Космическая Махабхарата от Nenena

IV. После обеда дождь наконец закончился, тучи посветлели от черных до серых, а местами даже расступились до такой степени, что, казалось, между ними уже можно угадать небесную синеву. Бхишма вышел приветствовать их по возвращении, шагнув вперед и с энтузиазмом обняв юдхиштхириного папу. «Что ж, полагаю, без меня у вас тут все окончательно развалилось?» - подшутил Панду. «Естественно, - ответил Бхишма, отстраняясь. – Твой братец Видура с утра непрерывно следит за новостями. Он был уверен, что в тебя там непременно ударит молния, или вас унесет торнадо или случится еще какая-нибудь чушь…» - продолжил Бхишма и тут заметил Юдхиштхиру и Дурьодхану, стоявших немного позади отца Юдхшитхиры с совершенно жалким видом. Бхишма что-то тихо спросил у Панду, в ответ на что тот усмехнулся и ответил: «Эти двое идиотов поленились взглянуть на небо и пошли охотиться рано утром, а потом им повезло еще и повстречаться с якшей для полного удовольствия». Дурьодхана стоял, опустив глаза, и, похоже, мечтал сквозь землю провалиться. Юдхиштхира его прекрасно понимал. Он много раз такое чувствовал сам. Бхишма бросил на них обоих тяжелый долгий взгляд, но папа Юдхиштхиры только засмеялся и сказал: «Ладно, пойду проведаю Мадри…» «Вообще-то перед этим ты должен встретиться с нашими министрами…» Лицо Панду помрачнело: «Но я ведь только вернулся», - сказал он, немного по-детски капризно. «У нас тут своего рода ЧП. Ваши братья Духшасана и Бхима уже на экстренном заседании, - Бхишма снова осуждающе посмотрел на Дурьодхану и Юдхиштхиру. – И вам обоим тоже следует там быть. Да и тебе тоже обязательно надо присутствовать», - добавил Бхишма, повернувшись к Панду. «Что случилось? - быстро спросил Дурьодхана, мгновенно переключаясь в свой деловой режим. – Это ведь флот Панчала, верно? - а когда Бхишма удивленно взглянул на него, Дурьодхана пояснил: – На прошлой неделе они проводили маневры практически на границе наших владений. Вот ублюдки». Юдхиштхира тайком тяжело вздохнул. Они только вернулись к цивилизации, он все еще был в мокрой насквозь одежде, а теперь похоже на то, что ему придется с головой окунуться в утомительные и унылые царские обязанности даже до того, как он успеет хотя бы переодеться и принять душ. Неужели вся жизнь царей должна быть вот такой? ________________________________________ V. Однако собрание оказалось куда менее скучным, чем обычно, и не только потому, что в этот раз оно происходило в зале военных советов, но еще и потому что присутствовали все без исключения министры Дхритараштры, а также дядя Видура, Дедушка Бхишма, Духшасана, Бхима, отец Юдхиштхиры, и сами Дурьодхана и Юдхиштхира. Ситуация была настолько серьезной, что даже Бхима с Дурьодханой забыли, что им следует всячески кукситься и выражать свое недовольство таким соседством, если уж им случилось оказаться одновременно в одном и том же помещении. «Далеко идущие последствия! Ракеты дальнего действия!» - гремел министр обороны, гневно размахивая лазерной указкой над какими-то точками на изображении, проецируемом в центре комнаты. Видео несколько раз мигнуло, настраиваясь на многократное приближение, и точки света превратились в крошечные штрихи, означавшие подпространственные корабли Панчала, приблизившиеся почти вплотную к астероидному поясу на границе системы Куру. Мигнули крохотные вспышки, а затем изрядные куски пояса астероидов скрылись в облаках разлетающейся космической пыли. «Они пытаются спровоцировать нас, - спокойно сказал Видура. – Это единственное разумное объяснение». «Какую дальность радиуса охвата радара мы сейчас видим?» - резко спросил Дурьодхана. В комнате не было свободного места для него, чтобы сесть, поэтому он напряженно прохаживался взад-вперед за спинами сидящих министров. Его так и не просохшие мокрые волосы все еще липли к его лицу, а влажная одежда неуютно обтянула тело, но, казалось, что он совершенно забыл обо всех этих мелочах. Юдхиштхира, по меньшей мере, закутался в сухое полотенце, Дурьодхана же сам не пожелал отвлекаться на это. «Это высокая дальность, - ответил министр Обороны, - хотя и не такая высокая, как нам бы хотелось. Их кораблям нужно приблизиться хотя бы к Куру VI, чтобы они могли открыть огонь по поверхности нашей планеты, хоть с минимальной точностью». «Это слишком близко, - сказал Дхритараштра. Он скрестил руки на груди, и это послужило сигналом для всех в комнате, что королю есть, что сказать. Все замолчали, но вместо того, чтобы сообщить собственные мысли, Дхритараштра обратил свои незрячие глаза сначала на Духшасану, а затем на Бхиму: - Что скажете?» - спросил он. Оба они явно удивились, а вот Юдхиштхира нет. Он прекрасно понимал, почему Бхима и Духшасана были приглашены на это заседание. Он понимал, к чему их готовят, для чего их постепенно растят и тренируют последние пять лет. Бхима заговорил первым: «Если мы сейчас не поставим их на место, в следующий раз они обнаглеют еще больше». Духшасана кивнул: «Они нас конкретно провоцируют. Если мы не ответим, они сделают вывод, что мы слишком слабы, чтобы сделать это». Некоторые из министров, которые знали Бхиму и Духшасану явно удивились, увидев, что эти двое в чем-либо согласились друг с другом. Но Юдхиштхира снова ожидал этого. Он хорошо знал Бхиму и Духшасану, и знал, что у них всегда было больше общего, чем им бы этого хотелось и как бы ни было невыносимо им это признать. «Но мы не можем атаковать их в открытую, - спокойно сказал Юдхиштхира. – Мы хотим удержать их, а не накалять обстановку еще больше». «Достойный отпор ничего не накалит, - ответил Дурьодхана, упирая руки в бока. – Если мы покажем панчалам, что мы настроены серьезно, они отступят. И неплохо бы дать размяться нашему собственному космическому флоту, мы ведь никогда ничего не позволяем им делать. А может нам стоит в свою очередь испытать наши орудия на астероидном поясе Панчала?» Видура нахмурился: «Это будет перебор. Астероидный пояс Панчала расположен намного ближе к их обитаемым планетам, чем наш». «Может быть, стоит сначала вступить с ними в переговоры?» - предложил Юдхиштхира. «Ни в коем случае, - отрезал Дурьодхана, наклоняясь вперед между испугавшимися министрами, чтобы так гневно ударить кулаком по столу перед ними, что проецируемое изображение дернулось и пошло рябью. – Я сказал, сначала надо мобилизовать флот, а уже потом будем затевать переговоры. Ты же знаешь, какие они – наглые хамы. Они не станут нас слушать, если сначала не покажем им наши зубы». «Наши ‘зубы’? – вдруг переспросил Панду. Казалось предложение Дурьодханы его очень повеселило. – Наш флот не поднимался для военных маневров с тех пор, как мне было пять лет. И мы с твоим отцом каждый год при любой возможности урезали их необоснованно раздутый бюджет на развитие и наращивание военной мощи». «Отец, это правда?» - в голосе Дурьодханы прозвучал ужас. «По большей части», - ответил Дхритараштра, вдруг некомфортно поежившись. «У нас не было выбора, - быстро вмешался министр финансов, - Деньги требовались в других областях. К тому же уже несколько десятков лет назад стало ясно, что наши космические военные технологии сильно устарели, поэтому мы не видели смысла в затрачивании средств на ремонт и развитие, в то время как большинство наших кораблей оказалось выгоднее использовать для переработки металла…» «Безмозглое старичье! – взорвался Дурьодхана, яростно метаясь по комнате. – Панчал всего в двух световых годах от нас, а вы все это время только и делали, что потрошили наш собственный флот?!» «Дурьодхана, следи за языком», - жестко одернул его Дхритараштра. Юдхиштхира быстро окинул комнату взглядом, наблюдая за реакциями людей, сидящих вокруг них. Дедушка Бхишма стоял в уголке, в тени, и тоже смотрел за всеми, не принимая участия в собрании. Он нас оценивает, вдруг понял Юдхиштхира, и сразу же почувствовал, как у него нервно подобрался желудок. Он ведь может решить, что Юдхиштхира слишком нерешительный и зажатый перед лицом угрозы? Или, наоборот, сочтет, что Дурьодхана слишком порывистый? Ведь дедушка Бхишма скорее всего именно так о них сейчас думал? Однако Дурьодхана так и не успокоился после своего взрыва: «Хорошо, и сколько космических судов у нас осталось? Наши орудия вообще на что-то способны?» «В сравнении с возможностями большинства кораблей панчальского флота, - ответил отец Юдхиштхиры, - не то что бы». «И мы даже вообще не пытались развивать наши технологии последние четыре десятилетия?!» «Дурьодхана, твой отец и я решили, что есть более важные вещи, которыми должны заниматься наши ученые, к тому же, я боялся возможной гонки вооружений с Панчалом». «ТЫ боялся?!» «Дурьодхана!» - снова жестко окликнул его Дхритараштра, но Панду неожиданно поднялся со своего места и, выпрямившись в полный рост, посмотрел на Дурьодхану со всем возможным высокомерием и надменностью, какие только может продемонстрировать царственная особа. Юдхиштхира сглотнул и глубже вжался в свое сиденье. Он никогда еще не видел отца таким – величественным, будто он правил всем миром и привык ожидать от каждого, кто обращался к нему, что тот склонится к его ногам. «Да, я боялся, - сказал он. – Я вписал бюджет, урезающий расходы на развитие флота, в наши законы. И я и сейчас считаю, что это правильное решение». На мгновение, одно короткое мгновение, Дурьодхана, похоже, растерялся. Он не привык к тому, чтобы его осаживали в подобной манере, к тому же, чтобы это делал человек, которого он искренне уважал. Но секундное замешательство прошло, и, кажется, Дурьодхана собрал в комок всю свою ярость, не желая отступать ни на шаг перед лицом величественного упрямства своего дяди. «Так это ты позволил панчалам получить преимущество над нами? – вскипел Дурьодхана. – И это из-за тебя, мы теперь будем всего лишь мишенями для тренировочных стрельб панчальского флота?» «С меня довольно твоих гипербол, молодой человек. Не стоит делать оскорбительные намеки, будто я настолько глуп, что сделал наш флот беспомощным…» «Ах, извините меня, мы вовсе не «беспомощны», мы просто пустое место в сравнении с панчальскими кораблями! Ты ведь сам это сказал, ведь так было?» «Это не совсем…» И именно в тот момент первые капли крови упали на стол. Для Юдхиштхиры это выглядело так, будто мир неожиданно замедлился как в тяжелом, вязком кошмаре. Он увидел, как его отец запнулся посреди предложения, медленно опустил взгляд и посмотрел на темную поверхность стола и еще более темные капли крови на ней с выражением легкого удивления на лице. Он протянул руку и коснулся собственного лица. Провел пальцами у себя под носом, и пальцы окрасились багровой влагой. В комнате повисла полная тишина. Над всем миром повисла полная тишина. Как будто не было больше ничего кроме мерцания проекции в центре комнаты, вспышек белого и зеленого света, освещающего папу Юдхиштхиры, и Дурьодхану, и министров, сидевших вокруг них, в призрачных вспышках больного света и тьмы. «Дядя Панду?» - спросил Дурьодхана, неожиданно тихим голосом. В другом конце комнаты Бхима вскочил со стула и бросился к ним: «Папа!» - крикнул он, но для Юдхиштхиры он тоже двигался так медленно, медленно, слишком медленно. Было поздно. Бывший царь Куру повалился вперед, его рот безвольно открылся, глаза закатились назад. Юдхиштхира смотрел, как отец падает, и его разум кричал подняться и сделать что-то, что-нибудь, но ужас пригвоздил его к месту. Кошмар продолжался – так медленно, так беспощадно, и ни одна из конечностей Юдхиштхиры не желала подчиняться ему, как бы он этого не хотел. Дурьодхана поймал юдхиштхириного папу раньше, чем он ударился головой о поверхность стола перед ним. И в этот момент что-то в Юдхиштхире наконец лопнуло. Он вскочил со своего места, но опять слишком поздно – теперь уже мир вокруг двигался, не как в замедленном кино, а, наоборот, закрутился быстрее, быстрее, еще быстрее, слишком быстро, чтобы Юдхиштхира мог успеть за ним. «Дядя Панду! Дядя Панду!» - кричал Дурьодхана, беспомощно, совершенно не понимая, что делать с обмякшим человеком, которого он держал в руках. Дядя Дхритараштра и дядя Видура неожиданно оказались рядом с ним и забрали своего брата из рук Дурьодханы. Все министры что-то кричали и метались, толкая Юдхиштхиру со всех сторон. Наконец, Бхима схватил Юдхиштхиру за плечо, встряхнул его и спросил: «Что с папой не так? Что с ним случилось?» - так, будто он ожидал, что Юдхиштхира знает ответ. Но у Юдхиштхиры не было ответа – у него дыханье встало комом поперек горла. А потом рядом оказался дедушка Бхишма. Сильный, спокойный дедушка Бхишма. Он увел Юдхиштхиру и Бхиму в дальний угол прочь от министров и все еще мерцающей проекции посредине комнаты, прочь от шума голосов и криков о помощи, в тихий и темный угол. А потом наклонился, обнял их обоих и сказал: «Не смотрите». Но Юдхиштхира вывернулся из его рук, шагнул прочь от дедушки и посмотрел. Он увидел толпу, собравшуюся в другом конце комнаты, и сквозь панический шум услышал, как дядя Видура кричит: «Отойдите, отойдите назад, освободите место!». Дурьодхана тоже кричал: «Вызовите помощь! Неужели ни у кого нет с собой комма? Да что с Вами не так, люди?!» А потом Юдхиштхира увидел белое пятно, которое было рукой его отца, и она дергалась странным и жутким образом. Зрение Юдхиштхиры сузилось и потемнело по краям. Он покачнулся, но сжал зубы и напряг ноги, отказываясь пропускать то, что происходило сейчас, ни одной секунды из этого, как бы ужасно оно ни было. А потом Юдхиштхира снова увидел темноту, и на этот раз она имела форму. И это был Яма, это была смерть, она медленно скользила сквозь толпу в другом конце комнаты. И никто из них не видел как она – как ОН – приближается. Юдхиштхира протянул руки к парящей тени. Его горло отказывалось работать, но его сердце, казалось, закричало само по себе. ПОДОЖДИ!!! Тень замерла и повернулась к нему. У нее было лицо, но одновременно это не было лицом, были глаза, но они не были глазами, но все же эти не-глаза были наполнены печалью. «Пришло его время», - сказала тень. «Дай ему еще немного пожить, - взмолился Юдхиштхира, чувствуя, как слезы собираются в углах его глаз. – Дай мне хотя бы попрощаться с ним!» «Я уже подарил ему много времени, - ответила тень, - очень много времени. Намного больше, чем мне следовало дать ему. Ради тебя». «Отец, пожалуйста!» - Юдхиштхира расплакался, и в этот раз он обращался не к человеку, умирающему в одной комнате с ним, а к бесформенной тени, пришедшей, чтобы закончить свою работу. Потому что Юдхиштхира, наконец, полностью осознал то, о чем он вплоть до этого момента только слышал от священников или читал в книгах. Юдхиштхира был девакин, и его настоящим отцом было темное бесформенное существо, поглощавшее мир у него перед глазами. Потому что этим темным существом был Яма, который был самой Смертью, но одновременно и Дхармой, заключительной и единственной истинной Справедливостью в этом мире. Юдхиштхира всегда слышал, что он был рожден от Дхармы, но Дхарма и Яма - это единое целое, и всегда им были. В этот миг, Юдхиштхира окончательно понял ужасный дар, которым наградил его собственный божественный отец. Тень коснулась плеча Юдхиштхиры тем, что могло быть ее рукой, и сказала: «Я подарил тебе и твоим братьям столько времени с ним, сколько я мог. Но дхарма – это дхарма, и…» «Пожалуйста…» «Нет». Это последнее слово Ямы отразилось внутри Юдхиштхиры эхом ужасающей неотвратимости, неизбежности. «Значит, вот каков Дхарма, - подумал Юдхиштхира. – Тот, кто говорит «нет». Тот, кто отрицает. Смерть и окончание всего». Руки Юдхиштхиры опустились. Яма пропал, и в другом конце комнаты все вдруг замолчали. Министры медленно отпрянули назад. Дурьодхана мотал головой из стороны в сторону и бесконечно повторял: «Нет, нет, нет, нет, нет». Дядя Видура обнимал мертвого человека и качал его, будто ребенка, беззвучно плача. А слепой дядя Дхритараштра погладил волосы своего мертвого брата, медленно наклонился и поцеловал его в лоб, а потом закрыл ему глаза. Юдхиштхира рухнул на колени. И услышал, как позади него Бхима мучительно и страшно завыл от горя. ________________________________________ VI. Потом будет сказано много слов. Будет сделана такая ужасная вещь, как вскрытие, и принято решение о вероятной причине смерти, и все будут говорить что-то вроде: «Но ему же стало намного лучше», и снова будет повторяться слово «ремиссия», переходящее из уст в уста. Но ничто из этого уже не будет иметь значение, потому что в заключении по результатам вскрытия будут слова «мозг», и «опухоль», и «аневризма». И потом дедушка Бхишма отведет Юдхиштхиру и Бхиму в сторону и скажет им, что, да, их отцу становилось лучше, но опухоль у него в мозгу ничуть не уменьшилась, и, да, они с дядей Видурой, и дядей Дхритараштрой, и мамой Кунти, и мамой Мадри знали об опухоли в мозгу, и, нет, они не говорили об этом ни Юдхиштхире, ни Бхиме, ни Дурьодхане, ни кому-либо еще по разным причинам, впрочем, конец в любом случае был бы одинаков. Юдхиштхиру станут обнимать и целовать буквально все, кого он знал, и глаза у него будут красные и станут жечься от невыплаканных слез. А священники и доктора станут повторять ему: «Все случилось очень быстро» и «Он совершенно не почувствовал боли», и Юдхиштхира будет кивать головой, и соглашаться с ними, и делать вид, как будто они его утешили. И будут похороны. И в день похорон небо будет серым и низким, и мир будет казаться застиранным и тусклым, но дождь так и не прольется, потому что облака будут удерживать его из уважения к тому, что должно произойти в завершение церемонии похорон. И Юдхиштхира будет одет в белое и будет идти со своим братом Бхимой, держа его за руку, торжественно и с большим достоинством, по улицам Хастинапура вслед за телом их отца, лежащим на ложе, украшенном цветами и несомом священниками. И будут миллионы людей на улицах, наблюдающих за ними, плачущих, и стонущих, и бросающих белые ленты и высушенные черные розы. И Юдхиштхира не будет плакать, потому что мама Кунти скажет ему, что они с Бхимой уже слишком взрослые, чтобы плакать, но зато он станет слушать, как люди оплакивают его отца вместо него. И в конце концов они придут на берег океана перед дворцом, и Юдхиштхира в одиночестве пройдет по пустой полосе песка, отделяющей тело его отца от толпы, и в руке он будет сжимать горящий факел. Его отец будет лежать на лодке, заполненной дровами и лучинами, и будет выглядеть умиротворенным и безмятежным, будто во сне. И Юдхиштхира бросит последний долгий-долгий взгляд на него, все еще наполовину надеясь, что веки его отца могут дрогнуть и глаза его откроются в любую минуту, что он зевнет и потянется, потрет лицо, и растеряно оглядится, и скажет что-нибудь глупое вроде: «Эй, почему ты такой грустный? Прямо, как на похоронах». Но потом Юдхиштхира вспомнит, что румянец на щеках его отца всего лишь результат умелой работы гримеров, и что умиротворенное выражение у него на лице и расслабленная поза также были просчитаными и искусственно смоделированными, ненастоящими. А потом Юдхиштхира наклонится и коснется факелом бревен по обе стороны от головы своего отца, а после мягко оттолкнет поскрипывающий деревянный гроб-лодку от берега в океан. Он будет толкать ее все дальше и дальше, чувствуя, как холодная соленая вода пропитывает его дурацкие белые погребальные одежды, но он будет идти по дну, пока вода не достигнет его подбородка, запах горящей древесины и горящей человеческой плоти переполнит ему легкие, и тогда он последний раз подтолкнет лодку, и серые волны унесут его отца к горизонту, медленно тающее пятно оранжевого огня и черного дыма. А потом Юдхиштхира повернется назад и выйдет обратно на берег океана, усталый и мокрый, и ему будет не лучше и не хуже от того, что он выполнил свой долг, как и должен был сделать старший сын. И он посмотрит на толпу скорбящих, собравшуюся на пляже, и увидит брата Бхиму, вглядывающегося в океан с перекошенным от горя лицом, и Арджуну, целпляющегося за ногу Бхимы и шмыгающего носом с зажмуренными глазами, и маму Кунти, плачущую, как все того и ожидали, и маму Мадри, которая будет не плакать, а смотреть в серое небо с застывшим лицом, пока няни рядом с ней пытаются укачать близнецов, рыдающих так отчаянно, будто они понимали, что произошло с их отцом и зачем их принесли сегодня на пляж. Юдхиштхира еще невольно подумает, что мама Мадри уже несколько дней ходит все с тем же заторможенным неверящим выражением на лице, и что это уже становится странно и даже немного пугающе. Но эта мысль промелькнет в голове Юдхиштхиры и исчезнет, и он больше не вспомнит об этом, слишком поглощенный своим собственным горем, и бессилием, чтобы слишком задумываться о чувствах других. А впрочем, так будет и со всеми остальными. Позже у Юдхиштхиры еще будет возможность пожалеть о том, что он не придал значения тому, что заметил в тот день. ________________________________________ VII. Дурьодхана крутился в кровати, но не мог заснуть. Он удивлялся, как вообще кто-то может спать после целого дня, проведенного на церемонии погребения. Он думал, как сейчас Юдхиштхира. Он хотел увидеться с Юдхиштхирой после похорон, но охранники и дедушка Бхишма не пустили его. Потому что Юдхиштхира считался нечистым и подлежал изоляции по меньшей мере на целый цикл от заката до восхода и от восхода до следующего заката, прежде чем ему можно будет увидеться и заговорить с кем-либо снова. Такой была цена за выполнение долга старшего сына перед усопшим. То, что он сделал сегодня на берегу, было необходимым, но в то же время и оскверняющим делом. Дурьодхана вздохнул и сел на кровати. Он всегда считал, что вся эта ритуальная нечистота - просто кусок жаберникового дерьма, но сейчас был неподходящий момент, чтоб спорить об этом. Дурьодхана потянулся за стаканом воды, который стоял на столике возле кровати, взял его обеими руками и сжал в ладонях, чувствуя, как под его пальцами он превращается в надежный крепкий брусок льда. Заморозить, потом растопить. Спустя мгновение, вода в стакане уже не просто была водой, она стала теплой водой. А теперь опять заморозить. Заморозить, а затем растопить. Заморозить, а затем растопить. Это было бессмысленным упражнением, правда – Дурьодхана овладел этим умением уже давно – но, по меньшей мере, это помогало на чем-то сосредоточить свою энергию, расслабляло и в то же время немного выматывало, утомляло его. Еще несколько минут в таком темпе, и он сможет потом заснуть. В комнате Дурьодханы было темно, но ему и не нужен был свет, чтобы видеть лед возникающий и исчезающий у него в руках. Он мог его чувствовать. К тому же, он не решался включить свет, когда делал что-то подобное. Потому что знал, что это неправильно, и знал, что это запретно, и знал, что ни один человек не должен уметь делать подобное. А еще он понимал, что его жизнь и репутация, и его будущее будут разрушены навсегда, если хоть одна живая душа узнает об этой силе в его руках. Поэтому Дурьодхана изо всех сил старался держать это в секрете с того самого дня, когда впервые случайно заморозил свою тетрадь по математике пять лет назад. К тому же это было все, что он умел делать, напомнил он себе. Всего лишь лед. Раньше он пытался творить и другие чудеса: создавать огонь, управлять тенями, поднимать в воздух предметы, не касаясь их. Он слышал, что в прошлом сила майя, которой обладали асуры, позволяла им делать такие вещи. Но Дурьодхане, видимо, это было не дано – ничего, кроме льда. И конечно же, он мог не так много сделать со льдом, потому что опасался масштабных экспериментов, так что по сути все, что он умел, это замораживать и нагревать воду. Да и вряд ли он сумел бы справится с чем-то таким мощным и большим, как лесная протока, которую якша заморозил для него и Юдхиштхиры тем дождливым утром, казалось, уже целую вечность назад. И все же впервые в жизни, Дурьодхана испытывал искреннее облегчение от того, что не может преуспеть в каком-то деле. Если он не мог создавать огонь, управлять тенями и заставлять вещи танцевать в воздухе, это ведь значило, что он не может по-настоящему использовать силу майя. И это было хорошо, потому что только асуры владели майей. А Дурьодханы не получалось, потому что он, Дурьодхана, не был ни асуром, ни даже асуром-полукровкой, да и вообще никак не был кровно связан с асурами. И это было хорошо, потому что Дурьодхане было легче от того, что он мог быть уверен: в конце концов, он просто обычный человек. /Но если ты обычный человек, почему ты можешь создавать лед руками?/ Дурьодхана решительно прогнал эту мысль. Он поставил стакан с водой обратно на ночной столик у кровати, повернулся на бок, пытаясь устроиться удобней. /А ты уверен, что то, что ты делаешь – это не майя? Уверен, что ты действительно не можешь ничего больше? Ты не думал, что когда ты пытался, ты просто не хотел преуспеть и поэтому не позволял себе пытаться достаточно сильно?/ «Заткнись», - прошептал Дурьодхана голосу в своей голове. /Ты уверен, что это не ты сделал такое с Дядей Панду?/ «Заткнись», - повторил Дурьодхана, крепко жмуря глаза. Дядя Панду умер от внезапного разрыва аневризмы, порожденной опухолью у него в мозгу. Дурьодхана спрашивал у врачей, и они повторяли ему снова и снова, что аневризма образовалась и готова была лопнуть в любой момент задолго до того, как дядя Панду вошел в комнату военного совета вместе с ним, задолго до того, как он стал кричать на дядю Панду, и до того, как дядя Панду стал кричать на него в ответ, задолго до того… Дурьодхана почувствовал нежеланную слезу, скатившуюся у него по щеке. Он шмыгнул носом, больше от стыда и гнева на самого себя – глупый рёва! – чем от чего бы то ни было. Да, он очень разозлился на дядю Панду. В тот момент, он помнил, он был просто в ярости из-за него. И да, лед уже возникал раньше, когда он терял над собой контроль – когда ему было грустно, или больно, когда он злился или нервничал, лед возникал в нем, и хотя он, кажется, и научился контролировать его достаточно, чтобы больше не бояться, что это может случиться на публике, лед часто вырывался из него, когда он был один. Дурьодхана так угробил свой компьютер, и столбики кровати, и даже стекло в окне, не намеренно, конечно, просто в моменты, когда он был объят гневом, или раздражением, или простой холодной яростью, и не важно кто или что были тому причиной. «Ты уже прикасался к нашим секретам раньше». Да, но теперь я держу лед под контролем. Нет, на самом деле он не контролировал лед. И он не был так уж уверен, что единственной странной вещью, которую он может делать был лед. Глупость. Ну, умел он делать лед, но больше ведь ничего. /Ты же был так зол на дядю Панду. Разве ты не помнишь? У тебя красные пятна плыли перед глазами, Дурьодхана./ И что? Мы спорили, и даже ругались. Так бывает. Дурьодхана был уже достаточно взрослым, чтобы понимать, что все ругаются, даже люди, которые очень любят друг друга. Дурьодхана иногда ругался со своим папой и с дедушкой Бхишмой и, если вспомнить, то даже с Духшасаной один раз. И да, он искренне сожалел, что последние мгновения жизни дяди Панду были потрачены на то, что тот практически кричал на него. И да, если бы он знал, что дядя Панду собирается просто завалиться и умереть посреди собрания, Дурьодхана, конечно, использовал бы другие слова, но что теперь говорить об этом, когда ничего уже нельзя переделать. /И все же ты не можешь быть уверен, что это не ты сделал? Ты не можешь быть уверен, что это не ты убил…/ «Заткнись, мозг, просто заткнись уже! – прошипел Дурьодхана, прижимая ладонями уши. – Просто засни и оставь меня в покое!». Но сон не желал приходить к нему, и его разум в смятении задавал Дурьодхане все один и тот же вопрос, который он всегда задавал ему бессонными ночами вроде этой: «Что я такое?» ________________________________________ VIII. Это случилось вечером, через два дня, когда Юдхиштхира, наконец, снял свои белые одежды и ему было позволено покинуть свою личную комнату. Он шел по дворцу, такому тихому и практически пустому в эти часы, надеясь найти маму Кунти, или Бхиму, или Арджуну, или просто кого-нибудь, с кем можно будет поговорить. Кого-нибудь, кто не станет обнимать его, целовать и говорить ему, как они сожалеют, потому что Юдхиштихире хватило этого за последнее время. Только вот первым, кого нашел Юдхиштхира, оказалась мама Мадри. Когда Юдхиштхира увидел ее, мама Мадри сидела на балконе над садом. Она повернула к нему голову, улыбнулась ему и сказала: «Иди сюда». Ее двойняшки, Накула и Сахадева, спали у нее на руках. Юдхиштхира подошел и опустился на колени возле нее. Она положила руку ему на голову и вздохнула, потом взъерошила ему волосы и сказала: «Ты такой хороший сын, Юдхиштхира». «Спасибо». «Хм… - она дала своей руке соскользнуть с головы Юдхиштхиры и вяло упасть вдоль ее бока. Взглянула в сад, в густеющие сумерки, и сказала каким-то потерянным, странным голосом: - Юдхиштхира…» «Да, мама?» «Я хочу тебя попросить об одной вещи». «Конечно, - Юдхиштхира встал, и мама Мадри передала ему спящих близнецов. Он взял их обоих на руки, неловко прижимая к себе – им было уже почти два года, они были уже довольно большими и тяжелыми, и Юдхиштхира удивился, почему ни один из них не проснулся от его неуклюжих движений. «Пригляди за ними вместо меня, ладно? – сказала мама Мадри, тоже поднимаясь со своего места. – Ты лучше присядь. Побудь с ними немного. Ты им нужен». «Мама?» – Юдхиштхира послушно сел и устроил спящих близнецов у себя на коленях. С одним он бы вообще справился без проблем, но вот удобно расположиться, держа их обоих фактически на руках, оказалось не так-то просто. «Они спят, - сказала мама Мадри, на секунду прижавшись своим лбом ко лбу Юдхиштхиры. – Они… они столько плакали в последнее время. Не хотели отпускать свою маму. Поэтому маме пришлось дать им сладостей, чтобы порадовать их, чтобы они наконец уснули», - она погладила Юдхиштхиру по плечу, а потом замерла, молча глядя куда-то в небо, пока Юдхиштхира наблюдал за ней, все больше ощущая, как нервные мурашки бегут у него по спине. «Мама Мадри?» Она, казалось, хотя бы частично очнулась от своей задумчивости: «Юдхиштхира». «Да, мама?» «Обещай мне, пожалуйста, что ты всегда будешь моим сыном и их братом». «Конечно». «Вот молодец, - она снова наклонилась и поцеловала его в лоб. – Помнишь песню, которую твой отец любил напевать вам? Про утят и лисицу?» «Да, помню…» «Спой для них. Пожалуйста. Твой папа часто держал их вот так же на руках и пел для них. Им это очень нравилось». «Хорошо… хорошо, мама». Без особой уверенности в том, что у него получится, Юдхиштхира держал спящих братьев на руках и тихо пел для них песню про утят и лису, которую отец когда-то пел и ему тоже. Песня была достаточно длинной, но Юдхиштхира помнил из нее каждый стих. Когда он допел примерно до половины, он заметил, что мама Мадри ушла, но не слишком взволновался из-за этого. Мама Мадри выглядела расстроенной, но в этом не было ничего удивительного, учитывая то, что произошло недавно. Им всем сейчас позволительно было грустить. Может быть, она просто хочет немного передохнуть без своих близнецов, подумал Юдхиштхира, всего несколько минуточек побыть просто наедине с собой. Юдхиштхира допел до конца, и неожиданно понял, что хотя он и не особо старался петь тихо, близнецы так до сих пор и не проснулись. Юдхиштхира тихонько потряс их. У Сахадевы запрокинулась голова, и он издал горлом слабый звук, но глаза его не открылись. Зато Накула завозился и простонал: «Мама…» И вот тогда Юдхиштхира, наконец, почувствовал страх. Он встал, сжимая братьев дрожащими руками, и бросился к ближайшему комму. Ему надо было вызвать кого-то: охранников, доктора, маму Мадри – да, надо было срочно связаться с мамой Мадри в первую очередь – нет, надо самому пойти к ней, прямо сейчас, не задерживаясь даже на то, чтобы позвать на помощь… Он, конечно, не знал, что в тот момент спешить куда-то было уже поздно. ________________________________________ IX. «Нана!» Дайя, которую Арджуна знал, как Нану, так испугалась, что чуть не облилась шоколадом. «Арджуна?» - она уложила его уже больше часа назад, и вот он стоял перед ней в пижаме посреди ее собственной комнаты, с взлохмаченными со сна волосами и диким взглядом. Очков на нем не было – видимо, он вылез из постели и пошел прямо к ней, не заботясь о том, чтобы одеть очки. Дайя еще подумала, как много, а точнее говоря, как мало из того, что его окружает, он сейчас может видеть своими полуслепыми глазами. «Тебе приснился страшный сон?» - спросила Дайя. «Нет, Нана, мне надо увидеть маму Мадри!» «Арджуна, тебе надо лечь спать». «Нет, мне надо увидеть маму Мадри немедленно!» «Может ты хочешь горячего молока? – Дайя отставила свою чашку с шоколадом, встала и пошла к маленькому принцу, продумывая в это время, как бы ей успокоить его и убедить лечь обратно в кровать. У бедняжки были тяжелые дни, и она не могла винить его за то, что он расстроен, но она считала, что сейчас ему больше всего нужен сон. «Нет, Нана! – Арджуна рассержено топнул ногой. – Сейчас же отведи меня к маме Мадри!» «Арджуна…» Но Арджуна уже набирал в грудь воздух, собираясь кричать и реветь. Что он и сделал. «Я хочу видеть маму Мадри СЕЙЧАС ЖЕ!» - заревел он, и где-то снаружи, в небесах над дворцом загремел гром. Дайя замерла. Это было не похоже на Арджуну кричать на нее подобным образом, да и вообще на кого бы то ни было. Он явно был в истерике, и Дайя ясно видела, что он не успокоится, если не… «Хорошо, малыш, - сказала Дайя, поднимая его на руки. – Мы пойдем увидимся с мамой Мадри. Но всего на несколько минут». «Спасибо, Нана», - шмыгнул носом Арджуна, снова становясь таким же вежливым и воспитанным, каким он и был обычно. Дайя опустила его на пол, взяла за руку и повела по тихим, спящим коридорам дворца. Впрочем, Арджуна явно спешил, он шагал так быстро, как только позволяли ему его маленькие ножки, и почти тащил Дайю за собой. Они оба уже приближались к охранникам, стоявшим снаружи покоев царицы Мадри, когда Арджуна вдруг отпустил руку Дайи и бегом бросился вперед. «Арджуна, подожди!» Охранники выступили вперед, преграждая ему путь. «Кто это здесь?» – усмехнулся один из них. А второй сказал: «Царица Мадри спит и просила ее не беспокоить». Но Арджуну было не остановить. «Я хочу видеть маму Мадри!» - он был маленьким и каким-то особенно беспомощным в своей пижаме и тапочках, с взлохмаченными со сна волосами. Но в его глазах блестела угроза, и гром снова зарокотал снаружи, и на мгновение Дайе показалось, что она видит, как дева-отметины светятся у Арджуны на шее и будто ползут по его коже, изгибаясь и извиваясь. Но, конечно же, это было просто ее воображение. «Уггг» - сказал один из охранников, хотя это и трудно было назвать словом. Его голос прозвучал испуганно. Мгновение он поколебался, они оба с напарником явно были очень удивлены тому, что увидели в глазах маленького мальчика; а Арджуна воспользовался этим моментом, рванулся между охранниками, толкнул двери за ними – двери, конечно же, должны были быть заперты, и охранники могли поклясться, что они действительно были заперты мгновение назад… «Арджуна!» - позвала его Дайя, понимая, что не успевает за ним. А потом откуда-то изнутри покоев до нее донеслись дикие крики Арджуны: «Проснись! Проснись! Пожалуйста! Пожалуйста, проснись!» Оба охранника и Дайя вбежали внутрь одновременно. Они увидели Арджуну, стоящего рядом с кроватью царицы, сжимающего ее вялую руку и изо всех сил трясущего ее, по-прежнему крича: «Проснись! Проснись!» Он был в слезах. Но царица не просыпалась. Она разметалась по ложу, ослабшая и недвижимая. Ее большие глаза мерцали пустотой, глядя в потолок над ней. На столике возле ее кровати стоял ночник, а рядом лежало сложенное письмо и пустой пузырек от таблеток. ________________________________________ X. И были еще одни похороны. В этот раз народу было еще больше, чем в прошлый, и толпа едва умещалась на пляже. Потому что прибыли члены царской семьи Мадры, где когда-то мама Мадри была принцессой. Юдхиштхира узнавал их лица и имена, хотя никогда и не видел их раньше вживую. Самым главным среди них был Шалья, царь Мадры, старший брат мамы Мадри и дядя Юдхиштхиры. Шалья и его спутники прибыли в Хастинапур за два дня до похорон, но Шалья так и не пожелал поговорить с Юдхиштхирой. Он шел прямо за ним в похоронной процессии, и Юдхиштхира чувствовал, как волосы у него на затылке встают дыбом под взглядом дяди Шальи. Он непрерывно ощущал этот взгляд и на пляже, и даже когда уже довольно далеко ушел от берега, направляя пылающую лодку-гроб мамы Мадри в океан. Когда пришло время, и Юдхиштхира дал ей уплыть, повернулся обратно и выбрался на берег, он все время старался не поднимать глаз, чтобы не встретиться с дядей Шальей взглядом. Они не взяли близнецов на похороны их мамы. Няня приглядывала за ними во дворце. Сначала они все время плакали, но мама Кунти объяснила им, как только могла, что их мама ушла и больше не вернется. В какой-то момент они перестали плакать, а затем и звать свою маму и спрашивать о ней, хотя прошло всего несколько дней с момента ее смерти. Доктора и психологи, которые наблюдали за близнецами, сказали Юдхиштхире, что вероятнее всего они вырастут счастливыми и здоровыми и даже не вспомнят ничего из этого. Юдхиштхира хотел бы в это верить. Он очень хотел в это верить. Юдхиштхира уже прошел половину расстояния, отделявшего его от родных, когда чья-то тень упала перед ним на песок. Он поднял глаза и столкнулся взглядом с глазами дяди Шальи впервые за все это время. Шалья размахнулся и ударил Юдхиштхиру по щеке. Больно. Все присутствующие разом выдохнули, но никто не вмешался. Никто не посмел. «Ты!» - прошипел Шалья. «Да, - сказал Юдхиштхира, медленно подняв руку и коснувшись припухшей щеки. – Я». «Она нуждалась в тебе, а ты просто отвернулся от нее, - Шалья сам отвернулся от Юдхиштхиры и, обращаясь к толпе на берегу, гневно указал рукой сразу на всех, кто был там: – Вы все отвернулись от нее!» Юдхиштхира стоял на месте и прижимал рукой щеку, пока Шалья не пошел прочь от него, спотыкаясь в мокром песке. ________________________________________ Продолжение следует