Рождество.
Рождество в этом году было очень странное. Ледяное Рождество, я бы сказала. Несмотря на все старания преподавателей, которые пытались создать атмосферу праздника, и Хагрида, который притащил из Запретного Леса огромную пушистую ель, никто не веселился. Исключение составляли только малыши-первокурсники, для которых все было впервые. А для старших курсов Рождество означало только то, что теперь оставалось больше свободного от занятий времени. Времени, которым мы боялись распорядиться. Никто не знал, что будет завтра. Атмосфера всеобщей тревоги и депрессии охватила некогда счастливый Хогвартс. Я чувствовала себя в эти дни отвратительно. Меня ничто не интересовало, даже Гарри с его манией по поводу Малфоя-Пожирателя-Смерти начинал откровенно раздражать. Еще больше я ненавидела неизвестного Принца-Полукровку, который будто издевался надо мной, так как его записи в учебнике Зельеварения каким-то непостижимым мне образом оказывались гораздо полезнее, чем официальные рекомендации Любациуса Бораго. Плюс ко всему Рон и Лаванда вовсю играли в идеальную пару. Я злилась на всех и вся. Перед отъездом домой на рождественские каникулы, я впервые сильно напилась. Гарри, правда, пытался уговорить меня не пить, но мне было все равно. Хотелось забыться и не думать ни о чем. Алкоголь сделал свое дело, и я быстро опьянела. Возвращаясь в Гостиную, я решила проветриться и пошла кружным путем. Однако, что было дальше, я ничего не помнила. Свернув в один из коридоров, Гермиона в кого-то врезалась. Признав в препятствии мрачного Драко Малфоя, она пьяненько хихикнула: - С Рождеством, Малфой! А что это ты не веселишься со всеми? - Грейнджер!.. - прорычал он. - Я тыщу лет Грейнджер! - вспылила Грейнджер. - Гер-ми-о-на, - сказала она по слогам. - Меня зовут Гермиона, Миона, Герм, Миончик. Выбирай на вкус и цвет. - Миончик?! - удивленно переспросил Малфой, выгнув бровь. Это выглядело так комично, что Грейнджер закашлялась в приступе смеха. Затем она попросила: - По-повтори еще раз! У тебя так, ик, мило выходит! Малфой фыркнул и встряхнул старосту Гриффиндора за плечи: - Грейнджер, да ты пьяная! Она согласно кивнула и развела руками: - Я, что ль, не человек? Имею, полное, ик, право, - убежденно произнесла она. - Право быть пьяной, веселой и свободной от всех этих учебников, эссе, расписаний, обязанностей... - Гермиона вошла в раж и взмахнула руками. - На-до-е-ло! Заучке Гермионе все надоело! Объявляю бунт на корабле! - Грейнджер, похоже, у тебя истерика начинается, - покачал головой Малфой. - Ну так останови ее! Давай же! - и она прильнула к его жесткому рту своими горячими губами. Несколько мгновений ничего не происходило, а затем он ответил. Их поцелуй был мучительно-сладок, как горький мед. Не хотелось останавливаться, а хотелось пить и пить этот случайный дар судьбы. Наконец, Малфой усилием воли прервал поцелуй и увидел, что Гермиона уже дошла до кондиции. Ее глаза были подернуты пеленой удовольствия, а губы маняще припухли. Опустив взгляд ниже, он крепко выругался. Мантия на Гермионе распахнулась, и он увидел красивое декольте открытого праздничного платья. Ему стоило немало самообладания, чтобы сдержаться и, подняв палочку, произнести: - С Рождеством, Грейнджер. Обливиэйт. Утром я проснулась в своей кровати и поняла, что ничего не помню о вчерашней ночи. Я даже не помнила как добралась до Гостиной и до своей спальни. Прав был Гарри: больше не буду пить.***
Приехав домой, я решительно не знала, о чем говорить с родителями. Про войну я им рассказала в общих чертах, убеждая их, что мне опасность никак не грозит, но они мне не поверили. Папа не мог забыть, в каком состоянии я вернулась после Битвы в Министерстве Магии. Бледный длинный шрам под левой грудью был заметен до сих пор. Мама и сейчас не оставляла попыток уговорить меня бросить учебу в Хогвартсе. Но я не могла уйти. Я считала это предательством. — Мама, я нужна там, — в сотый раз сказала я в ответ на предложение перевестись в обычный колледж. Но тут вмешался папа. Он был очень и очень сердит. Неужели он прочитал что-то в «Пророке», который я оставила на кровати в своей спальне? — Нужна? — он стоял у двери, сложив руки на груди и поджав губы. — Нужна, пока им это удобно. — Кому - им? — не поняла мама. А я промолчала. Они — это Орден Феникса, ясное дело. — Этим людям, — скривился папа. — Дочка, ты уверена, что… что тебя не бросят на передовую в этой вашей войне? — он подошел поближе и сел в кресло напротив. — Ты ведь подруга Гарри Поттера. И магглорожденная, как они говорят. А если я правильно понял, этот ваш Де Морт убивает таких, как ты. Мама побледнела и ахнула. Я мрачно кивнула. — Да, папа, Пожиратели Смерти убивают магглорожденных волшебников. Это так. — И… и ты не боишься? — тихо спросил папа. Я отвернулась к окну. На душе было горько и больно. — Это мой мир, понимаете, и я должна за него бороться. Пусть даже ценой своей жизни, — и тут я не выдержала. — Мама, у меня… у меня просто нет выбора. Мама смотрела на меня так, как будто я сказала нечто ужасное, а папа встал и пошел к двери. — Выбор есть всегда, Гермиона. Если ты погибнешь, твои друзья будут жить, а мы с матерью… мы просто потеряем смысл жизни. Подумай об этом на досуге.***
И я думала. Много думала. Пролила немало слез, но осталась верна своему решению. Я не могла оставить Гарри. Тогда-то и пришла мне в голову идея в крайнем случае, если придется-таки воевать, стереть родителям память. Память обо мне.