Часть 1
5 октября 2015 г. в 15:41
Нам остаётся только смотреть.
***
— Господи, да хватит уже! — я хватаю Кастиэля сзади в то время, как Шайри кидается между ними; Натаниэль отшатывается сам, на плечах же Каса приходится виснуть, и я запускаю ногти ему в плечо со всей силы, чтобы это его отрезвило.
Он не отшвыривает меня, не отшвыривает Шайри, он замирает, и мы замираем.
В их глазах столько холодной ненависти, что это почти страшно.
— Не лезьте не в своё дело, — вот что говорит Натаниэль потом.
Шайри кусает губы.
Я рассматриваю сломанные ногти сразу на трёх пальцах и думаю, а кому это всё-таки помогло.
***
— Котёнок, — поёт Дебра, и меня выворачивает наизнанку.
Шайри держится на удивление прямо для человека, от которого отвернулись все — мне-то не привыкать, а ей… мне хочется верить, что она к этому никогда не привыкнет. И что ей не придётся.
Насколько я люблю её и берегу — и насколько я бесполезна и беспомощна сейчас.
— Натаниэль, — повторяю я его имя. — Пожалуйста, Натаниэль.
Он отказывает мне, и я знаю, почему. Ему незачем стараться — ни помочь мне, такой язвительной, колкой и чужой, ни оградить Кастиэля, с которым…
Я выплёвываю «трус» через силы, хотя больше всего мне хочется разрыдаться.
***
— А они ведь друзьями были, — осеняет меня абсолютно внезапно, и Шайри смотрит на меня внимательно и с улыбкой. С такой вот тёплой, с таким «наконец ты поняла», с таким «почему вдруг?». И я начинаю рассуждать. О том, что нельзя так ненавидеть другого человека просто из данности. О том, что ненависть обязательно сопряжена с болью. О том, что один другому не поверил, а другой даже не пытался опровергнуть.
Они отвернулись друг от друга, и вот это — это как раз страшно.
Я обнимаю Шайри и утыкаюсь носом ей в плечо.
Мне хочется попросить её поклясться, что с нами такого никогда не произойдёт, но дело в том, что я не верю в эти «никогда».
***
Кажется, что с исчезновением Дебры всё наладится, вся ложь вскроется, вся правда выплывет наружу — и всё будет хорошо.
Шайри обнимает Кастиэля сзади, и он замирает прежде, чем оттолкнуть её.
Мне надо сказать что-то Натаниэлю, но слова примерзают к нёбу.
Кажется, что всё наладится, но ведь не в Дебре-то дело.
***
Когда они сталкиваются, в их глазах сквозит всё то же отчуждение. Как бегущей строкой, как рупором на всю школу.
— Я не понимаю, — мы с Кастиэлем курим одну сигарету на двоих, потому что с деньгами нынче у всех туго. — Я не понимаю, почему.
Мне не надо продолжать, потому что о чём я ещё могу говорить таким жалобным тоном?
— Дело не в том, что я поверил Дебре, — Кастиэль смеётся, и дым смеётся вместе с ним. — Дело в том, что я ему не поверил. Не выслушал и даже не попытался. Вообще-то, Нат довольно гордый, если ты не заметила. Это одна из тех вещей, которые он не простит.
Я давлюсь холодным осенним воздухом, и на этот раз мне действительно нечего сказать.
***
Вообще-то, тут даже не в отчуждении дело.
— То есть стой, — я фыркаю. — Кас не простит себя за то, как поступил с Натаниэлем…
— Ага, — Шайри устало смеётся. — А Нат не может простить себе своё поведение по отношению к нему. Пока они не простят сами себя, пока они не поймут, что они чувствуют…
— Ничего не будет, — я убираю со лба чёлку. — Господи, это же никогда не закончится.
Шайри прислоняется своим плечом к моему.
Никогда.