Всегда рядом

— Томоэ… ты познал ту же горечь потери, что и я. Так почему же продолжаешь держаться? Мы сидели на пороге храма бога земли. Луна снова была полной, а храм — по-прежнему в идеальном состоянии. Покинутый уже двумя богами, он продолжал крепко стоять на земле стараниями неизменного хранителя. В таком же идеальном состоянии держал и я храм погибшей Ёномори. Это немного утешало — будто она вышла по делам и вот-вот вернется. Впрочем, в моем случае вероятность была больше. Идиот-лис же сам позаботился о том, чтобы Нанами назад не пришла. — Кто из нас сильнее – ты, бесчувственное животное, или я, много веков державшийся только благодаря собственной фантазии? — поинтересовался я у луны, отпивая саке. Томоэ молча сделал то же самое, потом процедил: — Даже не надейся пережить меня, маленький хитрый ублюдок. Я усмехнулся. — Нанами и не подозревала о том, сколько плохого в ее хранителе. — Ты же о себе сейчас? — лениво парировал лис и удивленно взглянул на меня, когда я подтвердил, ни капли не сомневаясь: — Разумеется. Может, и хорошо, что она не видела меня насквозь. — Она — лишь человек и никого не видела насквозь. Если бы это было так… — …Она была бы сейчас здесь, — закончил я, отпивая еще. — Да-да, я слышал это в прошлое полнолуние, и в позапрошлое… — Что ты делаешь между полнолуниями? — внезапно спросил Томоэ. — Здесь тебя нет и в окрестностях старого храма тоже… — Забудь о старом храме, — отмахнулся я досадливо. — Его больше нет. Кажется, сегодняшний вечер стал для него временем открытий. Глаза Томоэ снова расширились. — Так просто говоришь о своем родном доме? — Моего дома больше нет, — повторил я, наслаждаясь горьким вкусом этих слов. — Стремясь сохранить его, я выдумал себе его подобие, однако существовать в нем становилось все труднее с каждым годом. И тогда пришла Нанами. Она подарила мне новый дом. — Ты сам украл Нанами, идиот, — напомнил лис. — Если бы не этот странный выбор… — Я никого не выбирал. Тогда нас свела судьба и выдернула меня из лап начинающегося безумия. Она подарила мне новую жизнь. А из-за тебя, лис, я лишился всего снова. Теперь мой дом – там, где она. — Так ты следишь за ней? — вскинулся Томоэ, расплескав чашку. — Нет. Просто стараюсь быть ближе. — Прячешься в вентиляции ее туалета? — фыркнул демон, успокаиваясь. — Ни капли не изменился. — Ты мог бы поговорить с ней, и она бы вернулась. К чему эта надуманная гордость? Тебе так же плохо без нее, как и мне, но я хотя бы не обманываю себя. — И что тогда? Она — человек. Рано или поздно ее убьют, или она умрет от старости — и никто, ничто не сможет ее уберечь от этого. Ни моих, ни твоих сил не хватит. Я устал чувствовать свое бессилие. — Из-за тебя страдают трое, глупая зверушка, — раздраженно бросил я. — Было гораздо лучше, когда это был один ты. — Н-да. Так пойди к ней и предложи себя в качестве моей замены, — усмехнулся Томоэ. — И буду лишь напоминанием о тебе всю ее коротенькую жизнь. Нет уж, спасибо. Знаешь, хоть я и хочу ее, но еще не совсем потерял разум… Она выбрала тебя. Я для нее — «милый змееныш Мизуки». — Ты сам старался, чтобы так и было. Потому-то тебя и не принимают всерьез… змееныш. — Мне все равно, — пожал плечами я. — Я нравился ей таким и стремился к этому. Мне было весело, ей тоже… — Ты сам не устал от своей лжи? — Я не лгал! — возмутился я. — Ничуть. Она радовалась, и мне было весело. Я мог быть каким угодно и пойти на что угодно, это не вызывало во мне какого-либо сопротивления. С ней я становился лучше. А сейчас кто я? Тот, кто есть. Гордиться тут нечем. Если такова правда, я предпочел бы лгать всю жизнь. — Глупый бесхребетный змей, — заключил Томоэ. — Я сделал это ради ее блага. Ты и на такую недалекую перспективу думать не способен. На моем месте радостно сорвал бы штаны и служил бы ей с утра до ночи, пока она бы совсем не стерлась. Я же не собираюсь гробить ее коротенькую жизнь на разборки с екаями, единственную любовь и прочие радости. — Но она-то мучается и хочет провести с тобой всю жизнь, — сказал я с усилием. Как бы там ни было, всегда тяжело признавать чужое превосходство. — Уже через месяц ее больше будут волновать годовые оценки. В конце концов, Мизуки! Ты будто напрочь забыл, что я говорил тебе в прошлый раз. Забудь о ней. Оставь ее в покое. Она не будет твоей, а я не буду ее. Для тебя она была хорошим стартом, так оттолкнись и создай уже свою собственную жизнь вместо того, чтобы прятаться за очередной богиней. Включи гордость, наконец. — Чем тут гордиться, если сам по себе ты — просто холодная глыба, торчащая в покинутом богами месте и раз в месяц попивающая саке? — фыркнул я. Моя чашка упала на блестящий пол и раскололась, остатки саке выплеснулись на идеально вылизанный пол. Я обратился в змею, свернул кольцами тело, развернул снова. — Я больше не приду, Томоэ. Пожалуй, сделаю, как ты сказал — буду поступать по своему разумению и не буду смущать твою гордость. Исчезая в траве, я услышал за спиной: — Ну и катись! —, а немного впереди о ствол дерева раскололась его брошенная мне вдогонку чашка. Бутыль с саке, принесенную мной, он, однако, оставил. Буду поступать по своему разумению. Что я хотел сказать этим? А, не все ли равно, какую бурю я породил в его воспаленном мозгу. Влюбленные екаи — странные создания. Знаю, потому что сам влюблен. Но что, черт возьми, я собрался с этим делать? В словах Томоэ, конечно, было здравое зерно. Он вообще на редкость здравомыслящий парень. Ну и кому, скажите на милость, он такой сдался? В привычных мыслях я не заметил, как приполз к знакомому многоквартирному дому. * * * Он мог бы быть тысячу раз прав насчет моих пряток в вентиляции, но я находился в лучшем положении. Я был ближе к ней. Я мог видеть ее, знать, чем она занимается, слышать ее голос и вдыхать ароматы ее квартиры. До близости, которой мне так не хватало, было рукой подать. Но сегодня я был зол. Зол на Томоэ и обижен, что пришлось сказать вслух так много неприятной для меня правды. Я нуждался в том, чтобы сделать что-то отчаянное. Отчаянное и желанное настолько, что я даже готов был рискнуть быть обнаруженным и получить приказ убраться подальше раз и навсегда —, а ведь я все еще являлся хранителем и не был волен нарушать приказы. Я хотел забыться. Я не мог просто уйти ни с чем. Я нуждался в немного большей порции тепла, чем обычно, чтобы справиться с черной ненавистью, закипающей у меня в груди. Так я и оказался в ее шкафу, зарывшись в мягкие свитера. Темно, тепло, а особое змеиное зрение позволяет почувствовать ее близость даже сквозь закрытую дверцу. Она то и дело ходила по комнате, выбиралась на кухню, что-то готовила. Ослабшего от близости хозяйки, меня, как всегда, охватила сладкая дрема. Пусть времена, когда я мог наслаждаться ее присутствием постоянно, прошли. Пусть допустимая дистанция между нами возросла с сантиметра до нескольких метров. Пусть она даже не догадывается о моем присутствии. Для меня все осталось по-прежнему. Не было принципиальной разницы, мечтать о ней за тонкой стенкой храма Микаге или в ее одежном шкафу. Возможно, я был слишком пьян, но сладкие мечты сменились крепким сном, и я не заметил, как… — Ааааа! — вскрикнул девичий голос, и я подскочил на месте, готовый броситься на помощь в любое мгновение, как только сориентируюсь в ситуации… Но комната была пуста, а взгляд Нанами был обращен прямо на меня — и из испуганного медленно становился вопросительным. Она узнала меня. Черт! .. Я попытался ускользнуть, как и позволено воспитанной змее, но она ухватила меня за хвост самым бесцеремонным образом и поднесла к глазам. — Мизуки? .. Я кивнул, и она поспешно отпустила меня. Мгновение — и вот я, сам разрушивший свое счастье, стоял перед своей богиней. — Мизуки! — заорала она и — я не поверил — набросилась на меня с объятиями. — Мизуки! Полгода прошло! Что же ты… что же вы все… Неожиданно она горько заплакала, и я неловко приобнял ее, прижимая к себе. — Что… что ты делал… в моем шкафу? — сквозь всхлипывания выдавила она и попыталась отстраниться, но я не позволил. Я просто не был способен посмотреть ей в лицо. Не сейчас… — Я давно за тобой наблюдал, — тихо сказал я. Она отпихнула меня и отвернулась. — Екаи… все такие обманщики. Уходи, Мизуки. Я думала, ты пришел за мной…, а ты… просто… — Просто не мог без тебя жить, — сказал я, почти физически потянувшись за вырвавшимися из моего рта словами. Я чувствовал себя отвратительно, стоя перед ней на ковре вот так, застигнутый врасплох, пойманный на месте преступления… В моих мечтах это выглядело совсем иначе. Сейчас я, пожалуй, желал любого наказания за свою проклятую глупость. Хорошо бы уйти сейчас, просочиться сквозь землю, унося с собой воспоминание о ее порывистом объятии… — А Томоэ… он ведь… Дальше — хуже. Она шаг за шагом вспоминает все, что связывало ее с миром богов и духов. И я становлюсь напоминанием, как и боялся. Это причиняет боль мне. А я причиняю боль ей. В такой ситуации мне не остается ничего, кроме правды. Быстрее прояснить ситуацию — и быть изгнанным. Поделом, Мизуки, жадный змей. — Он не придет, — сказал я, и она стукнула меня кулаками по плечам, зажмурила мокрые глаза и выкрикнула в лицо: — Почему? ПОЧЕМУ?! — Я разговаривал с ним семь раз, — сказал я. — Сегодня был последний. Он уверен, что тебе на благо находиться в мире людей и жить по-человечески. — СКОЛЬКО РАЗ Я ДОЛЖНА ПОВТОРИТЬ, ЧТО НЕ МОГУ ЖИТЬ БЕЗ НЕГО?! Эта сцена предназначалась не для меня. Как и она сама. То, что происходящее касалось меня лишь косвенно, придало мне немного сил. Если Томоэ чувствовал хоть толику того, что испытывал к ней я, и при этом у него хватало наглости вызывать у нее такую реакцию, значит, он не врал насчет ощущения беспомощности. Это действительно невыносимо — иметь силы только на то, чтобы не падать перед ней на колени, моля о прощении. Я-то упал бы, если нужно, а вот для него это адская пытка. — Нанами-тян, соберись и скажи это ему, — предложил я. — Я все-таки не от его имени здесь. Она как-то успокоилась, встряхнула головой. — Прости. Я и правда… расклеилась… — Я просто не должен был приходить, вот и все, — пожал плечами я. — А теперь не могу уйти, ведь Нанами-тян так грустно и одиноко. — Мизуки… несмотря ни на что, я рада, что ты пришел, — сказала она и опустилась на кровать, вытирая лицо руками. — Я ведь так давно ни от кого из вас ничего не слышала. По крайней мере, Томоэ и храм… теперь я точно знаю, что с вами все в порядке. — Я всегда рядом, Нанами-тян, — сказал я, присаживаясь у ее ног. — Я был рядом каждый вечер, хоть ты и не знала. Прости меня за это, но я не могу просто так все забыть. Ваша размолвка разрушила мою жизнь, но я не мог… так просто… забыть тебя, — я уронил голову на ее колени и закрыл глаза. Всего лишь маленький миг перед концом… прикосновение, которое останется для меня утешением на долгие годы моей жизни. Сейчас она скажет… нет, сейчас… Тонкая рука упала на мой затылок, взъерошила волосы, остановилась на шее. Теплое прикосновение, от которого меня будто током ударило — все тело подалось навстречу, я едва успел удержаться, чтобы не отпугнуть ее. — Мизуки… — тихий, грустный голос Нанами старается вытащить меня из небытия, тонет в шуме крови в голове, в золотистом тепле, распространяющемся от ее рук. Я глубже зарываюсь в ее колени лицом, лишь бы только не слышать слов прощания. Но слух никуда не исчезает, и сквозь набатом стучащее сердце я разбираю: — Пожалуйста, останься. По моим щекам начинают течь слезы, а она отстраняется, берет мою опущенную голову в ладони и поднимает, чтобы взглянуть в лицо. Теперь мы оба мокрые и заплаканные. Она — от нахлынувших воспоминаний, я — от отпустившего страха и напряжения. Но ее взгляд тверд, а мой — недоверчив, и я чувствую, как на лице отражаются вся тьма и сомнения, надолго поселившиеся в моем сердце. — Если еще и ты покинешь меня, Мизуки… я просто не выдержу. Я распрямился, как пружина, и обнял ее нежнее и крепче, чем, как я думал, был способен. Зарываясь носом в ее пушистые темные волосы, я прошептал: — Конечно, останусь… Нанами. Немного позже мы лежали под одним одеялом, и я, опираясь на одну руку, другой перебирал ее волосы. Она сопела гораздо спокойнее, чем много ночей до этого, уткнувшись лицом мне в грудь. — Тепло… — сказала она вяло и обвила мое тело голой рукой. — Так тепло… Томоэ… Я улыбнулся и поправил ее одеяло. Это и так было больше, чем я мог просить.