Ее главная роль

Солнце робко касалось золотистыми лучами оконного стекла, разукрашенного морозными замысловатыми узорами. Светило еще только-только вступало в свои владения после оставившей эти края метели, бушевавшей здесь несколько дней. На дворе скованный морозом снег весело потрескивал под ногами челяди, переливаясь на солнце, словно россыпи драгоценных каменьев. Барон Корф с едва слышным вздохом отошел от окна. Что может сравниться с верховой прогулкой в похожий зимний день? Нынче же покинуть дом возможным не представлялось в силу сразу нескольких причин. Но дела барон охотно, безо всяких угрызений совести отложил бы, если бы в прогулке его смогла сопровождать супруга. - Вы завтракали? - появление Анны в кабинете явилось для мужа полной неожиданностью. - Разумеется, - мужчина слегка усмехнулся, - с Варварой голодная смерть нам не грозит. Как себя чувствует Иван Владимирович? - Слава Богу, уснул, - баронесса устало опустилась в кресло. Их двухгодовалый сынишка занемог, всю ночь мать провела подле постели больного, - жар спал. Владимир пристально взглянул на супругу. Больно было видеть осунувшееся, бледное после бессонной ночи лицо любимой женщины, но разделить с ней дежурство у постели сына она же сама ему и не дозволила, так твердо отправив отдыхать, словно он был ей не мужем, а сыном. Владимир Иванович ушел, но глаз так и не сомкнул, всю ночь бесцельно меря спальню шагами то вдоль, то поперек. За все эти годы мужчина так и не перестал удивляться сочетанию в жене нежной девичьей скромности, временами граничащей с робостью и послушанием, даже покорностью, и внезапной твердости, оттененной бунтарством и своеволием. За несколько лет супружества Анна изменилась, но прежние черты сквозили в каждом жесте. Казалось, ее романтическая мечтательность исчезла, но стояло приглядеться чуть внимательнее, тотчас же становилось ясно, что сейчас ее натура актрисы, так и не заблиставшая на театральных подмостках, полностью поглощена самой главной в ее жизни ролью - жены, матери, хозяйки дома. И роль, призванная длиться вечно, доставляет женщине несказанное удовольствие. И громогласные овации, признание, толпы поклонников таланта, море цветов меркнут на фоне огоньков любви и нежности, загорающихся в глазах барона при появлении Анны, да что там появлении, лишь одной только мысли о ней, и лучезарной улыбки малыша, тянущего свои ручонки к матери. Владимир с улыбкой глядел на жену, облаченную в домашнее, но от того не менее очаровательное платье, зябко кутающуюся в шерстяную шаль. Ее точеную фигуру не изменили роды: такая же тонкая талия, все так же четко очерченный овал лица, обрамленный белокурыми волосами, мягкими волнами ниспадающими на плечи, когда их не укладывали в прическу, полагающуюся замужним дамам. Разве что движения стали более плавными и размеренными. При воспоминании о родах улыбка исчезла с лица Корфа, та ночь навсегда врезалась в его память. *** Двумя годами ранее. Владимир допоздна засиделся в кабинете, проглядывая отчет управляющего. В отличие от предыдущего, Карла Модестовича, новый вел дела вполне сносно, приворовывая, конечно же, но главное, он не совал свой нос, куда не следовало. От бумаг его отвлекли чьи-то быстрые шаги, приближающиеся к двери кабинета. Барон уже приготовился довольно сурово отчитать наглеца, посмевшего потревожить барина в столь поздний час. - Владимир Иванович, барин, - в кабинет, не удосужившись даже постучать, ворвалась запыхавшаяся Варвара, - у барыни схватки начались. На кухне она, сама решила спуститься вниз, молочка испить пожелала. - Схватки? – меняясь в лице, переспросил мужчина. – Так чего же ты стоишь! За доктором пошлите немедля. И князя Долгорукого известите – он желал находиться подле дочери в момент рождения внука или же внучки. Анна где? Ах, да, на кухне. Барон бросился на кухню. Искаженное от боли лицо жены его обескуражило – он растерялся на мгновение. Мужчина с трудом взял себя в руки, жена была напугана, и ее следовало успокоить. - Милая, - Владимир осторожно провел ладонью по щеке супруги, - доктор Штерн скоро будет, а сейчас я помогу Вам добраться до спальни. Анна, какое же безрассудство в Вашем положении совершать такие прогулки, в доме полно слуг, а Вы знаете, что ребенок должен появиться на свет со дня на день. Владимир Корф аккуратно и легко поднял на руки жену, словно она ничего и не весила вовсе. По коридорам он передвигался так быстро, как только мог, дабы причинить баронессе как можно меньше неудобств и боли. Путь до спальни казался бесконечным, барон готов был бежать, бежать стремглав, что есть духу, если бы не опасался причинить жене новое страдание. Не стало легче и когда он опустил женщину на широкую кровать, застеленную белоснежным с кружевом покрывалом. Растерянность отказывалась покидать Корфа. Но коли одна растерянность… Душу наполнял передавшийся от Анны Петровны страх, острыми ледяными когтями вцепившийся в самое сердце, заставляя то биться тише и неровно, в попытке сковать волю. - Ветер… - женщина рвано выдохнула. – Слышите, как воет ветер? Словно волчица, потерявшая детеныша. - Какая же это волчица! Прислушайтесь, ветер вовсе не воет, он поет. Поет, Анна, поет колыбельную, чтобы малыш успокоился. Муж отчетливо осознавал, что только он может и должен успокоить женщину, напуганную схватками. Но для этого ему самому следует запрятать свои страхи в самый дальний уголок души, не позволить им прорваться наружу ни в едином слове, ни во взгляде. И Владимир сидел рядом на постели, ласково сжимая руку любимой. На висках Анны проступили бисеринки пота. Казалось, время замедлило свой бег. Ни Штерн, ни Долгорукий не появлялись. Корф внезапно ощутил себя маленьким мальчиком, который оказался один перед лицом того, с чем ему справиться было не под силу. Похожее чувство бессилия перед чем-то страшным, уже свершившимся, он испытывал в день смерти матери. Но тогда с ним рядом находился отец, а маленький Володя Корф поспешил назначить повинного в его несчастье. Нынче, по счастью, виноватых искать не приходилось. - Да, кричите, Анна! Черт возьми, кричите, не сдерживайтесь! – воскликнул барон, не в силах наблюдать, как баронесса, сдерживая стоны, искусала себе в кровь губы. - Владимир, пообещайте, - тихо произнесла женщина, умоляюще глядя на мужа, - пообещайте, что не оставите нашего ребенка. - Я? - Моя мать едва не погибла, производя на свет меня. Таня у Долгоруких умерла при родах. Я боюсь… Пообещайте! - Анна, что за глупости, - слова ее больно обожгли, как удар хлыста по оголенной, беззащитной коже, - Вы сильная, смелая. Аня, девочка моя любимая, ты справишься, нужно только верить. Я не оставлю тебя никогда! - Владимир, - она слабо улыбнулась, сжимая ладонь мужа тоненькими пальцами. А потом медленно тянулись часы ожидания, которые он провел в кабинете вместе с князем Долгоруким, то нервно дымя трубкой, то ходя из угла в угол, заложив руки за спину. Петр Михайлович нервничал не меньше своего зятя, его память еще не стерла смерть крепостной Татьяны, подарившей ему внука Андрюшеньку. Появление доктора Штерна, поведавшего о благополучном разрешении Анны и о новорожденном мальчике, явилось для обоих самым радостным известием за истекшие часы. Мужчины смогли облегченно вздохнуть. Мальчика окрестили Иваном, в честь покойного барона Корфа. *** - Эк его угораздило простудиться, - покачал головой Владимир Иванович. - Няня, что гуляла с ним давеча, призналась, что не углядела, полакомился Иван снегом. Я давно замечаю, манит его снежная белизна. Вот он и улучил момент. - Ох, что ж будет, когда Иван Владимирович подрастет, - рассмеялся барон. – Я письмо от Репнина получил. Пишет, что они с супругой и дочерью приедут погостить у князя Долгорукого на Рождество. - Чудесная новость, - Анна одобрительно кивнула.