Не говори люблю.

Скажите, вы когда-нибудь мечтали влюбиться раз и навсегда? Чтобы кровь кипела в венах и дыхание срывалось каждый раз, когда вы видите возлюбленного? Сердце стучало так, что ты еле слышишь его слова сквозь это оглушающий гул. Первый и последний… Сложно? Нет… Кровь бежала как-то слишком громко, хотя на это не было никаких причин. Переезд к дальним родственникам не предвещал ничего хорошего или плохого. Даже могла бы порадовать, вот только не сейчас, не тогда, когда слезы наворачивались каждый раз при воспоминании о родителях. Таня не была особо близка ни с матерью, ни с отцом, но горе от их потери не смогло обойти ее стороной. Слишком рано, слишком неожиданно, слишком… …Вечер наступил как-то совсем внезапно. За окном уже алел слишком яркий закат. Гувернантка что-то промолвила о похолодании, как всегда примечая изменения погоды по каким-то странным приметам, и зашторила окно, тем самым не позволяя кровавым лучам заходящего солнца скользить по плечам юной девы. Напомнив о том, что уже достаточно поздно и было бы неплохо лечь спать, пожилая дама покинула комнату, тихонько прикрыв за собой дверь. Усадьба погрузилась в тишину. За окном начал накрапывать дождик, как-то слишком громко стуча по раме. Ветер, поднявшийся на улице, проник сквозь тонкую щель под дверью в комнату. Свеча, стоявшая на комоде как раз около входа, едва заметно дрожала, но не тухла. Внизу кто-то слишком громко хлопнул входной дверью, что было весьма и весьма странно, учитывая величину этой двери, после послышались противно шаркающие звуки, а затем дверь в комнату отворилась, и девушке предстало обеспокоенное лицо гувернантки. Она что-то пробурчала себе под нос, а после попросила дрожащим голосом спуститься вниз. Промокший и грязный гонец едва заметно поклонился вошедшей барышне и почти шепотом сказал: «Ваши родители… погибли. Карета свалилась в обрыв…» …Таня утерла вновь появившиеся слезы, которые уже успели поднадоесть в последние дни. Девушка едва заметно вздрогнула, когда ее тронула за плечо Ягге. Старушка-гувернантка протянула белый накрахмаленный платок. Смерть Гроттеров была ужасной новостью, которая поразила многих в высшем свете, особенно тех, кто хорошо знал семью. Многие жалели Татьяну, но в основном завидовали неприкрытой черной завистью. Богатства семьи по праву переходили в руки единственной наследницы, последней из рода. Похороны, состоявшиеся всего-то пару недель назад, были чересчур шикарными, и вряд ли из тех, кто присутствовал, могли бы себе такие устроить. Дальние родственники, кажется, двоюродный брат отца — Герман и его жена Нинель, приехавшие почтить память, надолго не задержались, но пригласили в гости девочку — чтобы оклемалась, как выразилась мадам Дурнеева. Выбирать не приходилось. Отношения с дальними родственниками всегда были напряженными, а сейчас представлялся действительно хороший шанс улучшить их, да и развеяться. Ягге, старушка далеко не глупая, недолго науськивала девушку, и вскоре они отправились в путь. Поместье Дурнеевых находилось за сотни километров. Путь был долгим, но он уже подходил к своему концу. За окошком, наконец, перестали мелькать засеянные поля и появились старые полуразвалившиеся избушки. Но пейзаж постепенно менялся, и вместо полусгнивших домиков стали появляться дома более богатых крестьян, а после и вовсе появился каменный забор, ограждавший усадьбу от всего мира. Карета остановилась. Извозчик резво соскочил с насиженного места и убежал докладывать о приехавшей гостье. Гроттер с шумом вздохнула и натянула на лицо милейшую улыбку. Ворота отворились…