Чешуя

Дэвид заметил татуировку матери Вэлмы, когда она уходила от них и надевала туфли. Чёрные распадающиеся треугольники, похожие на чешую. В детском альбоме Вэлмы он нашёл её фотографию с родителями на пляже. Её отец, мясистый и высокий мужик возвышался над хрупкой низкорослой женщиной и пятилетней дочкой как бетонная автобусная остановка. Приглядевшись, он заметил на его ноге свившуюся в клубок кобру с раскрытой в укусе пастью. Ему показалось это ироничным. Мать с распавшимся узором чешуи и отец с озлобленной нападающей коброй слились в лаконичную «V» на лодыжке своей дочери. Как рисунок на мерзком и жутком капюшоне этой противной ползучей твари. Жаль, что этой милой семейной драмы не увидит этот огромный валун из мяса – он ушёл из семьи, когда Вэлме стукнуло десять. Но Дэвиду было похуй. Дэвиду было похуй и тогда, когда обнаружил на лобке у Вэлмы давно заживший шрам от маленького ожога. Он возвышался над её половыми губами, как белый неровный гнойник. Но это было не так отвратительно, как то, когда она в душе случайно порезала его бритвой и вся её вагина была залита кровью, а этот чёртов бугорок приобрёл налившийся тёмно-розовый оттенок. Только тогда Дэвид спросил откуда он. Вэлма ответила, что ей его оставил насильник, про которого она рассказывала. И Дэвиду снова стало похуй. Стало похуй на этот налившийся и уродский бугорок среди чёрных вьющихся лобковых волос. Похуй только потому, что не похуй на Вэлму. Дэвид на многое забивал в её внешности, потому что маленькая буква «V» на его плече лишь увеличивалась и наливалась краской. Ему было плевать на её изуродованное рытвинами от прыщей и шрамов лицо, спрятанное за тремя слоями тоналки, на отпадающие слои пудры, словно чешуя, на щеках, на не до конца сгибающийся указательный палец на её правой руке, на глубокий белый шрам, рассекающий её узкую костлявую спину. Ему даже было без разницы, что его красная точка на солнечном сплетении Вэлмы начала с годами блёкнуть и размазываться. Он прекрасно знал, что она не сама по себе проявилась между её аккуратных маленьких грудей, а проникла дешёвыми чернилами под кожу у подпольного татумастера. Но ему было похуй. Ведь татуировка Вэлмы лишь крепла в его коже, мышцах и сухожилиях. Однако всего один раз в жизни Дэвид понял, что ему не плевать. Ему впервые за десять лет стало не похуй, когда он рано утром увидел её не накрашенное лицо в зеркале в ванной. Из слабо приоткрытой двери, всего на полсекунды. Эти сраные полсекунды убили в нём всю его жизнь. На неровном и бугристом лице Вэлмы отчётливо и ярко изображена свившаяся в клубок королевская кобра, раскрывшая узкую пасть в укусе. Ведь Вэлму изнасиловали в десять лет.