Вкус чужой крови на губах

      Помещение окутал мрак, и лишь еле горящая лампа, стоящая на столе, хоть как-то позволяла не утонуть в нём с головой. Здесь гулял холод, здесь витал смрад, но это не останавливало его: уверенную походку, несколько резкие и нервные движения руками; не колебало стойкость в холодных голубых глазах, сменённую после кротким теплом, стоило взгляду зацепиться за лежащий на кровати силуэт.              В почтении склоняя голову, он осел на колени, не смея поднимать лица. Его любимая, прекрасная Принцесса, столь хрупка и беззащитна в теперешнем состоянии: и её длинные, светлые ресницы, и потрескавшиеся тонкие губы, и бледная, почти прозрачная кожа, замёрзшая, холодная, будто бы стеклянная, — она лежала перед ним, как на ладони. Она была зависима от него, она нуждалась в нём. Или, быть может, только он нуждался в ней одной?              И он зовёт её по имени: тихо, еле слышно, в надежде быть услышанным; в надежде не разрушать умиротворённый покой, устоявшийся в помещении. Но ответа никогда не приходило, и даже от понимание того, что, возможно, голос её более не зазвучит прелестной песней в самом сердце, надежда никогда не покидала его. И юный солдат продолжал сидеть, продолжал шептать, продолжал молиться и надеяться.              Она не могла покинуть его так скоро. Она просто не имела права оставлять его одного!              Протягивая руку, он обхватил её ладонь своими, проводя пальцами по мягкой коже, но не чувствуя былого тепла, как когда-то давно, при лёгких, дружеских прикосновениях. И он сжимает её, в надежде согреть, и он целует, вкладывая все скопившееся на душе чувства в каждое невесомое касание.              Терялось всё в этом мире, забывалась и война, и обязанности, как вышестоящего; оставалась одна глупая надежда, перерастающая в злость, в гневный приказ, а после — крик, никчёмный, никем не услышанный, идущий из самого сердца.              Посмотри на меня! Открой глаза!              Его рука сжимала мертвенно-бледную ладонь, а за спиной — укоризненный взгляд кровоточащего ока. Он чувствовал его, он сжимался под ним и тихо смеялся, понимая: он не один, их сотни, тысячи. Позади, вставая в несколько рядов, не сводя с него пристального взгляда, прожигающего самую душу насквозь. Жертвы, безвольно падшие от его руки. От короткого приказа, от одного слова, и кровь на руках потерянного мальчишки уже не стереть.              Призраки прошлого шепчут безмолвно: обвиняя, оскорбляя, разрушая последние нити рассудка. И он злится, и он смеётся, и он приказывает им заткнуться; и он приказывает ей спасти его.              Всё из-за тебя! Всё это случилось из-за тебя!       — кричит он, обвиняют его же фантомы.              — Господин Троярд?              И он умолк, с опущенной головой, с сжатой до синяков ладонью в руках. И, скрыв безумную улыбку, надеясь на то, что слёз на его глазах уже не видно, поднялся, махая рукой своему подчинённому. Удалился из помещения, последний раз окидывая его взглядом, и зацепился за хрупкое тело: мёртвое, холодное, уже давно не живое. И пообещал себе вернуться; и пообещал вернуться тем, кто стоял в тени; кто с искривлёнными улыбками наблюдал за ним; кто не скрывал осуждения в слепых глазах давно погибших.