Четвертая стража

Новость об аресте маршала дю Плесси, которому в ближайшее время прочили герцогство, и Пегилена де Лозена, без пяти минут супруга Великой Мадемуазель, взорвала двор перед утренней мессой. Из уст в уста передавались уже известные подробности и предположения, и громче всего звучало слово «дуэль». Взбудораженные придворные не могли успокоиться, и отцу Босюэ, читавшему Confiteor, пришлось повысить голос, чтобы перекрыть гул голосов. Его Величество возвышался на балконе как Юпитер, грозящий покарать нечестивцев потопом: придворные, присутствующие при одевании короля рассказывали, что он с самого утра мрачнее тучи. Обязанности Лозена при короле исполнял господин де Кувуа. Место маршала дю Плесси зловеще пустовало. «На этот раз обоим — конец», — сообщила довольная мадам де Сирсе своей подруге, когда они после мессы спешили занять свои места в ожидании короля, следующего на заседание Совета. Никто не видел и мадам дю Плесси. Особенно внимательные уверяли, что к мессе она так и не появилась. Должно быть, бедняжка подверглась остракизму вслед за мужем, вздыхали женщины, пряча улыбки за расписными веерами. И вот — придворные уже выстроились в две шеренги, ожидая короля, — вошла та, кого уже видели пакующей сундуки для отъезда в провинцию. В сопровождении негритенка и пажа, одетого в роскошную ливрею. В великолепном платье из алой тафты: ткань отливала бирюзовым при малейшем колыхании. Шуршащий до неприличия подол «секретницы» на миг приоткрыл мыски золотистых сафьяновых туфелек, как только она ступила на лестницу. Оделяя знакомых мимолетным вниманием, охмеляя сладким шлейфом духов — не как изгнанница, но как царица — она заняла свое место среди ошеломленных придворных. «Уж не приезд ли Клеопатры в Тарс перед нами разыгрывают», — прошептала мадам де Севинье своей родственнице, мадам де Куланж , легонько стукнув ее по плечу веером. — «Убранством себя изукрасив…» — процитировала мадам де Куланж, не поворачивая головы. Когда раздался удар жезла, и церемониймейстер торжественно объявил: « Его Величество король», зал смолк. Последняя волна пробежала по толпе: заволновались веера, всколыхнулись перья на шляпах, вспыхнули и потухли драгоценности и вышивки в свете люстр и бра. Придворные замерли — точь в точь часовые фигурки, остановленные часовым механизмом. Король медленно шествовал по живому коридору, иногда приостанавливаясь. Ему довольно было одной улыбки, взгляда или слова, чтобы вознести на небеса или низвергнуть в пропасть. Пробегая взором по лицам, он встретился с дерзким взглядом зеленых глаз, и замер. С решительным видом король остановился против маркизы дю Плесси и едва заметно кивнул, давая право говорить. Но она молчала. Лишь смотрела на короля: и почтительная поза и напускная кротость не погасили бесстрашия в ее глазах, казалось, она ждет, когда он заговорит первым. «Какая дерзость, она ведет себя так, будто заняла место Атенаис!» — подумал кто со страхом, а кто с удовольствием. Напряжение росло, пауза становилась опасной, походя на безмолвный поединок. Зоркий глаз разглядел румянец на щеках короля, сменившийся — дурной знак! — мертвенной бледностью. Но привыкший читать во взгляде книгу души, заметил бы: в зеленом блеске не было борьбы и металла, он был полон ясной глубины и обманчивого спокойствия, как озерная гладь, скрывающая невиданные сокровища. От природы не ведал он страха и не мерк, потушенный чужой волей. — Мадам дю Плесси, вы сегодня великолепно выглядите. Продолжайте и дальше радовать нас вашей красотой, — значительно произнес король, едва раздвинув губы в улыбке, и последовал дальше. В воздухе раздался тихий шелест: усиленный эхом многократный выдох. Двери за королем закрылись, и все вокруг снова пришло в движение. Исчезновение д,Эврара осталось незамеченным. Придворные смаковали главную новость дня, обраставшую все новыми и новыми подробностями: — Лозен ранен! — Дю Плесси сам привез его, залитого кровью в Бастилию, затем сдался согласно королевскому приказу об аресте! Анжелика держалась отстранено, делая вид, что пересуды ее никоим образом не касаются — она отмалчивалась, храня неприступный вид и мгновенно пресекая любые попытки разузнать что-нибудь интересное «из первых уст». Память снова и снова рисовала ей весь ужас прошлой ночи, которую она провела в бдении, измеряя шагами свою душную тюрьму, в которую превратилась ее спальня. И лишь под утро явился Ла Виолетт, чтобы сообщить ей — Филипп в Бастилии. Он арестован за дуэль с Лозеном. С Лозеном! Как?! — «О Святая Мария! Член Юпитера! Все демоны Ада!» «Значит, жив, по крайней мере», — вслух прошептала Анжелика, цепляясь ослабевшими пальцами за руку верной Жавотты. У Ла Виолетта не было времени для разговоров: он приехал в карете без гербов, которой пользовались, чтобы сохранить инкогнито. Ему позволили разделить заключение с господином и велели живо обернуться, захватив кое-какие вещи маркиза. — А для меня ничего? Он… Ничего не передал? — спросила Анжелика. Ей было плевать на голос, охрипший от волнения, на свой безумный вид. Перед глазами крутилось огненное колесо костра. Бастилия — это приемная Смерти! — Нет, ничего, госпожа, — пробормотал Ла Виолет, отступая назад и потупив взор, будто был виноват в том, что принес дурные вести. Анжелика, заметив отпечаток страха на его лице, не стала его задерживать. Резко вырвавшись из рук служанки, она прянула к окну и, распахнув его настежь, стала вглядываться в серый предрассветный мрак, туда, где возвышалась мрачная древняя крепость — символ и оплот Парижа. Сколько раз она вот так глядела в темноту, мысленно посылая свою любовь, тому, другому, тому, кто был для нее всем. И теперь заколдованный круг делает новый оборот. Она снова посылает надежду сквозь налитую утренней росой мглу, туманной кисеей опустившуюся на город, пытаясь разглядеть сквозь нее окно в темной башне, за которым томится одинокий пленник. Ее возлюбленный, ее муж. Но утром из зеркала на нее смотрела уже не Анжелика — то была маркиза дю Плесси, амазонка, достойная носить ожерелье де Бельер. Она посмотрела на портрет своей предшественницы, где на раме было выгравировано посвящение — Прекрасной лакедемонянке — и улыбка предстоящего триумфа на миг коснулась ее губ. Aut Caesar, aut nihil. Да, это по ней, как сказал один почти забытый друг! Все утро она мучилась тревожным ожиданием: вот-вот появится королевский офицер с особым приказом, не позволяющим ей являться ко Двору. Но тени становились все короче, а вестник от короля так и не явился. Придворная суета словно отдалилась: дом плавал в сонном утреннем мареве, точно летейские воды отделяли его от Сен-Жермена и Версаля. Даже просители, вечно осаждавшие особняк, схлынули: прочь от опалы, от верной гибели! Так крысы, предчувствующие бурю, выбираются наверх, к спасению. Король молчит, чтобы обрушить на нее карающую десницу в самый неожиданный момент. Тогда маркиза решила: пришло время исполнить свой долг. Она должна спасать будущее дома дю Плесси. «Вы собираетесь, будто на войну», — охнула Мари-Анн, заметив размах приготовлений. — Жребий брошен! Эй, голубушки, подайте-ка мне доспехи! — окликнула Анжелика Жавотту, державшую шкатулку с фамильными украшениями. «Жребий брошен», — мысленно повторила Анжелика, откидывая крышечку, загипнотизированная загадочным мерцанием драгоценных камней. Филипп оказался прав — ничего, предвещающего опалу, не происходило: в понедельник двор снова вернулся в Версаль. Придворные роптали — им досаждал вид стройки с кишащими там и сям муравьями-рабочими. «Повсюду эти мерзкие илоты, видеть их нет больше сил!» — стенали утонченные дамы и господа, выглядывая из окон своих роскошных гостиных. Эта стройка, похожая на кладбище без мертвецов, разжигала огонь энтузиазма в глазах короля. Говорили, что порой монарх, напрочь позабыв о своем высоком сане, находит усладу, гуляя среди ям и груд кирпича, беседуя с простыми рабочими и садовниками. «Его Величество хочет быть близок к народу.» «Ах, оставьте, он любуется своим дворцом, как красотка лицом!» Сегодня Анжелика, как обычно, попала в свиту короля во время послеобеденной прогулки. И тут произошло кое-что, окончательно убедившее ее в монаршей милости. Беседуя с Мадам Генриеттой и принцессой Баденской, король остановил процессию и, встретившись глазами с маркизой дю Плесси, сделал ей знак подойти. Приноравливаясь к мерной чеканной поступи государя, Анжелика ждала, когда с ней заговорят. — Как вы находите фонтан Латоны, мадам? — спросил, наконец, король, поворачиваясь к собеседнице. — Он великолепен, сир. Особенно удачно выбрана аллегория, — не удержалась она от тонкого подтрунивания. Латона вместе с детьми, Аполлоном и Дианой, высится на мраморной скале, обращаясь ликом ко дворцу, а вокруг из воды выступают головы и спины лягушек — точь-в точь поплатившиеся крестьяне со страниц Метаморфоз, метавшие грязь в божественную матерь. Король понимающе улыбнулся: «Каждый должен знать свое место и помнить о расплате за неповиновение», — казалось, говорил его взгляд. — Позвольте, я покажу вам весь бассейн, — король жестом велел придворным ждать, а сам увлек маркизу дю Плесси поближе полюбоваться на великолепное творение братьев Марси — своеобразный памятник усмиренной Фронде. «Маркиза дю Плесси в милости, — объявила вечером мадам де Куланж на суаре у мадам де Лафайет, — король во время прогулки уделял ей много внимания и даже беседовал с ней наедине!» Анжелика, отослав служанку, сидела перед зеркалом, расчесывая густые золотистые волосы. Из распахнутого окна дул прохладный ветерок и доносились трели соловья, своим прекрасным пением тревожившие душу. Во время беседы с королем ни слова не было сказано о случившемся с ее мужем. Интуитивно Анжелика поняла — сейчас это было бы лишним — и промолчала, проявляя покорность, столь ей не свойственную. Филипп просил ее не вмешиваться, но сама мысль о том, что он заперт в Бастилии — в Бастилии! — сводила с ума. Тем не менее, король ясно дал понять: ее положению ничто не угрожает. Это не победа, но из шаткого ее положение стало устойчивым. «Дайте мне точку опоры, и я переверну землю», — сказал Архимед Сиракузский. Эти слова можно было бы высечь на ее надгробье! Пока Анжелика дю Плесси прочно стоит на ногах, она найдет способ вызволить мужа из заточения, а до тех пор надо скрепя сердце ждать удобного случая. Было еще кое-что, какая-то внутренняя отчужденность, не позволившая ей, не раздумывая, кинуться королю в ноги, как это было прошлый раз. Филипп пошел на это добровольно, зная, чем может обернуться его упрямство для них обоих. Она помнила его надменный отстраненный тон в тот вечер. Неужели между ними так и не будет доверия? Тихий стук в дверь прервал ее размышления. В комнату вошел лакей и с поклоном передал ей письмо. — От господина де Безмо, мадам. Анжелика торопливо сломала печать и подвинула ближе свечу. Она постаралась умилостивить коменданта Бастилии, чтобы Филипп ни в чем не терпел нужды. Господин де Безмо в лаконичной манере, соответствующий его мрачной должности тюремщика, сообщал: насчет маршала никаких особых указаний не было, а потому ему не было отказано в привилегированном положении знатного заключенного: еда ему доставляется со стола коменданта, ему разрешено окружить себя некоторым комфортом и даже оставить у себя камердинера, днем маршал может совершать прогулку вокруг крепости, а также к нему не возбраняется допускать посетителей. «… Но не стану скрывать: месье дю Плесси отказывается и от прогулок, и от общества. Дни напролет он предпочитает проводить у себя в камере...» — писал Безмо, в заключение же он посылал мадам свое уважение и благодарность за подарок — попугай ара — несказанно обрадовавший его маленькую дочь. Дочитав письмо, Анжелика почувствовала облегчение: мужа содержат нестрого — это хороший знак. Король часто журил таким образом провинившихся дворян — пара недель в Бастилии охлаждала пыл ослушника, напоминая о карающей деснице монарха. Но Дамоклов меч и сейчас висел над ними, и даже осиянная королевским вниманием, Анжелика близко чувствовала холод его стали. Тарпейская скала недалеко от Капитолия. И в этом случае старинная поговорка могла оказаться пророческой. «Вздыхая, делу не поможешь», — повторяла себе Анжелика вновь и вновь одну из премудростей, почерпнутую из лексикона мэтра Буржю. Ждать, терпеливо полагаясь на судьбу: мудрость — дитя опыта —сменяет в свое время легкомыслие юности. «Удачный момент наступит», — пообещала себе Анжелика. Она сняла пеньюар, подошла к окну и раздвинула тяжелые пыльные портьеры. Лунный свет разлился по комнате: в серебристых «лужицах» на полу плавали причудливые тени, преломляясь и колыхаясь, словно льдинки в бокале шампанского. Не пытаясь искать в этом таинственном танце знамений грядущего, Анжелика, прикрыв окно, погасила свечу и легла в постель, завернувшись в теплое одеяло. В какой-то момент усталость сковала ее члены, сообщая разуму полный покой: она обязательно придумает, как освободить Филиппа. После всего, что было, они не могут вот так разлучиться: это казалось ей до крайности нелепым, как если бы небесный купол раскололся, осыпав землю градом осколков-звезд. Но пока их звезды сияют рядом на небосводе — им обоим уготована общая судьба. Это была последняя мысль, перед тем как Анжелика погрузилась в сон. Дни убегали, покрывая леса и поля молодой зеленью, вспахивая тучные нивы. Ползучие лозы плюща, обнявшие серый городской камень, наряжались весенним убранством. Сирень уже отцветала и город заполонили крикливые цветочницы с букетами ландышей. Девицы украшали ими корсажи и шляпки, а кавалеры прикалывали бутоньерку с нежным цветком своей дамы к груди. Кавалькады охмелевшей молодежи мчались на прогулку в Булонский лес, а по вечерам — к реке: кататься на лодках с факелами. Когда на город опускались сумерки, от предместий Парижа доносился звуки волынки и веселые песни крестьян. Виноградари молили святого Урбана и Геновефа даровать им по осени добрый урожай. Филипп по-прежнему томился в Бастилии. Анжелике рассказали, что принц Конде уже просил освободить маршала, но король остался глух: это и неудивительно; при дворе к принцу прислушивались меньше, чем к покойнику. После памятной прогулки, которая растревожила весь двор, король не подал маркизе дю Плесси ни единого знака — казалось, он вовсе не замечает ее. Мадам де Монтеспан, награждавшая Анжелику при встрече лишь свирепым взглядом, наконец, успокоилась и принялась поносить соперницу в своей обычной презрительной манере. — Я спросила короля, почему он был так холоден к бедняжке маркизе, — говорила Атенаис во всеуслышание, гуляя по парку под ручку с братом, герцогом де Вивонном. Их окружала внушительная толпа клевретов, жадно ловившая каждое слово фаворитки. — Так вот, он очень удивился, — продолжила она, лениво обмахиваясь веером. Арапчонок, одетый на восточный манер, держал над ней зонтик, защищающий от солнца. — Разве маркиза была среди дам? — спросил он. «Она очень подавлена, сир. И даже посерела от горя, — возразила я. — И действительно: муж, которого она обожает, презирая ее честь, устраивает какие-то петушиные бои. Говорят, все ее тело обезображено какой- то болезнью, которую она подцепила в притоне, когда жила в нищете и до сих пор посещает тайком. Наверняка дю Плесси с радостью сменил ее альков на тюремную камеру». Когда об этом рассказали Анжелике, она лишь усмехнулась в ответ: змеи, как известно, не травятся собственным ядом. И все-таки предчувствие подсказывало: что-то должно случиться. Анжелика прибыла в Версаль с самого утра, чтобы сопровождать Ее Величество к мессе. Широкая площадь перед дворцом была битком забита каретами. Анжелика, не имевшая привилегии въезжать во внутренний двор, пробиралась между экипажами, зорко высматривая знакомые лица. Кто-то походя успел шепнуть ей новость: королеву сегодня посетил супруг — когда отдернули полог королевского ложа, она хлопнула в ладоши. Анжелика улыбкой отблагодарила информатора и последовала дальше, стараясь в толчее сохранить степенность и не испортить наряд и прическу. Верный Флипо, одетый в роскошную ливрею обшитую галуном, с важным видом следовал за своей госпожой. — Эй, маркиза, — вдруг воскликнул он, забыв о приличиях, — вон фараон, ваш приятель. Анжелика обратила взгляд, куда показывал палец слуги (она тут же ударила по нему веером) и увидела карету де Ларейни, начальника полиции, из которой вслед за патроном вышел его заместитель, мэтр Дегре. Молодая женщина машинально рванулась было в его сторону. В этот момент Дегре повернул голову в ее сторону, и она натолкнулась на его предостерегающий взгляд. Анжелика заметила, что мужчины направляются в сторону лестницы просителей. Она вздохнула — так ей хотелось поговорить со старым знакомым, но ее ждали придворные обязанности. Во время мессы мадам дю Плесси полагалось подавать молитвенник Ее Величеству. Когда король проследовал в рабочий кабинет, где с минуты на минуту должен был состояться совет по финансам, Анжелика, воспользовавшись свободным временем, решила пройтись по саду. Она отослала Флипо раздобыть ей оранжада, а сама спустилась в оранжерею полюбоваться миниатюрными цитрусовыми деревцами в кадках и побыть в одиночестве под сенью зеленых беседок. — Ба, какая встреча, видимо, это судьба. Что скажете? — Анжелика обернулась и в тени портика увидела полицейского. Мэтр Дегре, скрестив на груди руки, лениво облокотился колонну. Ничего в нем не напоминало худого, как тростинка, юношу с вытянутым изможденным лицом, на котором гнездились десятки забот: разве что осторожный, рыщущий взгляд. Сейчас он представлял собой блестящий образчик мещанской дородности: бархатный жюстокор, атласный жилет, леонское кружево, выглядывающее из обшлагов рукавов, часы-луковицы на золотой цепочке и, наконец, шпага у пояса. Провинциальный глаз принял бы все это за светскую роскошь, но для Анжелики разница была очевидна: так одевались сыновья богатых буржуа и молодые финансисты. Анжелика искренне улыбнулась старому другу и сделала ему знак веером. Дегре коротко кивнул. В этот час было немного гуляющих: придворные прятались от полуденного зноя в тенистых аллеях или в дворцовых кулуарах. Анжелика присела у беседки, густо увитой розой, и, не отрывная взгляда от причудливого рисунка газона, сказала: — Приветствую вас, господин полицейский. — К вашим услугам, мадам маркиза, — Дегре остановился в двух шагах от нее: не слишком близко, чтобы не давать повода неуместному любопытству, но так, чтобы можно было обмениваться фразами, не повышая голоса. К тому же с этой позиции он хорошо видел лестницу и мраморную балюстраду террасы. — Мы не виделись, кажется… — Довольно давно, — сухо перебил Дегре, вертя в руках трость и с праздным видом посматривая по сторонам. — Как Сорбонна? — Жива, старушка, но ей осталось недолго. И чтобы сэкономить время отвечу на следующий вопрос: я жду месье де Ларени, он беседует с господином Кольбером. — Я вижу, ваши дела идут в гору, — заметила Анжелика, цепко ухватившись за нить беседы, хотя Дегре этого похоже совсем не жаждал. — Куда лучше, чем когда мы познакомились, мадам. Я честно хотел сочетаться браком с правосудием, но, увы, моя суженная оказалась крива на один глаз. — Дегре мельком взглянул на нее и довольно ухмыльнулся, словно припоминая что-то приятное. — А ваши дела, я слышал, переменчивы. — Мой муж в Бастилии. Вы наверняка это знаете, — сухо обронила Анжелика, окидывая собеседника точно таким же быстрым взглядом. Лицо полицейского теперь обратилось к ней, довольно привлекательное, но как-то грубо скроенное, толстокожее, изрытое преждевременными морщинами и следами от оспы, но глаза все те же, серые, проницательные, в которых попеременно загорался то саркастический, то веселый огонек. — Я слышал, — спокойно кивнул он. Помедлив пару мгновений он заговорил медленно, словно подбирая слова: — Мое дело к королю, мадам, связано с вашим, я полагаю. Пару дней назад в монастырь капуцинов близ Шайо доставили труп молодого вельможи. Человек, сделавший это доброе дело, сказал, что нашел его на дороге и счел случившееся разбойничьим нападением. Он щедро заплатил монахам, чтобы покойного передали родственникам, причем настолько щедро, что те даже забыли спросить его имя. Личность убитого была тут же опознана — при нем были все бумаги. Вы уже верно догадались, о ком идет речь? — Эврар? Он был убит? Шпагой? — еле выговаривая слова от волнения, перебила его Анжелика. — Скажете тоже — шпагой! Ржавой рапирой, правда, удар нанесен ловко — прямо между ключиц. Вы знаете — древние греки верили, что там находится место, откуда душа покидает тело. Конечно это всего лишь фантазии: вряд ли бродяга-разбойник разбирается в столь тонких материях. Это всего лишь случайность. А его слуга, кстати, тоже убит, более прозаическим способом – ему свернули шею. — Дегре хитро прищурился, оценивая произведенный эффект. — Как же тянет вытянуть ноги у камина и выкурить трубку, только об этом и думаю, ей богу... — Значит разбойники, — кивнула Анжелика, устремляя взгляд на парк в зеленеющем убранстве, окаймленный пышными рощами, на дрожащие, изломанные на солнце, тени деревьев. — Вы так и сказали королю? — Да, составил рапорт по всем правилам, мадам. Это у меня отлично выходит, я же профессиональный крючкотвор. В тех местах часто появляются охотники за наживой. Валят на дорогу деревья, преграждая путь одиноким путникам, — полицейский развел руками. — Правда месье д,Эврар вовсе не был одиноким путником. Он приказал своим людям ехать с экипажем следом, а сам поскакал навстречу смерти. Что это, по- вашему, значит? Анжелика не ответила, поглощенная своими мыслями. Дегре вынул из-под мышки шляпу и поклонился, преувеличенно копируя придворный поклон: расшаркиваясь, точно он в претенциозной гостиной, и чиркая плюмажем по полу. — Мой патрон уже, наверное, освободился. Прошу извинить меня, мадам. Я дал вам почву для размышлений и никоим образом не хочу мешать вам думать. Анжелика, которой требовался друг и советчик, схватила его за руку. — Дегре, приходите сегодня вечером ко мне! — с волнением воскликнула она. — О мадам, я более чем польщен таким приглашением, но предпочту отказать вам. Я в который раз убедился, что любить и желать вас — опасно. Будьте здоровы. — Пошел к черту, фараон, — прошипела она, отдергивая руку, и услышала в ответ тихий смех. Когда Дегре уже поднимался по лестнице, она вдруг сорвалась с места и, наплевав на то, что этот маневр могут заметить, бросилась к нему. — Дегре, — она вскинула голову и умоляюще посмотрела на полицейского. – Мой муж. Король…он накажет его за убийство… — Тише! Не делайте поспешных выводов, дорогая маркиза. Если все пойдет хорошо, король вполне удовлетворится официальной версией. А теперь напустите на себя чванный вид и помашите тому расфуфыренному господину — он глаз с вас не сводит. Опомнившись, Анжелика вновь вернулась к прежней роли изнеженной маркизы, а полицейский поспешил прочь с довольной, как у кота, улыбкой, про себя проклиная все женское племя.