Три долгих дня

Писалось для души и от души. Ошибки и опечатки смело исправляйте х) Арка… Это произошло недавно. Казалось, вот еще вчера он видел летящий луч изумрудного цвета, смотрел, пойманный чужими руками, как падает тело дорогого ему человека туда, откуда уже не вернуться. И вся магия мира не сможет помочь — вот она, обратная сторона сказки. Но прошло уже три дня, три долгих дня, с тех пор, как умер Сириус. С тех пор, как что-то оборвалось внутри Гарри со смертью единственного родного человека. Он больше не улыбался и не смеялся, как раньше. Не думал, что бы такого придумать с друзьями, дабы повеселиться. На него смотрели с жалостью, как на прокаженного, а он не видел ничего перед собой. Глаза постоянно были направлены в пустоту — он словно в миг ослеп. Тело жило, ходило, ело и давилось едой. Тело разговаривало, тело слушало, тело существовало. Но сам он был мертв так же, как и Сириус. Сам он был где-то там, за гранью мира живых, бродил по туманным полям вместе с черным псом. Весь мир для него поблек, потерял краски. Его не интересовало уже ничего, он желал лишь забвения. — Альбус, с ним нужно что-то делать. Так не может больше продолжаться. — Не волнуйся, Молли, он успокоится, придет в себя. Надо дать ему немного времени. Но сколько бы времени ни проходило, лучше не становилось. В итоге все просто махнули рукой и решили ненадолго оставить Гарри одного, чтобы тот пришел в себя, за что сам Поттер был им даже благодарен. С этим не согласился только один человек. Снейп ненавидел слабость и всячески искоренял ее в себе. Его раздражал такой Поттер, который апатично сидел на кресле в гостиной и, безучастный ко всему, смотрел в камин. Поттер, который мыл кружку, позабыв про магию и причитающего рядом домовика, а потом она выскальзывала у него из рук. Звук разбивающейся керамики ненадолго выводил парня из его состояния анабиоза и равнодушия. Глаза его на миг приобретали осмысленность, но спустя уже минуту Поттер переводил ужасно усталый взгляд на пол и меланхолично, неспешно, пребывая где-то в своих мыслях, собирал осколки, оставлял их на столе и уходил к себе. Грейнджер, эта назойливая девчонка, говорила, что там он читал. Как-то раз Снейп зашел в комнату к Поттеру. Тот и правда лежал на кровати и читал. Сказки. Северус посмотрел на это и лишь пожал плечами — это не его дело, что читает Поттер. Напротив, это еще раз доказывало, что мальчишка слишком глуп, чтобы читать что-то стоящее. Хорошо, что вообще читать умеет. — Мистер Поттер, спускайтесь в столовую. Но тот, кажется, его и не слышал. Возможно, он даже и не читал, а смотрел куда-то в пространство. Возможно, книга была прикрытием для остальных, чтобы никто его не донимал расспросами. Впрочем, какая ему, Снейпу, разница, останется ли этот ребенок голодным или нет? Захочет есть — спустится. Ну, а нет, тогда нет. Гарри слышал. Когда дверь хлопнула, возвещая об уходе посетителя, парень с тихим стоном положил голову на руки и застыл в такой позе. В голове не было ни одной мысли. Прошло ведь уже три дня, а он просто не мог ни о чем думать. Он не мог думать о Сириусе — тотчас грудь сдавливала тоска, он задыхался, глаза щипало от непролитых слез, а где-то внутри поднималась ярость на всех: на себя, такого доверчивого и наивного, на Дамблдора, который некстати не смог предугадать события, на друзей за то, что не остановили его, на людей, которые были живы, счастливы. Если бы он только мог, если бы он мог все прекратить! Одного взмаха палочки хватило бы, чтобы раз и навсегда покончить с этой усталостью, которая придавливала всей тяжестью к полу, и заставляла его тело сгибаться к земле, с трудом передвигать ноги. Он бы рад был последовать за Сириусом. И плевать ему было на предсказание, на битву, войну, на самого Волан-де-Морта, этого ублюдка, который раз за разом с завидным усердием разрушал мир. Будто мало ему тех смертей, что случились по его вине. Но и на свое предназначение Гарри было плевать. Он много думал за эти три бессонных дня. Почему все решили, что он сможет справиться с самым великим и ужасным магом современности? Чей воспаленный разум мог предположить, будто ему, ребенку, лишенному нормального детства, дано убить этого монстра? Монстр силен, а он, Гарри, слаб. Он почти сломлен. И если бы враг пришел к нему и с ухмылкой предложил смерть, Гарри б согласился. Размышления прервало урчание в животе — хотелось есть. Этот звук вызвал ухмылку на лице юноши. Он уже думал, что не сможет ни есть, ни спать — но нет, он был еще жив, и тело требовало свое. Спустя минут десять он сидел за одним столом со Снейпом, который невозмутимо пил кофе. Сам Гарри пытался съесть хотя бы один кусок мяса, но зубы отказывались жевать, а горло глотать. После бессильных попыток Гарри отставил тарелку, вышел из-за стола и подошел к чайнику. Чай он мог пить спокойно, не испытывая при этом тошноту. Но не в этот раз. Когда парень механически размешивал сахар в кружке, глядя куда-то в стену, предательница-кружка выскользнула из его рук и разбилась в очередной раз за эти три дня. Пустые глаза с непониманием уставились на осколки. Ничего. Никакой реакции не было. Ни сожаления, ни ярости. Лишь давящая пустота, которая с каждым днем разрасталась в груди все больше, грозя заполонить собой сердце и поглотить душу. Он смотрел на осколки, словно не понимая, что произошло, и думал, что все эти кружки — это его жизнь. Белая, хрупкая и разбившаяся. Профессор, отпивая кофе, следил за мальчишкой весь вечер. Не надо быть Трелони, чтобы сказать, что с ним не все в порядке. Поттер ел как-то механически, уставившись в одну точку на столе. Снейп видел, как мальчишка давился несчастным куском мяса, будучи не в силах его проглотить. Спустя какое-то время тот отставил тарелку и решил, по всей видимости, выпить чаю. Но звон разбившейся кружки возвестил о неудачливости этой попытки. Мужчина восстановил кружку заклинанием, вновь наполнив ее ароматным напитком, но парень даже не взглянул в его сторону. Он молча вышел из столовой и поднялся к себе, как делал это каждый раз. Словно хотел сбежать от этих осколков, что напоминали его жизнь. Снейп вздохнул. Опять проблемы у Поттера. У этого ребенка не может не быть проблем. Удивительно, как он вообще дожил до своих пятнадцати лет с его-то везучестью. За несколько часов до сна профессор успел почитать всю газету, изучить некоторые свитки с выписанными зельями, пролистать пару книг, чтобы оставить их назавтра, но Поттер так больше и не спускался. Мужчина не хотел возиться с мальчишкой, но разговор с директором, состоявшийся накануне, подтвердил его худшие опасения. — Северус, мы оставим Гарри на тебя. Думаю, нужно дать ему успокоиться, оставить его в одиночестве, чтобы он пришел в себя. Ты же сможешь за ним присмотреть? Ему оставалось лишь кивнуть, еще раз подивившись тем, как умело Альбус распоряжался чужой волей. И вот теперь он присматривал за этим бедовым созданием. Хотя за ним и присматривать не нужно — лишь проверять, жив ли тот. Решив посмотреть, что и как, Северус поднялся наверх, остановился перед дверью, что вела в комнату Поттера, постучался и, не дождавшись ответа, вошел. Мальчик сидел на кровати, закутавшись в одеяло чуть ли не с головой. Он смотрел в окно, в котором была видна луна, и что-то бормотал себе под нос. От этой картины веяло тоской, печалью и болью. И одиночеством. Глубоким, бескрайним одиночеством, которое как полог опускалось на комнату, погружая все, с чем соприкасалось, в то же туманно-неясное состояние, что царило в душе юноши. Страшно становилось от осознания, что на самом деле этот ребенок был всегда одинок. Даже будучи в компании друзей, он был совершенно один. Он улыбался, смеялся, но кто знает, что он чувствовал на самом деле? Никто не спрашивал у парня, а тот и не говорил. Все просто принимали, как должное, его улыбку. Но, быть может, за стеклами его дурацких очков затаилась печаль и невыносимая тоска, отравляющая жизнь? Быть может, когда никто не видел, его улыбка превращалась в горькую ухмылку, и тоска сквозила в глазах? Быть может, он, будучи не в силах справиться с кошмарами, что душили его по ночам, спускался в гостиную и смотрел на огонь в камине, ярко горящий среди темноты? Профессор молча подошел к парню, посмотрел на него пару минут и, что-то решив для себя, сел рядом на кровать, прижав этот кокон из одеяла к себе. Он и сам не мог сказать, что именно заставило его это сделать. Наверное, понимание горя этого ребенка, которому в итоге все же суждено умереть, так и не познав счастья. Гарри не слышал стука, не видел человека, зашедшего к нему, но почувствовал странное тепло, которое исходило от живого тела. Инстинктивно он с надрывным вздохом прильнул к источнику этого тепла, прося защиты и успокоения. А потом не выдержал. Слезы катились из его глаз, вызывая всхлипы, переходящие в рыдание и тихий вой. Но человек, который делился с ним теплом в ту минуту, разделявший его горе, не отстранился. Он лишь крепче прижимал к себе парня, оказывая молчаливую поддержку. Через некоторое время всхлипы прекратились, слезы стали высыхать на щеках, оставляя дорожки. До профессора донесся тихий шепот. — Он… ему же там хорошо? — Да, ему там хорошо. Как ребенок, Гарри жаждал уверовать, что в другом мире после смерти его близкому человеку будет в тысячу раз лучше, чем здесь, где идет война, где продолжают умирать люди. Там ему не причинят боли. Там нет ничего, кроме безвременного, не заканчивающегося покоя. Там он встретится со своими друзьями, Джеймсом и Лили, со своей семьей. Там он будет счастлив так, как не был здесь. А когда-нибудь, когда-нибудь и он, Гарри, окажется в том же месте, и будет так же счастлив, этим вечным, спокойным счастьем, как и Сириус. Как и его родители. — Хорошо… Тихий, хриплый от рыданий голос прошелестел, в такт листьям, которые трепал ветер за окном. Луна продолжала освещать путь забредшим путникам. Кто знает, может сейчас там другие смотрят на ту же луну и думают о том, каково им, живым, оставаться в мире, полном горя и печали? Может, они жалеют о том, что не могут оказаться рядом со своим ребенком, поддержать его, обнять так же крепко, как его обнимает этот человек, который никем ему не приходится? Но сейчас ему стало ненамного лучше. Северус смотрел, как мальчик закрывает глаза и проваливается в тяжелый сон, утомленный переживаниями. Он уложил Поттера на кровать, поправил одеяло и тихо вышел, аккуратно притворив за собой дверь. И только луна стала свидетелем этой заботы, не свойственной этому мужчине. Потом он сидел в гостиной и смотрел на огонь, плясавший в камине. Сейчас он понимал, почему Гарри любил сидеть вот так и следить за танцем языков пламени. Он понимал тоску ребенка по крестному, разделял с ним его горе. Он, потерявший любимую женщину, знал, каково это, в одночасье лишиться опоры в жизни. До сих пор он помнил тот день так же ясно, как будто это было вчера. И от этого он ощущал родство с этим ребенком. Но сегодня, при свете этой луны, он, наконец, почувствовал, что не один в этом мире. В глубине души он надеялся, что и Гарри почувствовал то же самое, что он избавится от этой тоски и перестанет быть таким, непривычно печальным и тихим. И найдет в себе силы жить дальше. А завтра, завтра, когда его друзья придут проведать его, Гарри будет так же улыбаться, как и раньше. Смех, слегка напряженный, будет разноситься под потолком гостиной. И только профессор заметит навсегда поселившуюся грусть в этих прекрасных зеленых глазах, увидевших смерть так близко. И каждый вечер отныне двое будут дожидаться ухода остальных, а потом молча смотреть в камин, предаваясь грустным или не очень мыслям. Только в такие вечера они будут ощущать, что более не одиноки, и это знание целительным бальзамом будет ложиться на их сердца. И в эти вечера, в эти часы, кроме них двоих, безмерно близких, но не менее далеких, не будет ничего в этом мире. Кроме них, теплоты камина, чашек чая на столике и двух кресел, поставленных на ночь рядом. А за окном каждый день будет завывать ветер, возвещая магов о новых битвах и смертях.