Тени непрожитых жизней

       Я стояла на берегу этого скрытого от всех озера, затерянного в чаще непроходимых лесов, казалось, вынырнувших сюда из сказки Братьев Гримм. Я стояла и раздумывала над тем, кто же в этой сказке я. И сказка ли это? Что привело меня рассветным утром на подернувшееся туманной дымкой озеро? Бессонница, отсутствие выхода и состояние, которое меня, нет, нас, не устраивало….        Дул ветер, пронизывающий до костей, но мне, как ни странно, нравилось, я ощущала себя живой. Странное, почти забытое ощущение…. Были у нас какие-то вещи, которые мы не могли разделить ни с кем, разве что, вот, с озером, с забытым Богом лесом, да еще, пожалуй, с ветром.        Я стояла и куталась в рыжую кофту – подарок на минувшее Рождество. Я смотрела в ясное осеннее небо, которое через полчаса оккупируют серые дождливые тучи и уже представляла, как мы будем лежать в обнимку у разожженного камина и слушать, как в крышу стучится дождь. Мы откроем ему однажды, когда позволим самим себе вспомнить, что такое музыка, и что она была и остается частью наших душ.        Туомас стоял у самой кромки воды, волны плескались о босые ноги, а я все силилась подбежать с криком: «Что же ты делаешь? Простудишься!». Я так никогда и не научусь…. Не вздрагивать каждую ночь от шорохов, с придыханием прислушиваясь к его неровному дыханию. Я не умею, не хочу жить без него! Только мне до сих пор страшно признаться ему в этом.        Его волосы вновь отрасли, и теперь свободно свисают с двух сторон, а то – полощутся на ветру. Помнится, Туомас рассказывал, что в детстве мечтал стать моряком, бороздить просторы, слизывать с обветрившихся губ соль и верить, что все равно вернешься к родному берегу.        Я вздохнула и запахнула плотнее кофту. Где он был сейчас, наш берег? И был ли вообще? Мы вновь тщетно пытались отыскать утраченных себя. Та жизнь, в которую мы так упрямо стремились, осталась за кромкой. В отголосках песен, которые больше некому петь, в Рождестве, которому больше не превратиться в семейный праздник. Где то там, в первых шагах дочери, что выросла без тебя, рядом с могилами родителей, которым непутевая дочь так давно не носила цветов. Всё стало другим, но мы остались прежними – влюбленными в эту чертову жизнь дураками.        Я грела руки о металлическую банку, в которую накидала бумажек и подожгла. Вот такие в этой жизни были свечи. Не чета тем разноцветным наборам, которыми меня когда-то задаривал Туомас. Там же остались и наивные мечты, уступив место реальности. Реальности, которую даже сейчас мы стремились разукрасить.        Я вздохнула, поставила банку на землю, осторожно подошла к Туомасу и обняла его со спины.        «Ханни» - констатировал он и закрыл глаза. Не знаю, за это непростое время мы научились чувствовать друг друга, как те бессмертные из сериала нашей молодости. Без слов, лишних телодвижений и глупых признаний. Когда я трясла его, корчившегося от боли, перемежая проклятия с молитвами, когда он сжимал мою ладонь и смотрел в потолок, мы уже знали – громкие слова здесь не помогут. Громкие слова увянут как цветы, купленные на ближайшем перекрестке, а реальность просто сожмет в комок и выплюнет, не потрудившись дожевать. Мы вставали, отряхивали слюни, напивались таблеток и шли дальше, подпирая друг друга и давая, если надо, пинка. А потом я расчесывала рыжую косу, а Туомас несмело трогал начавшие отрастать волосы. Моей ладонью. Я вздыхала и впервые решалась улыбнуться. Потом было Рождество, рюмка коньяка на двоих и пожелание всем бедам подавиться нами, мы теперь были уверенны, что встанем поперек горла чему угодно.        Туомас взял мои ладони в свои, но не развернулся лицом. Что-то такое было в этой неспокойной поверхности озера, что навевало мысли и минувшем. Преодолев страх смерти, всегда ужасно хочется жить. Вот и мы, справившись с проблемой выживания, озаботились поиском утраченных берегов и нового смысла жизни. Смысл у нас был, цель – тоже, оставался страх. - Знаешь, только не смейся…. - Что, Ханни? - А если нас никто уже нигде не ждет? - А разве нас хоть кто-то хоть когда-то ждал? – философски отозвался Туомас, и я признала, что он вновь прав.        Мы справимся, у нас не было выбора. - Ты уверен? - Уверен, Ханни, нам пора домой, хватит жить непрожитыми жизнями. И вообще, кто говорил мне, что скучает по северному сиянию? – он, наконец, развернулся, и я увидела столь знакомый мне лукавый огонек в глазах. Огонек, который я уже и не надеялась увидеть. - И что в Финляндии? - Дом, - коротко ответил Туомас, прижимая меня к себе.       Да, за эти «века» добровольного изгнания мы и забыли, что такое настоящий дом, по обыкновению привыкнув считать таковым больничную койку. А если дома нет, то есть Родина, которая ждала своих блудных детей.        Мы уходили прочь с озера, в хижину, где путь освещала бумага в жестяной банке, а у камина ждала любовь. 7 октября 2015 г.