Волчий пастырь

Волчий пастырь - не выдумки да побасенки, то всем от мала до велика известно. Но того, что я поведаю, окромя меня навряд ли кто слыхивал, потому как страшно стар я. Так слушай же сюда, буду тебе сказку сказывать. Сказку-быль про человека с глазами звериными, про волка с душой людскою, что мчится со своею стаей по небу, словно кого-то догнать пытаясь. Людишки молвят, будто бы появление его беды да горести знаменует, только вот бреховство это, ибо никаких несчастий Пастырь не предречет и не принесет, ежели самому не плошать. Нет, нет нужды бояться Пастыря и его стаи, то Охота Дикая - упыри да страховидла на конях-скелетах, от них прочь бежать надо, голову сломя, да по погребам прятаться. Мужичье-то одно от другого не уразумеет, вот и ходит молва, на Пастыря клевету, как на вора да убивца, наводящая. Несправедливо то, ох, несправедливо, уж я-то знаю, о чем глаголю. Преданья те поклёпные учат даже, как одолеть-отогнать Пастыря. Учат, мол Волк огня чурается, ты запали, пастушок, березовую хворостинку потолще, да хлестай-лупи ею зверя, на овечку твою глаз положившего, шкуру ему подпали как следует, шороху наведи да руганью гадкой его обложи, чтоб сбёг зверь бессовестный и отару твою с миром оставил. Мол, какое б обличье ни принял Пастырь, раз дух в нем волчий обитает, то и увертки супротив волков обыкновенных на него эффект возымеют, будь то словцо покрепче, дубина али камень. То все сказки дедовьи, ты им не верь. Не устрашится Волк ни бича твоего, ни проклятий: камень и злое слово давно уж нипочем ему, лишь очередным рубцом и усмешкой недоброй ему они отзовутся. Огня такмо же Волк не боится, прутиком своим только насмешишь его ты. Паче того, наперекор всяким инстинктам, живому созданью присущим, Волк прямиком в полымя трескучее ворвется и без раздумий по угольям пройдет, коли путь этот ему верным привидится, коли ждут его в конце пути того. Ибо Предназначенье Пастыря - идти на зов тех, кто в нем нуждается. И нипочем Пастырю огонь, потому как крещен им он, он и стая его, мчащаяся ему во след. Стая, по-песьи преданная, по-волчьи сплоченная, что так и несется за ним по земле ли, по небу ли, да навстречу судьбе своей, Пастырем учиненной. И нет никому от нее спасения. Потому как проклят Волк. И тот, чей путь с его пресечется - такмо же горе на себя накличет, будь то враг ли, друг. Ибо первого не отпустит Волк, а второго возьмет за руку Та, что ждет в тумане. От взгляда светлых глаз ее Пастырь бежит прочь, ладонь ее - холод камня, венец ее - цветы не ей, воля ее - второе острие. Та, на которую не оглядывался, как прежде ждет в тумане, где не единожды уж касалась его дыханием. Где ждут его те, кто унимал его одиночество. Ибо проклятье Пастыря - смотреть, как умирают те, кто в нем нуждается. Ведьма наслала на него проклятье то, спряла плесневеющими пальцами, нашептала загнивающими губами, болью и злобой своей заправила, чтоб кухарство ее гнусное горше было. Так, однажды опоздав к той, что звала его, вечность ему подводить прикипевших к сердцу уготовано. И средь гор, городов и земель, навек забытых, мечется Пастырь, отыскать ее пытается, так и не смирившись, ищет след ее, но не отзывается она на волчий вой. Лишь за туманом мокрым слышно хлопанье ее крыльев. Из-за проклятья того Волк людей и чурается, близко к себе не подпускает, бранится и огрызается, гонит прочь чужаков, им такой участи не желая, да они все равно к нему прибиваются, словно тянет их что-то. Так и мчится он, вечно в пути, то со стаей, то один, но даже один он не всегда одинешенек. В ночи, когда Луна освещает землю, над головой Пастыря можно усмотреть прыткую птаху - то пустельга, черная, как волосы той, что сотворила ее из своей тоски, надежды и осколка льда. Птица то и дело обгоняет Волка, тогда он за нею несется ошалело, словно бы дышать без нее ему не можно, и успокаивается лишь только, когда ее настигает. А теперь внимателен будь, дам совет тебе толковый. Ежели встретишь на пути своем Волчьего пастыря, не бойся: живущему по совести он вреда не причинит, ажно подсобить чем может. Только не задерживайся и, как помощь он тебе окажет, челом бей и уходи поскорее. А главное, как бы ни была сильна жажда с ним поохотиться - а она будет сильна, что твоя баба, коромысла тягающая - ты этого делать не смей. Потому как жизнь свою прежнюю вспоминать опосля не захочешь и назад уж не воротишься. И помни, прося Пастыря, ты будь почтителен и шибко не наглей, ибо бесстыжих хамлюг он не жалует, и рискуешь остаться ты после встречи с ним не с дарами да щедротами, а с мордой расквашенной и отпечатком сапога на жопе. И поделом тебе тогда, дубина ты стоеросовая. А коли ты живешь не по совести, разбоями и злодействованиями всяческими промышляешь, баб насильничаешь и зверушек обижаешь, али же вовсе не знаешь, кто такая эта совесть будет, то берегись. Берегись света лунного и воя волчьего, взгляда короткого и слова тихого, зубов и когтей берегись. Стали берегись, ибо для таких, как ты, веками петь ей уготовано. А таким, как ты, для нее. Споешь ты сладко, и эхом песни твоей земля насытится и сталь напьется, ее ты убаюкаешь, как дитя любимое, да сам уснешь безвозвратно. Поделом тогда и тебе, сволота поганая. Чойта я увлекся, извиняй уж старика, незнакомец. Все. Все я рассказал, чего хотел, а то и поболе маленько. Светает уж, ступай своей дорогой путник, пока туманом ее совсем не заволокло, да помни о моих словах. И, покуда до дома не доберешься, не оборачивайся.