Kill. Your. Double.

Из старого радиоприемника голос кажется искаженным – может быть, потому, что интонации, которыми он окрашен, Карлос никогда не встречал в голосе Сесила, и само их наличие там словно бы кричит о том, насколько все плохо. Кевин приходит каждый день. Приносит еду, воду, смотрит внимательно, пронизывая взглядом, и Карлос различает жгучее беспокойство на дне зрачков. Это беспокойство является ему во снах, и ученый ворочается на кровати, чувствуя, как его обнимает за плечи совершенно чужой ему человек, и невольно задавая себе вопрос – чужой ли? Он теряет покой и начинает огрызаться в ответ на солнечные улыбки и разговоры ни о чем. На следующий день Кевин с виноватой улыбкой приносит ему спички и пачку сигарет – «Прости, я забыл, что они у тебя не с собой. Ты ведь не собирался бросать, верно?» Карлос не помнит, чтобы он когда-нибудь курил, но первая затяжка приносит неожиданное облегчение. Он скуривает две зараз, собирается было поджечь третью, но одергивает себя и прячет пачку в карман лабораторного кармана, а предательские мысли о том, что он мог забыть о том, что курил – на задворки сознания. Так спокойнее. Беспокойство на дне глаз Кевина становится острее, обжигая его рассудок тревожными мыслями. Карлос старается не смотреть в них, но получается плохо, и в глубине души он ловит себя на чувстве вины – глядя в глаза Кевину, ученому приходится напоминать себе о том, что он прав. Что он – Карлос, и никто иной. С каждым днем его слова, обращенные к самому себе, становятся все неубедительнее. Однажды он берет записную книжку и ручку. Садится за стол, задумчиво покусывая ее кончик, и, словно в раздумьях, сидит несколько минут, вслушиваясь в дребезжащие, нелепо жизнерадостные нотки льющегося из радиоприемника голоса. Затем, словно решившись на что-то, начинает писать, и на бумаге слово за словом проступает история ученого, осознавшего себя стоящим на пыльной дороге, ведущей из ниоткуда через пустыню, перед небольшим городком. Карлос пишет, иногда вычеркивая слова и целые предложения, описывая все – смятение при первой встрече с мельком проскользившими по улице фигурами в капюшонах, смущение, когда из хрипящего старенького приемника неожиданно чисто донеслись слова еще незнакомого ему местного ведущего, которого восхитили его волосы. Он изливает на бумагу мысли и эмоции, поступки и их мотивы, с дотошной скрупулезностью фиксирует все, что помнит, опасаясь, как бы это не исчезло из его памяти. Вечером вновь приходит Кевин. Он заглядывает в записи и грустно качает головой – зубастая улыбка на пару секунд становится меньше, и Карлос почти видит в нем того, прежнего радиоведущего. Затем наваждение испаряется, и Кевин обнимает его за плечи. – Пойдем, прогуляемся, – говорит он, и Карлос позволяет увлечь себя вперед. – Тебе полезен свежий воздух. О пользе свежего воздуха ученый может и поспорить, но сейчас ему самому остро необходимо выйти на улицу. Увидеть, убедиться, что ничего не изменилось, что все так, как он помнит, что чувство вины, все сильнее разгорающееся в груди, не имеет под собой никаких оснований. Кевин радостно машет рукой подтянутого вида пожилой женщине, и та степенно кивает в ответ. Карлос ищет ангелов взглядом, но перед ним лишь сама Жозефина – улыбается и спрашивает у ученого, как у него дела, и Карлосу приходится соврать, что замечательно, лопатками чувствуя на себе внимательный взгляд радиоведущего. Когда Жозефина отходит в сторону, он вновь достает пачку сигарет, и Кевин протягивает ему зажигалку, когда Карлос обнаруживает, что забыл спички дома. Чувство вины растет в прямой пропорциональности к чувству чего-то домашнего и привычного, возникшему при этом жесте, и ученый отворачивается, закуривая. Вечером Кевин готовит на ужин яичницу с беконом, и Карлос безропотно ее съедает. Беспокойство в глазах сидящего напротив радиоведущего становится невыносимым, и Карлос закрывает глаза. – Ты устал? – скрип стула – Кевин приподнимается на месте, вглядываясь в ученого. Диего открывает глаза и кивает в ответ: – Да. Идем спать, Кев. Уже поздно.