Там, где живет твое сердце

Она влюбилась в эту книгу с первых строк. Спасибо книге, что оставалась рядом, когда никто другой – нет. Когда никто другой, такой нужный и важный – нет.* Сотканная чем-то сокровенным, искренним. Немного старая, потертая временем, с истрепавшимся переплетом и затертым названием на обложке. Робин так и не узнала ее название. Но каждое написанное слово знала наизусть, как Отче Наш, и верила. То была грустная история. Немного простая, без помпезного синтаксиса сложносочиненных с кучей придаточных. Но от этого не менее честная. Короткие фразы будто рубили с плеча. Вызывали стаи мурашек по коже. Поднимали в ее душе целый океан эмоций, - столь скупо, но чувственно, что Робин глотала слова, как ошалевшая, каждый раз, при прочтении. Книга давала ей силы жить. И была единственной ценной вещью. Хотя, если честно – единственной в ее жизни вещью. Туфли, помада и красивые платья были ей чужды. Когда, иной раз, денег едва хватало на еду – быть прихотливой равнозначно смерти. Лохмотья ее устраивали. Будучи девочкой восьми лет она потеряла многое. Потеряла свой дом. И книга – единственное, что у нее оставалось. То была грустная история. Сотканная чьим-то сокровенным, искренним. Будто отражение ее собственной жизни, - ей так казалось. О том, как заблудившийся мальчик потерял свой дом в кровавой резне междоусобицы. Большие люди, в плащах и в масках. Убили родителей, сожгли селение из-за мерзкого страха. Страх, что окутал целый мир, был похож на всеобщее безумие. Как вирус, распространялся с огромной скоростью. Страх перед силой, навыками, геномом. И лишь из-за этого была истреблена целая семья, живущая в мире, гармонии, и не желавшая никому зла. Мальчик остался один. Хоронил всю семью своими маленькими руками. Глотая слезы, рыл могилу отцу и матери. Проклинал убийц. Клялся на трупах, что отомстит. И даже предал лучшего друга для своей цели. Становился сильнее, день ото дня, и взращивал в себе самое сильное – ненависть. А друг его ждал. Верил в него и молился за душу. Потому что холод, навеянный одиночеством – как смертельный яд. И мальчик, ставший юношей, погрязал все больше и больше в черном смолянистом дегте кровожадной мести. Он безжалостно убивал тех, кто разрушил его мир. Но, вместо долгожданного удовлетворения отомщенных, он получил лишь пустоту. У него не было больше смысла жизни, не было целей, мечты и амбиций. Не было дома, семьи и даже места, куда можно было бы вернуться. Будто на его жизнь опустили тяжелый занавес и пустили титры. Но это было не так. Потому что, несмотря ни на что, оставался человек, который его ждал. Лучший друг, преданный, но преданным себя не считавший. Он просто взял его за руку и повел домой. И тогда тот мальчик понял: дом – там, где тебя кто-то ждет. Там, где живет твое сердце. Робин каждый раз горько глотала слезы. И с каждым разом все труднее и труднее было поверить в то, что где-то ее ждут друзья и близкие люди. Горечь предательства становилась все нейтральней. Разочаровываться в людях – привычней. И никому. Ни в кого. Ни за что. Целый мир гонялся за ней, как за маньяком Потрошителем, в то время как ей, маленькой девочке, хотелось быть просто кому-то нужной. Это не много. Это – малое, что может дать человек. Но Робин даже этого не доставалось. Как только она привыкала к новым людям – ее предавали. Продавали дозорным, сдавали местным властям и мировому правительству, что жаждало смерти маленькой девочки. Поэтому Нико давно научилась не доверять людям, от которых веет малейшей фальшью. Но ей все равно было больно. Так больно, что она каждый раз открывала ту книгу, ныряла в эту историю и жила жизнью того мальчика. И каждый раз плакала навзрыд. Потому что с окончанием истории приходилось вернуться в одинокую реальность. У нее не было друга, что мог бы помолиться за нее – все ее друзья мертвы от вызова пяти, а дом уничтожен мощными снарядами взрывов. И, плавая в маленькой лодке по бескрайнему морю, одиночество сильнее впивалось в сердце. Она все чаще думала о самоубийстве. Мысли о том, что мир лишь вздохнет свободнее с ее смертью, больше не казались чем-то противоестественным. Робин не нужна была никому. Но и ей никто уже не был нужен. В свои восемнадцать, юная, но не по годам умная девушка, перестала ждать. И, без отчаяния, научилась предавать сама. Хладнокровно, как всегда ее предавали. Из людей она вытягивала свою выгоду, свою награду. И стремилась познать суть мира – что может быть честнее и откровенней, чем прошлое? Что может быть лучше рассказанной книгой историей? Выдуманный кем-то мир казался ей слаще жизни реалий. Но и из такой жизни она умудрилась извлечь удовольствие. Эта игра, на выживание, - кто первым в сердце выстрелит, - будоражила воображение. Она как тень или кошка – всегда ускользала в последний момент, с первыми лучами восходящего солнца. И больше не важно было, кто кого выследит: она выслеживала тех, кто, как думал, выслеживали ее под прицелом заряженных пушек. Ловко, лениво и словно бы нехотя она загоняла в капканы до жути жаждущих ее смерти. С этой игрой мысли о самоубийстве были погребены сознанием. Не было ни жалости, ни сожалений: она не собиралась извиняться перед мировым правительством за то, что дышит этим соленым воздухом. Он за ней не гнался. Он был не таким. И, наверно, единственным, кто не желал ей смерти, - по крайней мере, ему в этом удалось ее убедить. Не по годам умная, но все-таки юная девушка. Робин попалась в ловко расставленные сети Роба Луччи и влюбилась в него, как девчонка. Но она и была девчонкой, если уж на то пошло. Он казался ей непомерно глубоким в своих рассуждениях. Справедливый, как будто бы перед ней стоял сам Бог – Роб Луччи покорил ее лишь несколькими сакральными фразами, что так поразительно были похожи на то, о чем писалось в ее любимой книге. Он защищал ее ценой своей жизни, хоть она никогда не просила. Его ладонь была теплой, уверенной, и крепко сжимала ее тоненькую ладошку, прогоняя тревоги завтрашнего дня. Луччи вписывался в ее мир как окружность в окружность, все больше и больше влюбляя в себя. Робин казалось, что лишь одни эти объятья делают ее самой счастливой женщиной на планете. Ей и не нужно было большего. Мир, обитающий доселе лишь в ее книгах, внезапно ожил. Море, что раньше навевало тоску об Охаре, теперь казалось приветливо-голубым. Прозрачным, искрящимся тысячей огоньков на полуденном солнце, бескрайне-свободным. Робин мечтала бороздить эти просторы, держа его за руку. Быть его женщиной – теперь об этом мечтала она. И его улыбка, еле заметная, но согревающая, - окончательно отогрела замерзшее в одиночестве сердце. Роб брал ее, как то подобает мужчине. Страстно, вальяжно и не спеша. Она прогибалась под его волей с охотой, разводила бедра и притягивала ближе, чтобы почувствовать. Она отдавалась ему неумело, смущенно, но до самого конца, раскрывая перед ним свое тело и душу. А он сжимал ее ягодицы и проводил губами по изгибам спины. Ласкал ее пальцами по обнаженной груди и одурманивал иссушающими поцелуями. Он брал ее слишком красиво. Слишком красиво, чтобы быть правдой. В этот раз она давилась слезами больше недели. И ей, как никогда, хотелось умереть. Она проклинала свою жизнь и больше не верила в Бога. Потому что это слишком жестоко. Тем больней предательство, когда его меньше ожидаешь. Луччи всадил ей нож в спину по самую рукоять, как в прямом, так и в переносном. Израненная, оплеванная, с полудохлой душой. Робин искренне сожалела, что выжила и спаслась. Мировое правительство зашло слишком далеко в своих играх – агент СР9 чуть было не прикончил ее. Но чуть-чуть не считается, Робин каким-то чудом удалось ускользнуть. Ей не хотелось верить в то, что этот мужчина предал ее. Но она не могла отрицать, что его внутреннее правосудие, в конце концов, пожелало ей смерти. И, в конечном итоге, разгрызая себе запястье, ей удалось принять холодную реальность: Роб ее не предавал. Он изначально не был на ее стороне, только и всего. Но все же она чувствовала себя паршиво и не могла найти равновесия даже в книгах. А та, излюбленная, что прошла с ней весь путь с самого детства, пошла на корм рыбам. Робин в порыве истерии порвала ее на мелкие части и выбросила в море. Больше она не верила в то, что встретит тех, кому она будет нужна. Робин не нужна никому. Робин нужна только Робин. Ты – все, что тебе нужно. Ты – все, что у тебя есть. Но иногда, разбуженная ночью тем одиночеством, что стало для нее апогеем, она жалела, что предала ту книгу. Книгу, в которую влюбилась с первых строк. В книгу, что оставалась рядом, когда никто другой – нет. Больше у нее ничего не было. Из зеркала на нее смотрела двуличная сука. С накрашенными яркой помадой губами. Она улыбалась, хоть и притворно, но каждый верил, это – по-настоящему. Ей двадцать пять – ни много, ни мало. В самом расцвете, на пике своей красоты и молодости. Робин пользовалась мужчинами, как одноразовыми платками. Влюбляла в себя одной только загадочностью и обворовывала до нитки. Будь то деньги, драгоценности или фолианты – она забирала себе то, что ей нравилось. Жить в эгоизме было изысканно. А для чего ж ей еще жить оставалось? И только история, так до конца и никем не познанная, все так же манила ее и раскрашивала. Она взахлеб глотала слова, написанные кем-то когда-то, и приходила в восторг, узнавая и открывая для себя нечто новое. Сосущую в душе пустоту лечила историями. Она искала ту книгу, что утопила от собственного отчаяния. Но, без названия и автора, она была иголкой в сеннике. Ей оставалось лишь досадливо кривить губы в усмешке над собственной глупостью. Она считала себя взрослой и искренне верила в свой ум. Думала, что больше никогда не повторит тех ошибок. Роба Луччи она почти забыла, но перед тем, как кануть в небытие, он вновь появился и цепко схватил за локоть своими пальцами, которые когда-то ее ласкали. То была светская вечеринка на острове Лиэль, местный барон хвастал своей коллекцией древних рун. И Нико, заинтересовавшаяся языком древних, захотела во что бы то ни стало посмотреть на эту редкость. Сначала все было прекрасно: мужчины ее не узнавали, лишь жадно глазами читали между декольте и бретельками платья. А потом ее кто-то схватил за локоть и увлек танцевать. Она узнала его, еще до того как повернуться и посмотреть в глаза. Это как Второе Пришествие. Волна окатила с ног до головы. Первая встреча после последней стерла почти семь лет перерыва. Она кусала внутреннюю сторону щек и старалась выглядеть самоуверенно, но тщетно: Роб давно умел читать ее между строк. - Не дергайся, - посоветовал он своим бархатным дыханием ей на ухо. – Сдайся по-хорошему, здание окружено. Но лишь она знала о власти этого голоса. И от того, что от этого баритона ее трусики стали влажными, сдаваться она не собиралась. Лишь улыбнулась наигранно, в прочем, как и всегда: - Вот как? Спасибо, что предупредили, агент-сан, - мягко поблагодарила она и, не удержавшись, поцеловала его в холеную скулу. А после чего, буквально, растворилась в его руках. - Дьявол! – выругался Роб, но было поздно: Робин уплывала на своей маленькой лодке вместе с пресловутыми рунами. И кусала нижнюю губу до крови, едва сдерживая слезы, потому что поняла: ничто не забыто. Она тешила себя мыслями, что поступила правильно. Хотя ее сердце трепетало от одного только запаха. Роб, оставаясь верным себе, так и не сменил парфюм, что она когда-то терпко сцеловывала с его шеи. И почему-то ей вновь захотелось, чтобы он взял ее. Взял ее слишком красиво. Слишком красиво, чтобы быть правдой. А потом целый год она играла с ним, как кошка с мышкой. То загоняла в угол, дразня своей дерзкой улыбкой, то гордо уходила, задрав свой пушистый хвост как можно выше. Недосягаемая, далекая. Ей страшно хотелось отомстить. Любовь умерла в ней вместе с его предательством. А чтобы удовлетворить тело – не нужен кто-то. Со своей женской чувственностью, которую Роб разбудил однажды, Робин и сама справлялась успешно. Потом появился Сэр Крокодайл. И это стало началом ее нового путешествия. Шичибукай был честен с ней. Он не скрывал, что Нико была лишь инструментом в его руках для достижения целей. Она впервые была нужна. Впервые кто-то заинтересовался ее знаниями и горьким опытом. И, не смотря на то, что к ней относились не теплее, чем к вещи, такая искренность подкупала. Робин не спешила оставить его в одних трусах, тем более, что мужчина оказался весьма выгодным. Под его покровительством она могла получить запретные доселе знания. Могла вести свои исследования без ограничений. И такие потребительские отношения устраивали обоих. Он звал ее лукаво, едва ли не ласково: «Мисс Олл Сандей». А она, криво усмехаясь своему отражению, молча подавала патроны и губила вместе с ним целую нацию, строя вместо нее собственную преступную империю. С Крокодайлом было весело. Он защищал ее редко, отчасти потому, что она сама за себя могла постоять, но в этом не было фальши и наигранности, как в случае с Робом Луччи. И, даже если иногда Робин и посещали сомнения на счет правильности ее поступков, изучение истории было для нее на первом месте. И, в конце концов, за те гонения, что ей постоянно устраивали, она не была обязана блюсти честный образ жизни мировому правительству. И награду за ее голову не отменят святыми деяниями. Какая, к черту, разница, хорошо она поступает или плохо? Ведь пока она изучает то, что ей интересно, совесть равнодушно молчала. А милосердие к людям всегда в ней было, не смотря на то, что люди к ней были отнюдь не милосердны. В конечном итоге, она никогда не хотела убивать тех, кто хотел убить ее. В этом и была принципиальная разница между ней и ними. Поражение Крокодайла вызвало лишь легкую грусть. Ведь, пусть и по неизвестным ей самой причинам, она дала полный карт-бланш в руки Мугиваре. Он понравился ей. Ей, которой за всю ее долгую и тяжелую жизнь люди стали казаться примитивно-одинаковыми. Луффи был чист сердцем. И он не относился к ней как к вещи, скорее, как к равному. Он не искал выгоды – золото его не подкупало. И, глядя на его мечтательную улыбку, такую детскую, непосредственную, но уверенную, ей почему-то вновь захотелось поверить. Поверить в полузабытую сказку. Поверить, что где-то ее будут ждать. Поверить, что с ними она оберет свой дом. Дом, в котором живет ее сердце. И Робин действительно была счастлива. Не только Луффи, - все стали для нее чем-то незаменимым. Зоро, Нами, Усоп, Санджи, Чоппер. Она, наконец, обрела самое важное. То, к чему сознательно и бессознательно стремилась всю жизнь. У нее были накама. И Робин была счастлива, смеясь вместе с ними искренне, не кривя душой. Она перестала видеть в зеркале двуличную суку. Ей помогли вновь стать самой собой. Как известно, то, чему суждено умереть, перед смертью полыхает так, как не живет при жизни. Луччи, который, казалось, о ней позабыл, вновь безжалостно взял за горло. Он был силен. Сильнее, чем когда-либо. Раньше Робин могла лишь дразнить и ускользать, потому что у нее ничего не было. Теперь же у нее было то, что хотелось отчаянно защитить. Ее драгоценные накама. Только вот накама совершенно не хотели быть ею спасенными. Она всеми силами отбивалась от их помощи, врала о том, что ей все равно. Она была готова умереть ради них. Она хотела умереть ради них! Но парень в плавках и с эрокезом на голове глотал слезы из-за нее так пронзительно… Фрэнки, пусть и не зная ее, имел чуткое сердце. Впервые мужчина плакал из-за нее. Впервые люди рисковали ради нее своими жизнями, идя против мирового правительства. Робин отчаянно хотела их спасти. «Можно ли мне надеяться?», - тихонько спрашивала она у Бога. Она не хотела, чтобы ее спасали. Она сама хотела их спасти. Но маленькая девочка, живущая в ней, мечтала еще немного посмеяться вмести с ними в этом бескрайнем море. «Можно ли мне побыть чуть-чуть эгоистичной?» Флаг мирового правительства горел. Как вспыхивала надежда в ее истерзанном сердце. - Я ХОЧУ ЖИТЬ! – кричала Робин, глотая слезы. И вся воля, все ее мечты и стремления отчаянно звучали в этом крике. Ей, как никогда хотелось дышать этим соленым воздухом вместе с ними. А накама улыбались ей так тепло и искренне, что у нее щемило в груди. И горячая ладонь Фрэнки на ее плече почему-то казалась такой обжигающей… Больше она не убегала. Наоборот, делала все, чтобы спастись. И вся накопившаяся боль выбивалась из нее с каждым ударом Луффи по этому лицу, что ей снилось ночами. Луччи был ее палачом. Но пал от руки уже дважды спасителя. Мугивары залечили от предательства. А море снова наполнилось красками игривого солнца на горизонте. Это как праздник, лучше, чем Новый Год или День рождения. Робин искренне верила: больше никогда она не будет выть от своего одиночества. Каждый из них находился на волоске от смерти, но каждому удалось ускользнуть, вырывая зубами победу. Горькую немного, со вкусом прошлого, но громогласную и такую важную. Все плясали, веселились, смеялись заливисто. Фрэнки, молча, ее обнимал. Она, молча, дышала ему в грудину. Робин нравился этот запах. Никакого парфюма – лишь грубая сила с примесью пота и крови. Она чувствовала себя слабой женщиной в его сильных руках. Слабой, но защищенной этими обжигающими руками. И это была не волна, не Второе Пришествие. Влюбиться в него – казалось чем-то естественным. Как дышать. Он ей ничего не обещал. Не клялся под звездным небом в вечной любви. Он привязал ее к себе тактильно, осторожно касаясь руками спины. Пульс учащался, не знал, куда деться, - она слышала его гулкое сердцебиение с затаенным дыханием. Фрэнки заглядывал ей в глаза и видел душу маленькой девочки. Пусть и она была прекрасна в своей взрослой ипостаси. Он волновался – росчерк ресниц слегка подрагивал в свете луны. Между бровей прорезалась морщинка. Но его руки уверенно прижимали ее к груди. И голос, казалось, прорезал звенящую тишину. Его голос не был мелодичным баритоном, он был резковат на слух и был дребезжащим. Но ее трусики стали мокрыми. - Нико Робин! Будь моей девочкой, - просто попросил Фрэнки. - Да, - просто согласилась она. Он брал ее осторожно. Смущался и заливался стыдливым румянцем, когда она опускала его руки вниз. Целовал неумело и робко, но глубоко. И без устали гладил пальцами по волосам. А Робин тихо стонала: ей никогда не было так хорошо. Он брал ее бережно, как цветок. И пронзительно смотрел в глаза. Это было слишком откровенно, чтобы быть фальшью. И тогда в ней родилась новая мечта. Не сейчас, когда-нибудь после. Может, несколько лет спустя. Она хотела бы подарить этому мужчине самое дорогое, из того, что могла. Может сыночка, а может быть дочку. Робин засыпала в его объятиях счастливая. А потом вернулась книга. Книга, в которую она влюбилась с первых строк. Книга, что оставалась рядом, когда никто другой – нет. Фрэнки нашел ее совершенно случайно, в обычном книжном на каком-то острове. В литературе он был несведущ, но название чем-то зацепило. Ему казалось, что ей понравится. Робин подумала, что это судьба. Короткие фразы все также рубили с плеча. Вызывали стаи мурашек по коже. Поднимали в ее душе целый океан эмоций, - столь скупо, но чувственно, что Робин глотала слова, как ошалевшая, каждый раз, при прочтении. Но теперь не только книга давала ей силы жить. Теперь рядом с ней были другие, такие нужные и важные. Они оставались с ней и, Робин верила, - навсегда.