Четвертая стража

Оставшись, наконец, одна, Анжелика задернула портьеры в своем импровизированном убежище и тяжело опустилась на кровать. Боль в висках, которую она почувствовала накануне, усилилась, и маркиза крикнула служанке принести «воды кармелиток». Мысли вспарывали сознание, как молнии, но одна из них сильнее всего терзала ее, впиваясь спицей в висок: что Филипп? Утром он уехал в Сен-Клу. Зная, как не любит Месье, когда у него гостят мимоходом, Анжелика ожидала мужа не раньше завтрашнего дня. Как быстро доброхоты успеют донести ему последние новости? Какие опасности подстерегают ее теперь? Братство святого причастия уже готовит ей ловушку? Эти несносные святоши могут сильно навредить – для них все красивые женщины являются дочерями Люцифера! Они способны проесть плешь королю, что в его стаде завелась паршивая овца. И как отреагирует король? Она воочию представила, как он хмурит чело и едко произносит: «Как? Опять мадам дю Плесси?» Анжелика досадливо хватила кулаком по покрывалу: она отнюдь не желала, чтобы за ней закрепилась репутация сумасбродки. Поборов трусливое желание немедля вернуться в Париж, маркиза решила сперва отдохнуть, а после готовиться к вечернему приему, где своим появлением во всеоружии она рассчитывала дать отпор недоброжелателям. Ее появление в салоне Мира произвело фурор. Бесспорно, маркиза дю Плесси стала героиней дня. Анжелика, впервые полностью отказавшись от траура по отцу, надела яркое платье: лазоревый бархат с золотой канителью, превосходно гармонировал с твердым, полным задора взглядом и ослепительной улыбкой. Шею украшало колье в виде виноградной лозы: с листьями из тонких золотых пластин и жемчужными гроздьями. Томно обмахиваясь веером, Анжелика прохаживалась по анфиладам залов, сохраняя полнейшую невозмутимость, чинно кивая в ответ на приветствия и подавая знакомым руку для поцелуя. Придворные переглядывались: мужчины опускали лукавые взгляды, вытягивая губы в нитку, дамы прятали смешки под разукрашенными пластинами вееров. Беседующие смолкали на полуслове, когда маркиза дю Плесси подходила; тихий смех и шепот шлейфом скользил за ней следом. Ханжи отворачивались, поджимая губы: как посмела эта бесстыдница появиться в обществе, вырядившись богиней изобилия! Хоть бы король прислушался к благочестивым советам и избавил двор хоть от этой блудницы. Анжелику, казалось, не беспокоила молва: ее строгий, острый, как клинок, взгляд мигом окорачивал злые языки. Высматривая в пестрой, нарядной толпе знакомые лица, маркиза отметила про себя что д,Эврар на приеме не появился. Вечер был чудесный. После легкого ужина придворные перешли в салон, где выстроились в ряд ломберные столы, над которыми лакеи зажигали двойные висячие светильники. Легкий ветерок врывался в распахнутые окна, колыхая перья на высоких куафюрах дам. Сверкающие платья и парадные жюстокоры обступили игорные поля, отделанные зеленым сукном. Незримым эфиром скользила меж ними капризная Фортуна: по залу прокатывались то счастливые возгласы, то стоны разочарования. Для короля с королевой открыли стол, где по крупной играли в ланднехт. Анжелика решила попытать счастье в брелан; она присела рядом с Великой Мадемуазель и краем уха слушала жалобы герцогини: давно пора состояться их свадьбе с Лозеном, но король все тянет… — Да, моя дорогая, я чувствую себя, как душа в Чистилище. Для меня неопределенность хуже смерти. Пегилен, который в присутствии Его Величества взял тон примерного влюбленного, поглядывал на невесту со страстной покорностью. Наблюдая эту идиллию, Анжелика улыбнулась про себя: она была уверена, что дело стало только за священником, а в остальном этот брак уже свершился. И вот король встает из-за игорного стола, чтобы направиться в столовую. Лампы гаснут. Придворные вереницей тянутся к выходу вслед за государем. Постепенно они заполняют большой зал, полукругом расходясь вокруг стола, где король будет ужинать вместе со своей семьей. Первый комнатный дворянин следит за сервировкой, отдавая распоряжения офицерам королевского рта. Наконец граф де Лозен, начальник королевских телохранителей, громко выкрикивает: «Ужин подан!» Король и королева садятся за стол, следом в соответствии с рангом рассаживается все королевское семейство. Месье, болтливый, как дюжина женщин сразу, вносит естественность в эту чопорную церемонию, напоминающее ритуальное действо. Он восхищается Бернини и ругает итальянскую оперу, он расспрашивает о посольстве Великого Могола, и о порядке церемонии. Он хвастается новыми экспонатами в своей коллекции медалей. Людовик заинтересованно кивает, иногда он жестом останавливает брата, чтобы оказать внимание одной из дам: предлагает королеве отведать бекасов в белом соусе, расспрашивает Мадам об английских охотничьих породах собак, в которых ее высочество знает толк. Король — великолепный актер. Даже Бельроз так не сыграет влюбленного повесу, как Его Величество — самого себя. Тихое пение скрипок аккомпанирует плавному течению разговора. Честь ужинать за королевским столом принадлежит только высокородным дамам; принцессам крови, герцогиням. Единственное исключение — мадам де Монтеспан. Ничто, кроме имени, уже не связывает простую фрейлину с ее прошлым. Она отказалась даже от цветов мужа, а ее парадные выезды украшает герб Рошешуаров. Девиз ее дома — «Прежде чем из моря вышла земля, появился род Рошешуар!» — читался в каждом движении, в каждом жесте королевской фаворитки. В кругу придворных Анжелика оказалась рядом с мужем. Она не заметила, когда он успел появиться. Наверное, приехал вместе с Месье. Весь вечер ей не терпелось увидеться с ним, а теперь вдруг поняла, что совсем не готова к встрече наедине. Она нуждалась в утешении, и ей совсем не хотелось пускаться в тягостные, запутанные объяснения. — Сегодня у меня, после того как король ляжет спать, — сказал Филипп, не поворачивая головы и не разжимая губ. Она качнула в ответ головой, прикрывшись веером. Лицо мужа было непроницаемо, в прозрачных как лед глазах, обращенных в пустоту, дрожали золотистые капельки света. После ужина король по обыкновению направился в свой кабинет, чтобы покормить собак и отдать последние распоряжения сановникам и министрам, после чего начиналась церемония отхода ко сну. Анжелике не хотелось идти к себе. Она вышла на террасу, намереваясь побродить по уснувшему парку. Холод нещадно вцепился в обнаженные плечи, но женщине было все равно. Ее манили белеющие в темноте скульптуры, черные провалы туннелей в живой изгороди, беломраморные бассейны фонтанов, каштановые рощицы и канал, поблескивающий в лунном свете. Ее манила прозрачная хрустальная тишина, нарушаемая только шелестом ветра в ветвях деревьев. Она обернулась на дворец: из раскрытых окон лился яркий свет, доносился веселый смех и пение скрипок. В высоких стеклянных дверях мелькали силуэты — вспыхивали в свете фонаря драгоценные камни, украшающие чей-то пластрон или перевязь. Анжелике вдруг мучительно захотелось свободы. Простора, к которому она успела привыкнуть в Плесси. Прочь! Прочь! Она спустилась вниз. От влажной дорожки, посыпанной мелким гравием, тянуло сыростью. Порывы ночного ветерка доносили свежий запах с реки, к которому примешивался сладкий аромат цветущих каштанов. Анжелика остановилась — вдохнуть полной грудью мешали стальные тиски корсета. Как здесь хорошо! Пахнет лесом, прелым запахом прошлогодней листвы! Анжелика запрокинула голову и замерла, угадывая в небе очертания созвездий, охваченная покоем и созерцанием. И вдруг тучей, набежавшей на блестящий лунный серп, в голове толкнулась непрошеная мысль — ровно три года назад в такой же душистый лунный вечер она стала женой Филиппа. И от воспоминаний стало не по себе: пережитое унижение болью отозвалось внутри. Знобкий воздух налился влагой, обещая обильную росу к утру. Холод забрался под корсаж, в рукава, под юбку. Ноги в атласных туфельках начали коченеть. — Сударыня, — перед ней склонился пожилой усатый гвардеец, заставив вздрогнуть от неожиданности, — прошу великодушно простить, но по ночному времени в парке находиться не положено. Дольше нельзя было оттягивать неизбежное. Анжелика остановилась перед дверью на которой виднелась полустертая надпись: "Оставлено для маркиза дю Плесси". Сделав глубокий вдох, чтобы унять волнение, она постучала. Ей открыл Ла Виолетт. В глубине комнаты она заметила фигуру ожидавшего ее мужа. Он сидел в кресле почти скрытый полумраком — лишь одна оплывшая свеча теплилась на каминной полке. Анжелика остановилась посреди спальни, выжидающе глядя на мужа. Время тянулось, и пауза становилась нелепой: наконец Филипп шевельнулся и повернул голову. — Подайте-ка мне вон тот пуфик, — попросил он совершенно будничным тоном, кивком указывая в противоположный угол комнаты. Анжелика послала в ответ удивленный взгляд. Молча она подставила к креслу банкетку. Филипп, поддев туфли за задники, скинул их и с явным удовольствием вытянул ноги. — Вы ждали меня за этим, — съязвила Анжелика, любуясь сильными округлыми икрами, узкими длинными ступнями с высоким подъемом, еще не изуродованными подагрой — неизменной спутницей зрелости. Сколько раз она злилась на мужа вплоть до охлаждения, и всякий раз его красота заставляла забывать об этом, гордостью и нежностью отзываясь в душе. — Подойдите ближе, ни черта ведь не видно. Ла Виолетт, принеси-ка свечей! А впрочем, и не нужно. Можешь идти. — буркнул Филипп, когда широкое конопатое лицо слуги показалось в дверях. — Где вы были? — вдруг выпалил он, поворачиваясь к жене. Маркиз убрал ноги с банкетки и жестом предложил ей сесть рядом. — Решила прогуляться, — коротко ответила Анжелика. Глядя на мужа с лукавой усмешкой, она задала встречный вопрос. — Вы помните, какой сегодня день, господин мой муж? Где же ваш хлыст? Филипп встретил вызов улыбкой: — Я повешу его над кроватью, чтобы вы не забывали о наказании. — Вы наверняка уже слышали историю, которая обошла весь двор? – осторожно спросила она, стараясь уловить его реакцию. Филипп молча нахмурился. Потом спокойно пожал плечами: — И о чем же нынче сплетничают? Кто-то решил съесть мяса в постный день? — Да. Говорят, прямо с вашего стола. — «…И псы едят крохи, которые падают со стола…». Так успокаивают ревнивых мужей их духовники. — Филипп рассмеялся, обнажив белые, ровные зубы, при этом его взгляд остался мрачным и холодным. — А по мне, так если пес лезет в тарелку, его следует накормить плетью, — добавил он многозначительно, протягивая руку и касаясь пальцами ее подбородка. — Что вы собираетесь предпринять? — насторожилась Анжелика. Ей не понравился ни тон мужа, ни намеки. «Опять он наводит тень на плетень! Что за дьявольская привычка — говорить загадками» В такие минуты муж казался ей странным и от этого еще более опасным. — Ей богу, ничего. Пока посмотрим... Впрочем, вас мои дела не касаются. Я позвал вас не за тем, чтобы обсуждать придворные сплетни. — И для чего же? — Для этого, — его указательный палец скользнул по шее, слегка царапая кожу, и остановился в ложбинке между двумя соблазнительными полушариями, утопающими в пене кружев. — Так вы меня ни в чем не вините? — уточнила Анжелика, опасливо поглядывая на мужа, каждую минуту ожидая подвоха. Увы, брак с ним приучил ее к неприятным сюрпризам. Она не могла поверить, что Филипп так просто спустит ей громкий скандал, который грозит ему неприятностями, в том числе и головомойкой от короля. — Я не могу обвинять вас публично. Вы — моя жена, — объяснил он, словно речь шла о прописной истине. — Ручаюсь, что мое доверие к вам не будет подвергаться сомнению в глазах общества. За глаза — пусть беснуются. Но вряд ли найдется тот, кто отважится назвать меня рогоносцем, а вас — шлюхой. Подобное положение дел вас устроит? Анжелика не ответила. Она и сама не знала, довольна или нет. Она опасалась бурной реакции, а сейчас вдруг поняла, что предпочла бы видеть Филиппа ревнивым, несправедливым, быть может, даже жестоким, но чувствующим! Неужто, его волнуют только светские условности? На смену напряжению вдруг навалилась усталость — плечи ссутулились, голова поникла, как чашечка цветка в непогоду. Каким утомительным был этот марионеточный вечер! Филипп поднялся из кресла. Он навис сверху, закрывая ее своей тенью, и протянул ей руку. Анжелика подняла взгляд на раскрытую ладонь: — Идемте, — тихо позвал он. — Вы, правда, этого хотите? У вас неловко выходит изображать страсть, Филипп. Знаете, мне лучше уйти, — она поднялась, отклонив предложенную помощь. И тут же оказалась в стальном капкане рук. Его лицо со сжатыми губами, так что на скулах заиграли желваки, было теперь совсем близко. — Нет. Не лучше, — процедил он. — Вы останетесь, — взгляд не предвещал ничего хорошего. И от этого у Анжелики забурлила кровь. Наконец-то гроза, битва! Но не тяжелое гнетущее безразличие. — Бросьте, Филипп, вы же злитесь, — ее голос прозвучал обманчиво спокойно. — Верно. Но вовсе не на вас, а из-за вас. — Пустите меня, я вас не понимаю, — Анжелика попыталась вырваться, отчего стальные объятия сжимались еще сильнее, — у меня нет настроения разгадывать ваши загадки, я хочу спать. — Зато я вас хорошо понимаю. Мадам маркиза — добродетельная шлюха, — Филипп перехватил ее запястья и больно выкрутил их. — Вы бы и рады забросить чепец за мельницу, да гордость не позволяет. Какая трагедия! — он завел ей руки за спину, подавив всякое сопротивление. Оказавшись вплотную прижатой к нему, Анжелика отчаянно вертела головой, стараясь не смотреть на него, не вдыхать его запаха, не чувствовать живого тепла под тонкими тканями жилета и сорочки. Учиненное насилие взбесило ее, она хотела ударить его в пах, как в ту ночь или вцепиться зубами в плечо, но вместо этого шепотом взмолилась: «Пустите меня». Он отпустил. Тогда Анжелика обвила руками его шею, приподнялась на носочки и долгим поцелуем прижалась к его губам. — Пойдемте, — выдохнула она. Темнота, вязкая и липкая как смола, давила на глаза, так что Анжелике казалось, будто она ослепла. Она лежала, бессильно раскинув руки – точь-в-точь как тогда, три года назад. Ей даже почудилось, что она ощущает боль и мелкое содрогание во всем теле. Тогда она ощущала во рту соленый вкус крови, а теперь на кончике языка вкус его пота, его слюны, его семени. Рука оставила влажную простынь, которую несколько минут назад исступленно комкала пальцами, и нащупала запястье Филиппа. Остановилась, пробуя пульс. — Мы совершили много ошибок, — тихо сказала женщина в темноту. — Сегодня или вообще? — Не знаю, — призналась Анжелика: она до сих пор не могла понять, что свело их вместе — рок или счастливая звезда. — Тогда не будем ворошить старый хлам. — Попробуем начать заново. Снова и снова, пока не получится. Пока вы не станете моим, а я — вашей. — Разве… — Ах, Молчите лучше, — пробормотала Анжелика, смеживая отяжелевшие веки. Поднырнув к нему под руку, она свернулась клубочком и уснула.