What the Room Requires

ДРАКО

Я сгреб в охапку ячменные колосья, вырвал из земли и яростно отшвырнул в сторону, издав раздраженное рычание. С них тут же посыпалась земля. Я со злостью пинал ногами высокие стебли, растаптывал их, пока не остался стоять совершенно один на неутихающем ветре. И затем увидел, что ячменные колосья снова тянутся к небу с тем же шелестящим и свистящим звуком, принимая такой вид, будто я ничего с ними не сделал. — Идиотка, — раздраженно проворчал я и, повернув голову в ту сторону, в которой скрылась Гермиона, громко крикнул: — Ненормальная! Ты и понятия не имеешь, что делаешь! Но это твоя беда, грязнокровка! Молчание. Мне ответил лишь ветер. И я вдруг поймал себя на мысли, что не дышу, надеясь услышать ответ. — Грязнокровка. — Я выплюнул это слово еще раз, — лишь для того, чтобы окончательно убедиться, что ответа не последует, — и зашагал прямиком к иве, подальше от этого леса, зияющего своей непроглядной, заглатывающей чернотой. Но постепенно небо надо мной темнело, окрашиваясь в лиловый, что означало скорое наступление ночи. Я тревожно сглотнул. Возможно ли, что станет совсем темно? И, если да, могут ли лесные создания ночью выйти в поле? Я значительно ускорил шаг. Но ива не становилась ближе. Мой шаг перерос в неспешный бег, но она продолжала стоять там, где и раньше. Или это я стоял на месте? Я припустил и побежал уже по-настоящему, со всей скоростью, на какую был способен. Но, хотя трава и ощутимо хлестала меня по ногам, оставаясь далеко позади, пейзаж впереди меня оставался неподвижен. Я остановился, чтобы восстановить дыхание. Грудную клетку тут же пронзила колющая боль, отчего ребра болезненно сжались. Я приложил руку к сердцу и нахмурился, дыхание стало отрывистым. Я снова развернулся лицом к лесу и тяжело осел на землю. Отец бы не стал убивать родителей Грейнджер. Только не так — без повода, без причины. Я решительно покачал головой и стиснул зубы. Он бы не стал. Тетушка Белла… На счет нее я не был уверен. Но мой отец — никогда. Если бы в этой ситуации Грейнджер подчинилась, Отец бы поступил благоразумно. Он бы не убил безоружного человека, каким бы жалким тот ни был. Мое горло сжалось, а боль в животе скрутила внутренности с новой силой. Я крепко зажмурил глаза. И он никогда бы не смог никого отравить. Или подсунуть проклятое ожерелье. Нет, — вдруг раздался голос в левой части мозга. — Он бы попросил своего сына это сделать. Я сжал левую руку своей правой ладонью, прижимая ее к рукаву и Черной Метке, скрывавшейся под тканью. Снова сглотнул, — и ледяная волна скользнула вниз по моему горлу, проникая в вены. Для меня убийство родителей Грейнджер было бы бессмысленным — если бы Грейнджер подчинилась моей воле, разумеется. Но имело бы это хоть какое-то значение для моего отца? В конце концов, он всегда говорил… …что они лишь магглы. Магглы, которые на моих глазах противостояли двум сильнейшим Пожирателям Смерти в мире, — беспомощные, безоружные, — чтобы защитить свою дочь. В то время как мой отец сказал, что отказался бы от меня. Я тут же дал себе резкую, отрезвляющую пощечину. По лицу мгновенно расползлась жалящая боль. — Прекрати, — ругал я самого себя. — Приди в чувство! Не по-настоящему, помнишь? Я сердито нахмурился и опустил локти на колени. В любом случае, сейчас я слишком восхвалял этих магглов. Более вероятно, что они просто оказались недостаточно умны, чтобы понять, что с ними произойдет, и вряд ли могли испытывать настолько глубокие чувства, чтобы действительно чем-то пожертвовать — они просто напоминали собак, охраняющих кость. Они никогда не смогли бы понять, что делало их хуже, неполноценнее, — потому что они являлись неотъемлемой частью того, что сделало их такими. Они и понятия не имели, каково это — быть чистокровным; каким важным всегда считалось продолжать свой род и сохранять магию в семьях волшебников. Они не понимали, что волшебники из семей магглов являются отвратительными, потому что они — лишь случайность, ошибка природы. Даже слово «грязнокровка» скрывало под собой именно такой смысл. В конце концов, как мог кто-либо маггловского происхождения постичь все тонкости подобного оскорбления? Грейнджер никогда не могла, сколько бы раз я ее так ни называл. Это всегда ее злило, но я наслаждался, встречая этот немой выразительный взгляд, лишь доказывающий мне, что она не до конца понимает, что я имею в виду. Ветер мягко ерошил волосы. Я задрал голову, а потом заглянул в темноту безмолвного леса, прищурившись. От Грейнджер до сих пор не было ни единого звука — ни криков о помощи, ни знаков того, что она нашла дверь. Но даже если бы она и нашла ее, сказала бы мне? — К черту все это, — проворчал я, поднимаясь на ноги. Она нашла дверь — вот почему кругом было так тихо. Она выбралась, бросив меня здесь. Я снова пробормотал невнятные ругательства, ногами отбрасывая траву в сторону, и побрел назад, к лесу, снова погружаясь в его темноту.

***

ДРАКО

Лес вокруг обволакивал меня такой же тишиной, что была в ячменное поле, оставшееся далеко позади. Ничего не двигалось — ничего, кроме меня и моей собственной тени. Опустив голову, я продолжал брести, то и дело нервно сжимая и разжимая пальцы правой руки — как бы я хотел, чтобы сейчас при мне была моя волшебная палочка! Тропинка непрерывно сворачивала и извивалась, и мои мышцы непроизвольно напряглись. Не помню, чтобы она и раньше была такой извилистой… Мои мысли прервал яркий свет, резко забивший в глаза. Я остановился. Слева от меня, не слишком далеко, находилась очередная дверь. В первую секунду я тревожно попятился назад. Я больше не доверял этой Комнате… А затем я моргнул. И вдруг осознал, что узнаю ее. Она выглядела в точности, как хогвартская дверь — заостряющаяся кверху, из толстого дерева, обильно украшенная искусной каменной резьбой… Я свернул с тропинки и зашагал прямиком к двери, почти чувствуя, как губы вот-вот растянутся в радостной улыбке. Это была она. Я нашел ее. И тут же громко фыркнул и укоризненно покачал головой. Эта грязнокровка была еще более гадкой, чем я предполагал — будь я на ее месте, я бы хотя бы крикнул ей, что нашел выход из этого ада. Достигнув желанной двери, я заглянул внутрь. Странно. Внутри не было ни горевших свечей, ни факелов. Я опустил обе ладони на прохладное дерево и толкнул. Дверь поддалась. Я ухмыльнулся, распахнул ее и вошел… …в спальню Гриффиндора. Резко остановившись, я увидел небольшую, круглую комнату, в которой было четыре кровати с балдахином, расставленные полукругом; каждая кровать была завешена воздушным бордовым пологом, рядом покоились чемоданы. Носа достиг отчетливый, резкий запах горящего камина, долетавший из общей гостиной, и приятный аромат, создаваемый специальным заклинанием. Я нервно сглотнул. Неужели я снова оказался в девчачьей комнате? Я снова повернулся в сторону двери, через которую зашел, по пути пристально осматривая комнату и отчаянно борясь с побуждением поскорее отсюда убраться. И еще — с давящим отчаянием. Потому что теперь за этой дверью висела груда зимних пальто и плащей. Я бессильно вскинул руки. — Снова через платяной шкаф… На лестнице вдруг послышались шаги — короткие и стремительные. Я попытался спрятаться за дверь, но оказался недостаточно быстрым. Уже через секунду в комнату вбежала маленькая гриффиндорка, — голова ее была опущена, но было заметно, что по щекам текут слезы. Я в немом замешательстве уставился на нее. Это была Гермиона. Она была гораздо ниже, чем сейчас, вместо привычных мягких волн ее лицо обрамляла копна густых, пышных волос; фигура же была еще по-детски угловатой, неоформленной. Но это действительно была она — возможно, так она выглядела на втором курсе обучения в Хогвартсе. Мой взгляд метнулся в сторону, отчаянно пытаясь отыскать место, куда можно было бы спрятаться… Но тут она прошла прямо мимо меня, едва не задев своим плечом, и даже не заметила. Будто я был невидим. Я почувствовал, как что-то в животе ухает куда-то вниз. Это была вовсе не нужная дверь. Это был очередной ночной кошмар. И я был невидимым. Гермиона бросилась на кровать, скидывая с себя мантию и бросая ее на покрывало, из-за чего волосы еще больше стали напоминать стихийное бедствие. А затем, оставшись в одной блузке, галстуке и юбке, стянула с себя туфли и швырнула их прямо на пол. Каждый из них приземлился с громким ударом, заставляя меня вздрогнуть. Она опустилась на пол, крепко обхватила себя за плечи и зарыдала. На моем лбу тут же пролегли глубокие морщины — я сделал небольшой шаг, наклоняя голову и пытаясь разглядеть ее лицо. Она с яростной настойчивостью вытирала щеки, но уже через секунду ее тело сотрясал новый приступ рыданий. Голос, стучавший где-то в затылке моей головы, приказал перестать таращиться и попытаться выяснить, в чем дело, но он звучал слишком тихо и слишком быстро замолк. Я не был в состоянии пошевелиться. Гермиона перегнулась через плечо и вытащила из-под своей кровати какую-то коробочку. Когда она повернула голову, я отпрыгнул, создав при этом резкий царапающий звук, и мысленно проклял собственную пугливость. Я все еще стоял возле ее кровати, наполовину скрываемый полупрозрачной тканью полога. Скрываемый. При этой мысли я закатил глаза. Я был невидимым. Но все же…не мог вот просто так стоять перед ней, пока она… Она открыла маленькую деревянную коробку, достала оттуда лист пергамента, перо и чернила. Поставив чернильницу на пол и открыв ее, она положила лист на коробочку, покоящуюся на ее коленях, обмакнула перо в чернила и начала писать. — Дорогая мама. Сердце едва не выпрыгнуло наружу, пробив грудную клетку. Ее голос — вслух — раздавался прямо в моей голове. Но ее рот оставался неподвижен. Я обернулся, обводя комнату пристальным взглядом, но никого не увидел. Очевидно, я слышал то, что она писала. Я прикусил внутреннюю сторону щеки. Это была часть какого-то волшебства… — Сегодня у меня нашлось немного времени, чтобы ответить на твое письмо, — начала она, и кончик ее пера двигался с такой же бешеной скоростью, с какой слезы лились из ее глаз. — У меня все хорошо, у Гарри и Рона тоже. Только сегодня с Роном случилось несчастье — он сломал свою волшебную палочку, и она выстрелила в него заклинанием, его потом почти целый час рвало слизняками… Не представляю, где он мог научиться этому заклинанию, — возможно, от своих несносных старших братьев. — Она остановилась и вытерла глаза тыльной стороной ладони. Я изумленно поднял бровь и почувствовал, как скручивает желудок. Ох… Я это помнил… — Возможно, ты спросишь, почему Рон пытался использовать это заклинание, — продолжала она. — Так вот, сегодня гриффиндорская команда по квиддичу немного повздорила с командой Слизерина. У слизеринцев в этом году новый ловец — Драко Малфой. Его отец очень богат и могущественен. Он купил всем метлы новейшей модели, чтобы его сын стал Ловцом. Я им так и сказала. Я сказала им, что в Гриффиндор, по крайней мере, все игроки попадают за свой талант, а не за деньги. Драко Малфой остановился, подошел прямо ко мне и сказал: «Твоего мнения никто не спрашивал, поганая… Я задержал дыхание, когда перо Гермионы дрогнуло и остановилось. Ее лицо исказила гримаса боли, и я услышал негромкий, сдавленный всхлип — так, будто она задыхалась. Она прикрыла глаза, из которых тут же обильно потекли слезы, но уже через секунду открыла их, резко выдохнула и дописала слово.  — …грязнокровка». Он назвал меня грязнокровкой. — Ей снова пришлось прерваться и вытереть глаза рукавом перед тем, как продолжить писать. — Я знаю, что оно ни о чем тебе не говорит, мамочка, поэтому я немножко объясню. Это отвратительное обзывательство для волшебников и колдунов, которые родились в неволшебных семьях, — для волшебников вроде меня. Очевидно, что Малфой и его семья не выносят магглов или маглорожденных, и он считает меня неполноценной, потому что мои предки не учились в Хогвартсе. И это даже несмотря на то, что я могу применить любое заклинание из школьных учебников и что я почти во всем лучше, чем он. — Ее брови дернулись, и она зарыдала с новой силой, продолжая писать. — Но не волнуйся, мамочка. Мне не обидно. Ни капельки. Я просто докажу ему, что он не прав, вот и все. Я докажу ему, докажу кому угодно, что маглорожденная может быть такой же способной, или даже лучшей колдуньей, чем любой чистокровный волшебник. Я непременно стану лучшей волшебницей, которая когда-либо училась в этой школе. Вот увидишь. Поскорее пришли ответ. С любовью, Гермиона. Как только перо выплеснуло последние чернильные слова, ее нижняя губа задрожала, и она перечитала написанное. Я набрал в легкие побольше воздуха и шагнул к ней, но потом снова отступил. Горло болезненно сжалось и стало невыносимо сухим. На лестнице снова послышались шаги. На этот раз они звучали тяжелее, резче. Обернувшись, я изумленно изогнул брови. — Грейнджер! — крикнул я. — Где ты была? Гермиона стремительно ворвалась в комнату. Эта Гермиона была такого же роста, какого и нынешняя Грейнджер, была так же привлекательна и имела те же мягкие вьющиеся волосы. На ней была более современная одежда — розовый свитер и джинсы. Постойте. Прежде она была одета иначе… — Грейнджер? — еще раз окликнул ее я. Она пронеслась прямо передо мной, карие глаза горели, между бровями пролегла глубокая складка. Она зло швырнула свою сумку с книгами, и та врезалась в спинку ее кровати. Я развернулся, наблюдая за ее движениями… И вдруг увидел, что маленькая Гермиона исчезла. Комната выглядела точно так же, но теперь на прикроватных тумбочках и стенах находилось гораздо больше личных вещей. Я моргнул. Настоящей Грейнджер здесь не было — это был лишь ее образ. Но даже осознавая это, я по-прежнему не мог сдвинуться с места. Гермиона, которая теперь выглядела гораздо старше, плюхнулась на кровать спиной ко мне и подтянула колени к груди. Плотная, густая тишина в течение почти целой минуты бесцеремонно заползала в уши, вынуждая меня оставаться неподвижным. И вдруг она заплакала. Где-то у основания горла вспыхнула боль, распространяясь ниже и достигая грудной клетки. Минуту назад передо мной была маленькая, несчастная девочка, которую буквально душили приступы рыданий. Теперь эта же девочка, только заметно повзрослевшая, негромко всхлипывала, словно кто-то причинил ей настоящую боль. Я обошел ее кровать, чувствуя, как желудок сводит судорогой, и остановился перед ней. Хоть ее глаза и были открыты, они были полны слез, отчего взгляд ее был затуманен. Она прижимала руки к груди, а пальцы — к губам, в то время как слезинки прокладывали себе дорожку вниз и достигали кончика ее носа. Она моргнула, отчего капельки заблестели на длинных ресницах. Я не мог дышать. Вдруг я услышал, что кто-то еще поднимается по лестнице. Мне понадобилось какое-то время, чтобы оторвать взгляд от лица Гермионы, поднять его и остановить на Джинни Уизли, которая только что вошла в комнату. Она осторожно шагнула, попутно изучая спину Гермионы напряженным взглядом. Мне снова пришлось бороться с порывом куда-нибудь спрятаться. Очевидно, что и Джинни не могла меня увидеть. Ее взгляд бы сосредоточен на Гермионе. Джинни нахмурилась и бесшумно подошла к подруге. Она обогнула ее кровать, подобрала аккуратно сложенное в ногах покрывало, развернула его и накрыла им Гермиону, подоткнув уголки под дрожащие плечи. Затем присела на краешек кровати, отчего та издала немилосердный скрип. В течение секунды она сидела неподвижно, потом протянула руку и убрала волнистую прядь волос с лица Грейнджер. Та судорожно вздохнула, моментально реагируя на успокаивающее прикосновение, и приоткрыла глаза. — Он снова назвал тебя этим словом, да? — проговорила Джинни с сочувствием в голосе. Лицо Гермионы дрогнуло, и из глаз снова полились слезы. Она кивнула, и я, чувствуя, как слабеют колени, медленно попятился. — Гермиона, ты не можешь позволять ему и дальше так с тобой обращаться, — настойчиво произнесла Джинни, сжимая плечо подруги. — Он не стоит того. Гермиона коротко втянула ртом воздух, села на кровати и вытерла глаза рукавом точно тем же движением, что и в более юном возрасте. — Я знаю, — произнесла она дрожащим голосом. — Я знаю, что ты права. Я просто… — Она снова прикрыла глаза. Кожа щек влажно поблескивала в том месте, где катились слезинки. — Дело не в нем, а в самом слове! — Она неровно выдохнула, стараясь себя контролировать. — Будто я даже не человек. Мне известна история этого оскорбления, его этимология, мне известен даже человек, который впервые использовал его в своих записях! Я знаю о нем все. Я вполне могла бы написать об этом целую книгу. — Она подавила очередное подступающее рыдание и быстро вытерла слезы кончиками пальцев, когда Джинни порывисто обняла ее за плечи. Гермиона опустила голову. — Я знаю, что Малфой считает меня отвратитетельной и гадкой случайностью. Каждый раз, когда он это произносит — неважно, что я говорю себе, — какая-то часть меня ему верит. Я заговорил одновременно с Джинни, только, в отличие от меня, голос Джинни достигал ушей Грейнджер. — Что? — возмущенно воскликнула Джинни. — Глупости! Гермиона подняла на нее заплаканные глаза. — Разве? — спросила она. — Тебе приятно осознавать, что я — волшебница, в то время как мои родители нет? Как я могу стать такой же хорошей колдуньей, как кто-то, кто вырос с… — Послушай меня, — перебила ее Джинни, и ее голос стал звучать ниже и тверже. — Чистота крови не имеет никакого значения. Правда, не имеет. Важно лишь то, что у тебя есть родители, которые тебя любят, есть друзья, и ты счастлива. В отличие от Малфоя. Гермиона недоверчиво на нее взглянула. А я будто прирос к полу. — Он выглядит счастливым, — пробормотала Гермиона, разглядывая рукав. — Слоняется вокруг с этой его ухмылкой на лице и постоянно над кем-то смеется. — С кем? — громко фыркнула Джинни. — С этими болванами, Крэббом и Гойлом? Драко умнее их обоих, вместе взятых — они ему не друзья. Он даже не может нормально с ними поговорить. А Пэнси? Она бегает за ним, как собачонка, только потому, что он из аристократической семьи. — Она неодобрительно покачала головой. — Все, что ему доступно — находить себе подпевал и врагов. Он и понятия не имеет о том, каково это — иметь друзей. Джинни мягко улыбнулась Гермионе, и та смогла улыбнуться в ответ. — Тебя окружают друзья, Гермиона, — заверила ее Джинни. — Драко Малфой совершенно один. Я больше не мог этого выносить. Не мог слушать. И плевать на то, что это всего лишь иллюзия — мне сейчас же необходимо выбраться из этой иллюзии спальни и вернуться в иллюзию общей гостиной. Сейчас же. Я стремительно выскочил из комнаты, сбегая вниз по ступенькам, и оказался в общей гостиной, украшенной бордовым. В камине больше не полыхал огонь. Никто в комнате не играл в заколдованные шахматы. Я сбавил шаг и остановился на полпути к входной двери. Что это было? То, что только что со мной случилось, казалось, совсем не соответствовало тому, что до этого происходило в этой чертовой Выручай-комнате. Теперь это был не ночной кошмар и даже не возможный ход развития событий. Это больше походило на погружение в омут памяти. Так что же на этот раз должно появиться из этой деревянной двери — черные пауки, дементоры или скелеты? Я ждал. Но ничего не происходило. Совершенно озадаченный, я напряженно нахмурился, развернулся и бросился обратно к ступенькам, ведущим в спальню девочек. И вдруг обнаружил комнату совершенно пустой; кровати были аккуратно заправлены. Я снова поднялся по лестнице, достиг двери, за которой скрывалась гостиная Гриффиндора, резко ее распахнул… И оказался на этаже с движущимися лестницами. Пульс резко подпрыгнул. Я нашел дверь! Стоп. Стоп, стоп. Ни одна из заколдованных лестниц не двигалась; каждая оставалась на своем собственном месте. В течение долгого времени я не сводил с них напряженного взгляда, ожидая, что заклинание вот-вот сработает. Однако ничего не происходило. Что не так с этими лестницами? Я побежал по одной из них, перед этим выбрав этаж, до которого хотел бы добраться, и оставляя гриффиндорскую гостиницу позади. Туфли ступали на камень с чрезмерно громким звуком. Потребовалась секунда, чтобы до меня стала доходить причина, и я мгновенно застыл на третьей ступеньке; все портреты были пусты. Подтрунивания изображенных на них людей всегда создавали глухой гул, расползавшийся по всему залу. Сейчас же все было тихо. — Что все это значит? — процедил я сквозь плотно сжатые зубы. Никто мне не ответил. Ничто не шевельнулось. Я закусил нижнюю губу и продолжил спускаться по ступенькам. Я поспешно преодолевал длинные коридоры, каждый из которых был необычайно тих и погружен в густой полумрак. Спустя какое-то время я остановился перед приоткрытой дверью, ведущей в класс, и заглянул, но внутри никого не было. Сердце начало бешено колотиться о грудную клетку. Куда все подевались? Что здесь произошло, пока меня не было? — Есть здесь кто-нибудь? — громко позвал я, слыша, как собственный голос гулким эхом разливается по школьным коридорам и отталкивается от стен. Я задрал голову и скользнул взглядом по бесконечно длинному ряду пустых портретных рам. Я сжал ткань галстука и с силой потянул на себя, ослабляя узел, сдавивший горло, и отчаянно заставляя мозг работать. Я заметил, что стрелка часов в общей гостиной указывала почти на полдень — это означало, что все должны были находиться на обеде в Большом зале или снаружи. Я поспешил в Большой зал, перепрыгивая несколько ступеней сразу, и, наконец, добежав, остановился перед массивными распахнутыми дверями. Я заглянул внутрь, взгляд тут же наткнулся на широкое окно в дальнем конце помещения… И на абсолютно пустой зал. Ни одной сдвинутой скамейки, ни одной зажженной свечи, парящей в воздухе. Кругом было настолько тихо, что мое учащенное, сбитое дыхание гулким эхом отражалось от дальних стен и высокого потолка. — Кто-нибудь? — снова крикнул я, и мой голос прорезал застывший воздух. Но плотная тишина поглотила его, и единственное, что я услышал, было эхо моих же слов. В груди вдруг болезненно защемило. Я порывисто сорвался с места и побежал обратно. Не знаю, сколько раз я забрасывал свое тело в пустые коридоры и пустые помещения, мчался по запустевшим лестницам и проходил безлюдные подземелья, устало брел по сочно-зеленой траве школьного двора. Не знаю, сколько раз я громко звал профессора Снейпа, Филча, Слагхорна, — даже Дамблдора. Не знаю, сколько раз я в ужасе метался туда и обратно, ощущая, как рваное, хриплое дыхание раздирает глотку; несся на полной скорости, в итоге натыкаясь на какие-то преграды; в отчаянии выкривал любое другое имя, случайно пришедшее на ум, и судорожно зарывался пальцами в волосы, когда ответом мне было лишь эхо. Мне неизвестно, сколько раз я останавливался перед запертыми дверями, ведущими в факультетские гостиные, которые не желали открываться; как много раз я с беспомощным отчаянием тарабанил кулаками в каждую из них, настойчиво призывая Крэбба, Гойла, Пэнси — затем и Сьюзен Боунс, Джастина Финч-Фетчли, Полумну Лавгуд и Чжоу Чанг; а когда, казалось, отчаяние вот-вот накроет меня с головой, даже Уизли. И Поттера. Но никто мне не отвечал. Потому что никого не было. — Тебя окружают друзья, Гермиона. Драко Малфой совершенно один. Я выбежал в сад во дворе школы; холодный, пронизывающий ветер зарывался в складки на моей одежде и с яростью трепал мои волосы. Дыхание оборвалось, и я, почувствовав, что не могу набрать в легкие воздуха, бессильно рухнул на колени. Взгляд врезался в белоснежные рукава рубашки и совсем бледные руки, упавшие на колени, которые обтягивала черная ткань брюк. — Драко Малфой совершенно один… В грудь постепенно, крупинка за крупинкой, просачивался гнев, и я с немой злостью вырвал несколько травинок. Лихорадочно дрожавшие пальцы вцепились в волосы и сжались в кулаки; я все еще не мог восстановить дыхание. Моргнув, я почувствовал, как по лицу бегут капельки слез. Испытывая одновременно ярость и стыд, я раздраженно смахнул их, но они продолжали обжигать кожу щек. Я вцепился в галстук и на этот раз окончательно содрал его с шеи, рванув так сильно, как только мог. И затем осел на землю, чувствуя, как измялся ворот рубашки и растрепались волосы. Устало прикрыл глаза и вслушался в тишину. Где-то вдалеке тоскливо завыл ветер. Он то становился сильнее, то снова стихал, огибая каменные стены замка. Стоп. Был ли это ветер? Я вскинул голову, напряженно прислушиваясь. Мое горло, пересохшее от многочисленных криков и долгого бега, тут же сжалось. Свистящий вой ветра приобретал смутные очертания слов. «Увы, любовь моя, мне причинивши боль, Покинула меня бесцеремонно. Ведь я любил тебя так трепетно и долго И наслаждался тем, что рядом ты со мной». * Я порывисто вскочил на ноги, чувствуя, как учащается пульс, приближаясь к панической скорости. Я знал эту песню. Более того, я знал этот голос. Я зашагал вперед, к воротам, ведущим из внутреннего двора Хогвартса. Шаги отдавались глухим стуком, и по мере того, как я приближался, песня доносилась все четче. Я не выдержал и сорвался на бег. «Зелёные рукава были моей единственной радостью, Зелёные рукава были моей усладой!» Наконец, я пересек двор Хогвартса, несясь теперь через поле… И увидел Малфой-Мэнор, возвышающийся прямо передо мной и освещенный яркими лучами полуденного солнца. Я замедлил шаг и, наконец, совсем остановился, во все глаза смотря на величественные железные ворота, великолепные башни и стены из серебристого камня, поблескивающие окна. И вдруг сквозь одно из распахнутых настежь больших напольных окон я смог различить изящную фигуру с золотистыми волосами. И она пела. «Зелёные рукава были моим золотым сердцем, Кто же теперь заменит мне мою даму с зелёными рукавами?» — Мам! — завопил я. — Мама!  — Я без промедлений пронесся через открытые ворота и поднялся по подъездной аллее, погружая носки туфель в дорожную грязь. Никто не мог меня увидеть, но меня это и не заботило. Я слышал ее голос, видел ее и во что бы то ни стало собирался ее найти. Я пролетел сквозь заклинание, наложенное на железные ворота, и меня обдало поднявшимся теплым ветром. Налетев на входную дверь, я распахнул ее, не утруждая себя тем, чтобы вытереть туфли о траву, пригладить волосы или хотя бы привести дыхание в норму. — Мама! — снова закричал я. — Мамочка! — Драко! И вдруг она появилась передо мной. Стоя прямо в центре просторного холла, на фоне темных стен и не менее темной мебели, облаченная в белую блузку и красную прямую юбку. От всей ее фигуры будто исходило ангельское сияние — она была красивейшей женщиной, которую мне когда-либо доводилось видеть. Ее глаза удивленно и радостно распахнулись, стоило ей увидеть меня. — С тобой все в порядке? Я рванулся к ней, заключая ее в крепкие объятия, и, хоть я и был выше ее на целую голову, я зарылся лицом в ее плечо и глубоко вдохнул знакомый, такой родной запах — аромат летних роз. Я сильно зажмурился и позволил слезам покатиться по моим щекам. Сейчас это казалось нормальным. Никто никогда их не видел — никто кроме моей матери. Она крепко обвила меня руками и не отпускала, пока я дрожал в ее объятиях. — Ох, мой бедный мальчик, — с нежностью в голосе прошептала она, поглаживая волосы на моем затылке. — Мне так жаль, Драко. — Она мягко отстранилась и обхватила ладонями мое лицо. Ее глаза смотрели серьезно, брови были приподняты, из-за чего на лбу образовались морщины. — Ты знаешь, как сильно я тебя люблю, — произнесла она. В ответ я смог лишь сдавленно кивнуть. Она вытерла слезы с моих щек подушечками пальцев и одарила меня легкой улыбкой. Я глубоко вдохнул, чувствуя, как в изможденном теле снова рождаются силы. — Как ты очутился дома? Мышцы тут же напряглись и застыли, и я вскинул голову. Мама обернулась, все еще не отпуская мои плечи. — Люциус! — воскликнула она, когда из одной из боковых комнат появился мой отец. Одетый в свой черный элегантный костюм, он уже было заговорил, но остановился на полуфразе, увидев меня. Я нервно сглотнул. — К нам пришел Драко. — Она просияла. Отец нахмурился, пронзая меня острым взглядом своих горящих глаз, будто пытаясь проникнуть внутрь и прожечь во мне дыру. — Я вижу. Зачем? — Он лишь… — Я задал вопрос ему, — грубо оборвал ее отец, медленно делая шаг в мою сторону. — Зачем ты пожаловал домой, Драко? Я прочистил горло. Рука моей матери скользнула вниз и сжала мои пальцы. И затем что-то уперлось в середину моей груди — что-то похожее на шип. Я поморщился, чуть повел плечами, прогоняя это болезненное ощущение и пытаясь снова придать своему лицу невозмутимое выражение. — Я пришел повидать маму, — ответил я, и отец насмешливо изогнул брови. — Оу, — издал он. — Пришел искать утешения после того несчастья, что произошло с мисс Белл? Я ничего не ответил. Теперь издевка на его лице казалось явственнее, острее. Я плотно стиснул зубы. Мамина рука крепче сжала мою. Отец приблизился ко мне вплотную, пристально изучая мое лицо. — Нервишки совсем расшалились, не так ли? — Нет, — я решительно покачал головой. — Почему, черт возьми, ты пришел именно сюда? — Он сдержанно рассмеялся, широким движением обводя окружающее их пространство. Но уже через секунду выражение его лица стало непроницаемым, а голос стих до яростного шипения. — С чего ты вдруг решил, будто можешь заявиться сюда, не имея более весомой причины, чем увидеть свою мать, когда прямо сейчас ты должен выполнять свой священный долг? — Он подошел еще ближе, отчего что-то сдавило мое дыхание в районе легких. Острый шип уперся в грудь сильнее — спустился ниже, царапая кожу, пока не уткнулся в живот в области чуть повыше пупка. Я отчаянно боролся с позывом согнуться пополам. И почувствовал, как мое лицо исказила гримаса боли. — Почему ты не вернулся туда, где и должен быть, исполняя то, что тебе было приказано? — спросил отец. — Я пытаюсь… — запнулся я. — Нет, ты трус, — непреклонно и решительно заявил отец. Я пошатнулся — яркая вспышка боли впилась в грудь, и я порывисто сжал рукой ткань рубашки. Она была влажной. Я посмотрел на свою ладонь: та была покрыта кровью. Рассеянный, помутневший взгляд метнулся обратно к отцу. Он не трогал меня, у него в руке даже не было волшебной палочки. — Люциус! — слабеющим голосом произнесла мать, но он даже не взглянул на нее. — Я вижу это по твоим глазам, — произнес отец, взглядом пригвождая меня к тому месту, где я стоял. — В течение всех этих лет я это наблюдал, сколько бы ни пытался из тебя это выбить. — Глаза презрительно сузились. — Ты трус, трус и слабак. В горле застрял сдавленный крик, когда еще два острых шипа вспороли кожу на моих локтях с внутренней стороны. — Люциус! — снова вскрикнула мама, делая резкий шаг вперед и загораживая меня своим телом. — Ты несправедлив… — Тебе необходимо научиться перестать защищать его, Нарцисса. — Его бровь поползла вверх. — Твое няньканье сделало его мягким и бесполезным, как девчонку. Мать резко вздрогнула и испустила короткий вскрик. Когда в следующую секунду она подняла голову, на ее бледной щеке алел длинный рубец. Шок неожиданным и мощным электрическим разрядом прошел сквозь мое тело; глаза вдруг подернулись пленкой. — Оставь мою мать в покое, — прорычал я. Отец приподнял подбородок, и его глаза на мгновение озарил напряженный, ненормальный блеск. — Неужели ты не осознаешь, что если ты не выполнишь это задание, он прикончит нас всех? — прошептал он. — И моя смерть, и смерть твоей матери, — даже твоя собственная смерть, — будут на твоей совести. Невидимая рука с нечеловеческой силой сжала мое плечо и подбросило мое тело в воздух. Я со всей силы впечатался в большое резное кресло, слыша, как оно трещит и ломается подо мной, а затем с глухим треском приземлился на доски. Тяжелые обломки вдруг рухнули прямо на меня. Голова резко повернулась, меня свернуло пополам, я попытался зацепиться за что-нибудь на полу и встать. Но я не мог сделать вдох, не испытав при этом глубокую жалящую боль, пронзавшую ребра. Я перевернулся, чувствуя, как часто бьется сердце, и прижал к груди окровавленные руки. Я сломал ребро. Отец спокойно повернулся к матери, которая в ужасе прижимала ладонь к лицу. — Позволь мне обращаться с ним так, как он того заслуживает, — произнес он. Она снова вскрикнула, пытаясь прикрыть лицо, но ее щека тут же побагровела, и по губе витиеватой линией стекла струйка крови. Отец никогда прежде ее не трогал. — Хватит, — взмолился я, глотая слезы и чувствуя, как они обжигают кожу щек. — Пожалуйста, перестань… — Это твоя вина, Люциус, не моя, — возразила Нарцисса, вытирая глаза. — Если бы ты выполнил свое задание с крестражем, Драко не оказался бы в этой ситуации! Я наблюдал. Отец моргнул и вцепился пальцами в ткань собственного галстука. А затем изумленно уставился на кончики собственных пальцев, обагренные кровью. — Я хочу поговорить с ним наедине, — тоном, не терпящим никаких возражений, провозгласил отец. Мать тронула свою разбитую губу и в течение долгих секунд не сводила с меня неморгающих глаз. — Мам… — простонал я. Она молча развернулась и пошла в обратную от нас сторону, пока ее не поглотила темнота холла. Что-то больно ударило меня по ногам, заставив издать короткий вскрик. Я выбрался из под обломков кресла, отчетливо слыша, как они падают на пол с громким звуком. Отец подошел ближе, и его тень угрожающе нависла надо мной. Он расстегнул пуговицы на рукавах своего пиджака, закатывая их. Каждое его движение сопровождалось оглушающе ледяным спокойствием. — Ты заставил меня потерять всякое терпение, — вздохнул он. — А это прежде не так часто со мной случалось. — Он сделал еще шаг, опуская тяжелый взгляд на меня и чуть наклоняя голову. — Только взгляните на эти слезы. — Он цокнул языком. — Ты даже не можешь достойно вынести выговор. Я поднялся на ноги, чувствуя, как мучительная боль сковывает тело, и ответил прямым, неморгающим взглядом на холодный взгляд отца. Когда его глаза встретились с моими, он улыбнулся, качая головой. — Я возлагал на тебя такие надежды, Драко. — Он тяжело вздохнул и окинул меня взглядом, полным жалости и разочарования. — Но теперь… Мне стыдно за тебя. Судорога, сковавшая сначала сознание, теперь распространилась на все части тела, и из глубины моих легких вдруг раздался дикий вопль. Я упал на пол и забился в сильнейшей судороге, накрываемый ощущением, будто кто-то пытается вскрыть мое тело. Я крепко зажмурился и снова закричал, чувствуя, будто все тело превратилось в сплошной, мучительно ноющий нарыв. Где-то в подкорке сознания вдруг пронеслась туманная мысль о том, как долго еще это будет продолжаться перед тем, как я потеряю сознание. И вдруг боль отступила. До меня начал доноситься звук постепенно удаляющихся шагов отца. Я открыл глаза, рассматривая окружающее помещение, которое теперь представлялось в искаженном виде, — так, словно я смотрел на все через толщу воды, — и увидел, что его поглотил тяжелый сумрак одного из огромных помещений нашего дома. Я тяжело сглотнул, чувствуя, что меня сейчас вывернет наизнанку. И все же заставил себя подняться на ноги, попутно окрапляя капельками крови лежавшие подо мной обломки. Я медленно попятился к двери, ведущей во двор, распахнул ее влажными, дрожавшими руками, едва ли контролируя свое тело, и стремительно выскочил наружу. Снаружи было облачно и ветренно, морозный воздух обжигал внутренности и кусал кожу лица. Я споткнулся о сероватый газон, росший перед домом, и заставил себя проковылять еще двадцать шагов; через секунду у меня подкосились ноги, и я упал. Я должен был бороться. Я это знал. Я старался дышать, но не мог — в области сломанного ребра тут же вспыхивала острая боль. В отчаянной попытке глотнуть хоть немного воздуха я сел, приоткрыл рот и вытянул шею… И увидел Грейнджер, которая стояла передо мной посреди покачивающихся высоких стеблей золотистого ячменя. Руки были стиснуты на талии, на лбу пролегла глубокая складка, карие глаза сосредоточенно изучали мое лицо. В темно-лиловом небе над нами безмолвно мерцали огоньки ярких звезд. Я прикрыл глаза и уронил голову, стоило боли в моих ребрах утихнуть. Мне хватило одного взгляда на нее, чтобы понять, что она все видела.

ГЕРМИОНА

Я почти сразу же сбилась с пути и потеряла дорожку из виду. Ну или дорожка потеряла из виду меня. Малфой не шутил, когда сравнивал это место со Страной чудес — я прошла чуть больше тридцати секунд, когда тропинка передо мной вдруг исчезла. Я остановилась и обернулась через плечо. Позади меня дорожки тоже не было видно. Словно следом за мной шла собака с щеткой вместо морды, — та, которую встретила Алиса, — и в один момент вдруг полностью стерла тропинку. Что-то невнятно бормоча себе под нос и стараясь не позволять тревоге просочиться в сознание, я расправила плечи, обещая себе, что ничто не заставит меня вернуться к этому грубому мальчишке, более юной версии чудовища, убившего моих родителей прямо у меня на глазах. Деревья вокруг меня то и дело перешептывались и скрипели, а в мрачном непроглядном сумраке шевелились тени созданий, которых я не могла разглядеть. Я взяла себя в руки, стараясь не потерять чувство направления и заставляя себя открыто и твердо смотреть в сторону той неизвестности, в которой мы оба оказались. Я знала, что скоро найду свою палочку и выберусь из этой нелепой ситуации. Не знаю, сколько времени я шла — возможно, минут пять. Но внезапно меня покинула вся уверенность и решимость, и я остановилась. Я вдруг поняла, что сбилась с пути, и теперь иду не в ту сторону. Разве я сворачивала? Я повернула назад, пытаясь вспомнить, кажутся ли мне знакомыми эти деревья, через ветви которых больше не проникал тусклый свет. По крайней мере, на глаза попалось лежащее полено, через которое я перешагнула по дороге туда. Взобравшись на него, я обвела все вокруг пристальным взглядом. Ладно, мне всего лишь нужно чуть пройти в обратном направлении, а затем вернуться на правильный путь. Я спрыгнула, повернула голову туда, откуда пришла… И вдруг увидела, что стою на тропинке. Я застыла, тяжелым взглядом обводя возникшую подо мной дорожку и чувствуя, как от удивления приоткрылся рот. Как это произошло? Я снова огляделась, решив, что мне просто показалось, но когда я опустила голову и уставилась себе под ноги, снова увидела тропинку, одним своим концом уходящую в ячменное поле, а другим — в непроглядную темноту леса, — она была прямой, словно нить. Я почти позволила себе улыбнуться. До тех пор, пока она не исчезнет, мне под силу справиться со всем этим. — Открой эту чертову дверь! Я знаю, что ты там — ты должен быть там! Уизли! Я резко обернулась, распахнув глаза от неожиданности. Голос отражался от толстых стволов деревьев и доносился откуда-то с правой стороны. Я запустила руку в карман, снова вспоминая, что при мне нет моей палочки. Несмело шагнула вперед, всматриваясь в темноту… И увидела Драко, стоявшего посреди деревьев с поднятой рукой; она была направлена в сторону широкой кроны возвыщающегося перед ним дерева. Косой серебристый луч выхватил из прохладного лесного сумрака его белоснежную рубашку и светлые волосы. Он с силой саданул кулаком по дереву, будто бы перед ним на самом деле был не ствол, а деревянная дверь. — Сейчас же прекрати играть со мной! — закричал он дрожащим от гнева голосом. — Никого нет ни в зале, ни во дворе, ни даже в классах — я точно знаю, что ты здесь. Уизли. Впусти меня! — Он с новой силой тяжело опустил свой кулак, затем отпрыгнул, яростно рыча, и со всей силы пнул ствол. А затем продолжал стоять, не сводя с дерева горящих глаз, лихорадочно сжимая руки в кулаки и рвано, прерывисто дыша. Сердце начало бешено колотиться. Что с ним такое? Он рехнулся? Я остановила себя, не успев закончить мысль. Нет. Сейчас он стоял не на тропинке — он был посреди этих чернеющих деревьев, почти в том самом месте, где в прошлый раз возникла дверь, ведущая из моего платяного шкафа. Выручай-комната каким-то образом завладела его мыслями. Он попал в другой ночной кошмар — только на этот раз он был там совершенно один. — Будь ты проклят, Уизли! — в бешенстве заорал он. Затем развернулся, с силой пнул опавшие листья и сломанные ветки носками туфель, но уже через мгновение снова повернулся к дереву. Взгляд по-прежнему был полон решимости; он тяжело сглотнул и прижался лбом к стволу. — Поттер, — пробормотал он, и чья-то невидимая рука обхватила и с силой сдавила мне сердце. — Поттер, если ты меня слышишь — прошу тебя, открой дверь, — негромко произнес он. — Что бы ни случилось с замком, я здесь ни при чем. Я понятия не имею, что происходит. Выслушай меня хотя бы раз. Впусти меня. Пожалуйста. Разумеется, ничего не произошло. — Поттер! — грубо рявкнул он, и его голос сорвался. Он с силой ударил по стволу. Бледная кожа, обтягивавшая костяшки его пальцев, вдруг покраснела, и на ней выступили капли крови, но он и бровью не повел. Резко отвернулся от дерева и зашагал дальше в лес. Слова слетели с моих губ до того, как я успела сдержать собственные мысли. — Драко! — громко позвала я. — Драко Малфой! Он остановился и повернул голову. — Кто здесь? — Драко, я здесь! — взмолилась я. Он не ответил. Снова повернулся и продолжил идти. Застыв, я завороженно смотрела ему вслед. А затем, перед тем, как успела сообразить, что делаю, побежала за ним. — Малфой! — крикнула я без особой надежды, перепрыгивая через высохшие листья и сломанные ветки. — Малфой, подожди. Остановись! А затем я вдруг потеряла его из виду. Его словно поглотила тень. Я порывисто остановилась, восстанавливая дыхание и чувствуя, как заходится сердце в бешеном темпе, пока мой взгляд метался туда и обратно. — Драко? Ничего. И вдруг… Я услышала ветер. Но он не просто свистел. Его завывания вдруг отчетливо стали складываться в звуки песни. «Зелёные рукава были моей единственной радостью, Зелёные рукава были моей усладой!» — О, нет… — простонала я. Теперь, когда я во все это впуталась, сбежать было бы просто невозможно — у меня не было другого выхода, кроме как идти дальше. Я направилась вперед, в сторону звуков. Деревья становились все огромнее и огромнее, а стволы теперь были широкими, из-за чего мне то и дело приходилось сворачивать, чтобы обойти их. Тяжело дыша, я обогнула одно гигантское дерево… И в лицо вдруг ударил яркий свет утреннего солнца. Мне пришлось остановиться и поднести ладони к глазам, чтобы прикрыть их. И когда я смогла открыть их и сфокусировать взгляд, он врезался в огромную каменную усадьбу, отчего я удивленно открыла рот. Она имела несколько возвышающихся, заостренных кверху башен, широкие окна и длинную аллею, ведущую вверх и пересекаемую двумя садовыми изгродями по обеим сторонам. Я остановила свой взгляд на том, что было прямо передо мной. Я стояла перед огромными черными железными воротами, в то время как Драко впереди меня мчался к двери, ведущей в поместье. Он несся так быстро, как только мог, и его стремительный бег сопровождался звуком хрустящего под ногами гравия. — Малфой, стой! — попыталась было я, поворачиваясь в его сторону. — Это все не по-настоящему! Он меня не слышал. Или не слушал. Потому что чуть не влетел в переднюю дверь, вовремя остановившись прямо перед ней, и резко ее распахнул, стремительно вбегая внутрь. Я бросилась вслед за ним и успела схватиться за дверную ручку до того, как дверь захлопнулась, и скользнула за ним… И мое дыхание вдруг оборвалось на полувздохе. Он стоял, крепко обнимая красивую женщину, и рыдал в ее плечо. — Ох, мой бедный мальчик, — прошептала женщина, ласково касаясь рукой его золотистых волос. — Мне так жаль, Драко. Это была Нарцисса Малфой. Она чуть отстранилась от сына — я вздрогнула, прекрасно понимая, что Нарцисса прибьет меня на месте, если вдруг увидит. Но она не видела. Даже если бы я стояла прямо в том месте, куда падал ее взгляд, она бы меня не заметила, потому что все, что она видела, был ее сын. Я искоса посмотрела на них, чувствуя, как в сознание закрадывается смутное подозрение. Возможно, Малфой по-прежнему был один. Возможно, они вообще не могли меня видеть… Нарцисса подняла руку и сжала лицо Драко в своих ладонях. Затем подняла на него чуть встревоженный взгляд и приподняла брови. — Ты знаешь, как сильно я тебя люблю, — произнесла она. Драко, по чьему лицу все еще текли слезы, лишь кивнул. Нарцисса вытерла его слезы кончиками пальцев и мягко улыбнулась. Я сглотнула, ощущая неловкость. Но Драко глубоко втянул носом воздух и, кажется, расслабился. — Как ты очутился дома? Я неосознанно сделала три шага назад. Голова Драко метнулась вверх. Нарцисса обернулась, все еще крепко сжимая плечо сына. — Люциус! — воскликнула она. Но тот, только что выплыв из одной из боковых комнат, облаченный в черный костюм, остановился на середине пути, так и не договорив начатую фразу. Ничего я не желала так сильно, как за что-нибудь спрятаться, но поблизости совсем не было мебели. — К нам пришел Драко. — Нарцисса ему улыбнулась. Но Люциус не выглядел обрадованным — он окинул Драко мрачным взглядом. — Я вижу. Зачем? — Он лишь… — Я задал вопрос ему, — рявкнул Люциус, медленно приближаясь к своей жене и сыну. — Зачем ты пожаловал домой, Драко? Драко прочистил горло. Мать крепче сжала его пальцы. И вдруг Драко поморщился, будто что-то с силой уперлось ему в грудь. Он расправил плечи и заставил себя изменить выражение лица. Я тревожно нахмурилась, наблюдая за всем этим со стороны. — Я пришел повидать маму, — твердым голосом проговорил он. Люциус ответил ему насмешливым, но по-прежнему пристальным взглядом. — Оу, — вымолвил он. — Пришел искать утешения после того несчастья, что произошло с мисс Белл? Драко ничего не ответил, и я задержала дыхание. Так, значит, Драко действительно проклял Кэти Белл… И вдруг Драко снова скорчился и стиснул зубы, будто что-то, упиравшееся ему в грудь, теперь причиняло еще более острую боль. Люциус наклонился ближе, прожигая лицо сына изучающим взглядом. — Нервишки совсем расшалились, не так ли? — Нет, — уверенным тоном ответил Драко. — Почему, черт возьми, ты пришел именно сюда? — Люциус разразился ледяным смехом и обвел руками просторную комнату. А затем вновь посмотрел на Драко, и его голос сочился ядом. — С чего ты вдруг решил, будто можешь заявиться сюда, не имея более весомой причины, чем увидеть свою мать, когда прямо сейчас ты должен выполнять свой священный долг? — Он приблизился к Драко вплотную. Лицо того исказилось, а горло дважды сдавило судорогой — что-то причиняло ему невыносимую боль. Я отчетливо видела, что он борется с порывом схватиться за живот. — Почему ты не вернулся туда, где и должен быть, исполняя то, что тебе было приказано? — спросил его отец. — Я пытаюсь… — Нет, ты трус, — непреклонным тоном произнес Люциус. Драко пошатнулся в сторону, испустив острый, сдавленный вздох. Он сжал ткань своей рубашки на груди; когда он это сделал, его пальцы тут же обагрились кровью. Я прижала ладонь ко рту. Как это произошло? Люциус и пальцем до него не дотронулся, палочки в руке у него тоже не было… — Люциус! — вскричала Нарцисса, и ее лицо вытянулось. Люциус даже не взглянул на нее. — Я вижу это по твоим глазам, — снова заговорил его отец. — В течение всех этих лет я это наблюдал, сколько бы ни пытался из тебя это выбить. — Глаза презрительно сощурились. — Ты трус, трус и слабак. Драко издал сдавленный вскрик, хотя его челюсти были все еще плотно сжаты, а рука была прижата к груди. Багровые пятна пропитали рукава его рубашки в районе локтей, распускаясь алыми цветами. — Хватит, — прошептала я, едва шевеля губами. — Прекратите… — Люциус! — в ужасе взмолилась Нарцисса, закрывая Драко своим телом. — Ты несправедлив… — Тебе необходимо научиться перестать защищать его, Нарцисса, — жестко произнес он, поднимая бровь. — Твое няньканье сделало его мягким и бесполезным, как девчонку. Тело Нарциссы содрогнулось, и она тут же издала резкий вскрик. Я прижалась спиной к запертой входной двери. Когда через секунду Нарцисса подняла голову, кожу на ее бледной щеке прорезала красная отметина, будто кто-то ударил ее по лицу. В глазах Драко полыхнул безумный огонь. — Оставь мою мать в покое! Малфой приподнял подбородок, и что-то дикое проскользнуло в его взгляде. — Неужели ты не осознаешь, что если ты не выполнишь это задание, он прикончит нас всех? — прошипел он. — И моя смерть, и смерть твоей матери, — даже твоя собственная смерть, — будут на твоей совести. Перед тем, как до меня успел дойти смысл сказанных им слов, что-то невидимое схватило Драко, — стиснуло его плечи с невероятной силой, — и резко подбросило в воздух. Он спиной врезался в кресло. Оно тут же разломалось, ножки не выдержали и рухнули. Он упал на пол, и его накрыло деревянными обломками. Я испустила вопль и тут же прижала обе ладони ко рту. Что это за вид магии? И как он может работать без волшебной палочки? Я понятия не имела — я даже не могла понять, что именно происходит. Единственное, что я знала — это то, что все это делали слова Люциуса. Драко предпринял попытку встать. Но он тут же рухнул обратно на колени, и на его побелевшем лице мелькнула паника. Он согнулся пополам, прижимая к груди окровавленные руки. Я с силой стиснула зубы. К черту все это — я не могла просто стоять там и молча смотреть. Неважно, кем на самом деле был Драко, — такой участи никто не заслуживал. Я стремительно шагнула к нему. Но мои ноги не сдвинулись с места. Я все быстрее и быстрее перебирала ими, но они лишь скользили по полу. Я не могла пошевелиться. — Нет! — завопила я, вытягивая руки вперед в попытке сдвинуться с места. Но все, за что зацепились мои пальцы, был кусочек пустого воздушного пространства. — Драко! Меня никто не слышал. Никто даже не знал, что я нахожусь здесь. Люциус повернулся к Нарциссе. — Позволь мне обращаться с ним так, как он того заслуживает, — надавил он. Лицо бедной Нарциссы снова исказила гримаса боли; она подняла руку, сопротивляясь ей, но ее щека обагрилась кровью, узкой полоской стекавшей к губе. — Хватит, — взмолился Драко, лежавший на полу. По его лицу все еще текли слезы. — Пожалуйста, остановись… — Мистер Малфой, перестаньте! — закричала я. — Неужели вы не видите, что наделали?! — Это твоя вина, Люциус, не моя, — возразила Нарцисса, вытирая глаза. — Если бы ты выполнил свое задание с крестражем, Драко не оказался бы в этой ситуации! Я изумленно моргнула. Что? Какой крестраж? В какой ситуации? Я наблюдала. Лоб Люциуса нахмурился, и он сжал рукой горло в районе галстука. А затем взглянул на свои руки — кончики пальцев были измазаны кровью. Я внутренне похолодела. Они могли причинять боль друг другу. — Я хочу поговорить с ним наедине, — решительно произнес Люциус. Нарцисса коснулась губы и долгим взглядом изучала Драко. — Мам… — судорожно выдохнул тот. Я заметила перемену в выражении ее лица. В сознании тут же мелькнуло острое недоверие. — Что?! — закричала я, обращаясь к ней. — Вы собираетесь бросить его? Вы не можете так поступить! Не можете оставить своего сына наедине с этим монстром! Остановитесь! Но мой крик не достиг ее ушей. Нарцисса повернулась к ним обоим спиной и поспешила вглубь дома. Драко скривил лицо, будто его поразила новая вспышка боли. Конечно, поразила. Его только что бросила его собственная мать. Драко вылез из-под сломанного кресла, и обломки тут же обрушились на пол. Рядом с ним возник Люциус. Возвышаясь над сыном, он расстегнул манжеты своего пиджака и укоряюще поднял бровь. — Ты заставил меня потерять всякое терпение, — с разочарованием в голосе произнес он. — А это прежде не так часто со мной случалось. — Он приблизился к сыну, смотря на него презрительным взглядом свысока и скептично наклоняя голову. — Только взгляните на эти слезы. — Он щелкнул языком, и я отчетливо услышала нотки ледяной снисходительности в голосе. — Ты даже не можешь достойно вынести выговор. — Выговор? — зарычала я. — Так вы это называете? Оставьте его в покое! Драко неимоверным усилием воли заставил себя встать на ноги и поднял взгляд на отца. Люциус смотрел на него, улыбаясь, но во взгляде не было и тени улыбки, — он печально покачал головой. — Я возлагал на тебя такие надежды, Драко. — Он вздохнул, и на его лице промелькнула жалость. — Но теперь… Мне стыдно за тебя. Вопль, который издал Драко, проник в меня, безжалостно царапая, раздирая грудную клетку. Он упал на пол и скорчился, вопя, — его грудь, руки, спина и шея начали кровоточить. Он все кричал, не останавливаясь, пока я отчаянно пыталась двинуться хотя бы на дюйм; и тогда я, снова вперив взгляд в Люциуса, громко закричала, выпуская из легких вместе с воздухом всю свою бешеную ярость. — Отпусти его! Посмотри, что ты натворил! Это же твой сын! Оставь его в покое! И вдруг, в этот же самый миг Драко начал задыхаться и жмуриться, а затем резко распахнул глаза. Взгляд Люциуса стал затуманенным, он развернулся и направился вверх по лестнице, с громким стуком касаясь деревянного пола, что означало одно — он оставил своего сына в покое. Губы задрожали, и я прижала пальцы ко рту. — Драко? — выдохнула я. По щекам медленно покатились две слезинки. — Драко, ты в порядке? Драко поднял голову и посмотрел в ту сторону, в которой исчез его отец. Затем поднялся на ноги, чуть пошатываясь и оставляя после себя на полу неровно размазанный кровавый след. Он развернулся и уставился на меня; его кожа была мертвенно бледной, глаза ничего не выражали и часто моргали, в то время как кровь все еще продолжала сочиться из его ран, пропитывая ткань его рубашки. — Драко… Он нетвердым шагом понесся мимо меня к входной двери, открыл ее и выскочил наружу. Меня вдруг резко обдало холодным ветром. Я развернулась и побежала за ним, едва касаясь ногами земли, и, что важно, я снова могла двигаться! Я вытянула руку и коснулась двери, но мне даже не пришлось дергать за ручку. Она была открыта — за ней было небо, усеянное густыми облаками, и морозный воздух, пронизывавший до костей. Драко, пошатываясь, преодолел расстояние в несколько шагов, а потом его ноги подкосились, и он рухнул на землю. Я последовала за ним, погружая ноги в хрустящий гравий, и остановилась в шаге от него, вглядываясь в его лицо. Мог ли он теперь меня видеть? — Драко, — вымолвила я. — Драко Малфой, выслушай меня. Он лишь судорожно и рвано втянул ртом воздух, поморщился и прижал руки к левой стороне туловища. Он зажмурился. Вдруг в моей голове вспыхнула внезапная мысль. Что, если он до сих пор не оправился от всего этого? Что, если он умирает? Что сейчас произошло с его настоящей телесной облочкой в Выручай-комнате? — Драко, послушай! — позвала я, подходя ближе. — Все это не происходит с тобой на самом деле. Помнишь, что ты сказал мне? Это все иллюзия! Все в порядке. Тебе надо только встать, и тогда ты перестанешь истекать кровью. — Я сделала глубокий вдох. — Драко, твои родители… Всего этого не было. Помнишь? Твоя мать любит тебя, она бы никогда… — Слова не желали слетать с губ. Я вдохнула еще раз, пытаясь оформить в слова неясную, ускользающую мысль. — И я знаю, что твой отец не стал бы так с тобой поступать. Он никогда бы не сказал все эти вещи. Он… Он не… — Я запнулась и умолкла. Вот, в чем было все дело. Я оказалась права, хотя и вплоть до этого момента сама об этом не догадывалась. Вот почему все происходившее здесь напоминало кошмар: потому что даже если всего этого не произошло пока, никто не мог гарантировать, что не произойдет никогда. Лишь то, что Люциус Малфой никогда не произносил всего этого вслух, вовсе не означало, что он никогда не думал об этом про себя. И если он никогда не причинял открытый вред свой жене, это не значило, что он никогда не ранил ее сердце. И если он ни разу не сказал своему сыну, как многого от него ждал, это не означало, что сердце Драко не было бы разбито, узнай он, как сильно отец в нем разочарован. У Драко было больше шрамов, чем у Гарри. Разница была лишь в том, что их нельзя было увидеть. — Драко, — выдохнула я, делая еще один небольшой шаг в его сторону. Я не собиралась открывать ему глаза на его семью, рушить его представления. Я лишь хотела, чтобы сейчас его раны затянулись, и он перестал истекать кровью. — Драко Малфой, посмотри на меня. Он выпрямился и с трудом вдохнул еще раз. Повернул голову. И увидел меня. Его бровь дернулась, взгляд прозрачных голубых глаз прояснился. Одинокая слезинка, бриллантом сияя на солнце, скользнула вниз по бледной щеке. Пятна крови на его рубашке исчезли. И ветер снова зашептал, щекоча ячменные колосья вокруг нас. В течение долгой секунды он не сводил с меня глаз, но затем вдруг опустил голову. Я не могла произнести ни слова. Он изучал свои руки, поднятые ладонями кверху, которые теперь были совершенно чисты. Он поднялся. Не глядя на меня, он прошел мимо; его фигуру освещал приглушенный вечерний свет, и с каждым его шагом ячмень вокруг мелодично шелестел. Он снова шел к иве. Сглотнув и вытерев рукой глаза, ощущая, как в сознании все еще не смолкает поток путаных мыслей, я в течение мучительно долгой минуты боролась с собой. А затем стиснула зубы и поспешила за его удаляющейся фигурой. Сумерки все сгущались, а ветер игриво трепал мою одежду и волосы. Далеко впереди я увидела Драко, который отодвинул в сторону длинный полог, созданный ивовыми ветвями, и нырнул внутрь. Я опустила голову и съежилась, обхватывая руками плечи. Становилось холодно. Наконец, я приблизилась к иве, но теперь замешкалась. Изнутри не доносилось ни звука. Я с максимальной осторожностью протянула руку и коснулась прохладных, мягких ивовых ветвей, обильно усыпанных листвой. Я чуть отодвинула их в сторону, и они тихо зашелестели. Наклонившись, я заглянула внутрь. И тут же затаила дыхание. Невысокая, сочно-зеленая мягкая трава пушистым ковром устилала пол того, что по своему виду напоминало комнату. Прямо напротив меня возвышался шишковатый ствол сероватого цвета. Лужайка под ногами была усеяна крошечными белыми цветками в форме звезд, и все внутри этой комнаты освещал глубокий и мягкий, мерцающий голубоватый свет, который не был слишком ярким, но искрился, переливаясь из одного оттенка в другой. Я шагнула внутрь, стараясь делать это как можно бесшумнее. И вдруг в изумлении застыла. Куда бы не ступила моя нога, оттуда мгновенно поднималась волна маленьких невесомых шариков из сияющего золотого света, и, устремляясь вверх, плавно парила по всему пространству. Впереди, в тени изгибающейся крыши, которая начиналась у основания кроны, я вдруг заметила нечто странное, а именно, старинные напольные часы, которые почему-то лежали на земле. Их стрелка не двигалась. Она застыла, указывая ровно на двенадцать. Именно на них сидел Драко, свесив ноги и прижав локти к коленям. Его воротник был измят, верхние пуговицы на рубашке были расстегнуты, непослушные светлые пряди падали на лоб. Я не произнесла ни слова. Подошла к нему, совершенно бесшумно, и постояла секунду, ожидая, что он меня узнает. Но он так и не взглянул на меня. Я опустилась на землю в нескольких шагах от него, подтянула колени к груди и обхватила их руками. Грудь пронзила ноющая боль. Я перевела на него взгляд. Он покосился в сторону, выражение его лица не изменилось, если только не считать слез, которые сейчас стекали по его бледным, как снег, щекам. Эти капли выглядели словно драгоценные камни — я могла поклясться, что выглядели, — и когда они падали с его подбородка, переливались всеми цветами радуги. А его глаза были наполнены слезами, редкими крупными каплями стекавшими по его лицу, — я никогда прежде не видела таких ослепительных, сияющих голубых глаз. Все в нем сейчас казалось сглаженным, совершенным — даже изогнутая бровь и взъерошенные волосы цвета платины, отдельными прядями прорезавшие бледный лоб. Он моргнул и втянул воздух дрожащим ртом. Тяжело сглотнул и заставил себя повернуть голову в мою сторону, но не выдержал и закрыл глаза, так и не взглянув на меня. Я рвано и глубоко вдохнула, погружая пальцы в сочную, прохладную траву, придвигаясь чуть ближе к нему, но не настолько близко, чтобы касаться. Он чуть склонил голову в мою сторону, и, хотя он все еще не поднимал на меня глаз, я чувствовала, что он знает, что я нахожусь здесь. Я по-прежнему молчала. В течение какого-то времени мы просто сидели, наблюдая за тем, как маленькие сияющие пузырики поднимаются вверх. Я рассматривала его лицо, освещенное этим ярким мерцанием, и что-то в моей груди заныло, тянущей болью растекаясь по венам. Он медленно моргнул, перевел дыхание и негромко произнес: — Прости, что называл тебя грязнокровкой. Мои губы приоткрылись. Он прикрыл глаза и больше не шевелился. Взгляд вдруг подернулся мутной дымкой, и я моргнула, настойчиво ее прогоняя. В течение какого-то времени в горле было совсем сухо, отчего я не могла признести ни слова. Наконец, я быстро сглотнула и озвучила то, что для себя решила еще в тот момент, когда он начал истекать кровью: — Прощаю. Он снова устремил на меня взгляд. Из легких вдруг тут же испарился весь воздух, когда я поймала его взгляд, позволяя этой бездонной голубизне проникнуть глубже. Он снова опустил голову, смотря прямо перед собой, и после этого никто из нас больше ни разу не заговаривал на протяжении всей оставшейся ночи. __________________________________ * — Greensleeves («Зеленые рукава»)— английская фольклорная песня, известная с XVI века. Дважды упоминается в произведениях Уильяма Шекспира.