рыжие сальные занавески. Ёкай был голоден. Очень голоден. Но ему приходилось подавлять это желание, чтобы не получить по башке от Усио, который, кстати говоря, беззаботно дрыхнет вместе со своими дружками-идиотами. Да, его можно спокойно съесть в любой момент, но… если он все же проснется?  — Гррррр, — процедил сквозь зубы Тора, сжал кулак до рези в ладони, представляя, как ломает череп ненавистному Усио. Делал он это скорее для острастки, чем из-за какого-то реального чувства, чтобы собственным раздражением заглушить тянущее чувство в животе. А ведь он может просто полакомиться первым встречным человечешкой, но каждый раз почему-то отказывается от этой мысли. — Как же меня все это достало, — в конце концов вполголоса пробурчал он, со скучающим видом подперев щетинистую щеку кулаком. Вокруг ни души. Прямо «благодать» для мающегося дурью ёкая. — «…шлеп-шлеп, идем по лужам. Топ-топ-топ!» — Вдруг услышал Тора тоненький голосок. На тротуар выбежала дочь оками*, Шиори, кажется. Она напевала простенькую песенку про дождик. «Как это похоже на людей, » — презрительно фыркнул ёкай. — «Петь про дождь, когда на небе ни облачка!» По крайней мере, за ней было хоть немного интереснее наблюдать, чем лениво обозревать пустую улицу. Девочка достала из кармашка куртки пакетик с кусочками разноцветного мела, присела на корточки и начала неторопливо выводить что-то на асфальте. Иногда она бегло оборачивалась, поглядывая на Тору, и снова уходила с головой в свою деятельность. Торе это почти надоело, но она не заставила себя долго ждать. Отступив от получившейся в итоге «картины», девочка взглянула на восседающего на навесе ёкая. — Намахагэ, — позвала она, и он бы не откликнулся, если бы не знал, что так она его окрестила при первой встрече. Ёкай сполз со своего ложа, нехотя подошел к девочке — все равно делать нечего. На асфальте, почти во всю ширину тротуара, красовались три носатые коренастые карикатуры: тот, что был с краю, судя по всему, Усио, потому что пока ни у кого Тора не видел настолько глупой и полной решимости рожи, тут и сомнений почти не было — просто поражающее сходство с оригиналом! Второе существо чем-то напоминала портрет самой «йуной» художницы, а вот третьего он не распознал… — Э… Это что? — недоуменно спросил ёкай, тыча пальцем в несуразное животное, нарисованное до половины морды оранжевым, следующая половина была желтая, а зубастая пасть вообще голубая. — Это твой воображаемый друг? — Нет! — обиженно выпалила она. — Поэтому-то я тебя и позвала, я не знаю… — Что? — не понял он, все больше раздражаясь. — Ну, у меня мелки кончились, — Шиори показала пустой пакетик от мелков. — Мне тебя не дорисовать. — Ты хочешь сказать, что это Я?! — Да, — этот короткий честный ответ заставил ёкая перестать скалиться и топорщить шерсть. Какой смысл обижаться на рисунок ребенка? К тому же, что была за причина, по которой она позвала именно его — не маму, не кого-то из взрослых? Шиори думала, что Тора сможет как-то решить эту проблему. Она доверяла ему, и это было видно в больших темных глазах. Тора и раньше видел этот взгляд. Так смотрел Усио. Так смотрели на него и Камаитачи, и тот мальчишка, когда они застряли внутри Аякаси. От этих взглядов, полных надежды и доверия ёкаю становилось не по себе. Он начинал злиться, нервничать, и когда чувства достигали предела Тора взрывается окончательно: — А мне-то что?! Я тебе нянька что-ли! — с этими словами он взмыл в небо и скрылся за домами. Его не было целый день до вечера. Усио время от времени спрашивал о Торе, но, по видимости, ему не было особенного дела до этого. Шиори думала, что Тора обиделся на нее из-за её некрасивого рисунка, и сидела теперь грустная на скамеечке рядом с гостиницей. Солнце клонилось куда-то вбок, скрываясь за ближним зданием. На улицу упала прохладная тень, люди неспешно расходились по своим домам. Девочка тоже встала, чтобы уйти. Вдруг ветер резко подул ей в спину, она обернулась. Перед ней возвышался Тора. Он фыркнул и с фальшивым безразличием сгрузил у ее ног целую гору разнообразных цветных мелков. Тут были и обычные, и восковые, и даже пастельные. — Рисуй. У тебя… хорошо получается, — сквозь зубы пробормотал ёкай. Шиори громко шмыгнула и обняла его ручками за большую голову, вцепившись пальчиками в шерсть на скулах, прислонившись лобиком к холодному носу. Тора отпрянул от неожиданности, и девочка повисла в метре над землей. Он не привык к разного рода проявлению благодарности к себе. Понятное дело — дайёкай, нещадно пожиравший многие века невинных людей, но… «Кто я для неё?» — задал себе мысленный вопрос Тора, прежде чем колко ощериться и стряхнуть девочку с себя. — «Всего-лишь старый дух, похожий на Намахагэ…» Понять это стало для него болезненным открытием. Ведь Намахагэ для этой девочки — олицетворение погибшего отца, самое яркое воспоминание о нем. Поэтому она с такой доверительностью относится к Торе. Он не может разубедить ее в этом, да и не в силах, наверное. Ёкай опустил ее на землю, позволив ещё одну долгую минуту продолжаться этой жалкой умилительной картине.