Вдова

Вдова продолжает имитировать жизнь, подозревая, что когда-нибудь сможет вспомнить, как это — жить без него. Мимикрировать под соседок, подруг, сочувствующих родственников. Делать вид, что — пережила. Вдова прячет в черной косе белую прядь. Вдова вспоминает, что люди вокруг — не враги. Вдова гонит ненависть к тем, кто беспечно ходит по улицам. Смеется, плачет, мечтает и живет — Вместо. Вдова молчит, вспоминая, что нельзя вцепиться зубами в глотку проявляющему к ней интерес коллеге из смежного отдела за то, что его — не было там. Вдова не верит в память о холодном жестком теле на мокром целлофане, что сама омывала перед погребением дождливой октябрьской ночью. Знает, что это было только злым, невозможным сном. Вдова каждую ночь старается заснуть и не думать, как это — когда кусок свинца взрывает сердце. Вдова улыбается дочери, показывая фотоальбом. Сушит слезы, глядя в блестящие детские глаза. Вдова помнит, что не смогла удержать. Проиграла схватку с той, другой — белокосой, жадной, вечной. Вдова переключает канал, когда в новостном сюжете показывают войну. Вдова каждую субботу ходит на свежую могилу. Долго глядит на истрепанные злым зимним ветром пластиковые венки на комковатой ледяной земле. Зажигает свечу. На всякий случай. Ведь она знает, что там, под мерзлой ледяной землей — другой. Вдова сидит ночью у окна, бессмысленно надеясь, что в том холодном страшном, абы-как запаянном ящике привезли не его. Вдова видит во сне: ящик пах влажным металлом и чем-то страшно сладким, душным. Чужим. Вдова видит, что его глаза теперь живут на лице дочери. Вдова продолжает ждать.