На грани экстрима. Взрослые дети

***

Телефон Гордеева зазвонил не вовремя: на огромном экране, подключенном к Ленкиному ноуту, Михаил Калинкин на каком-то из домашних концертов, как раз признавался в любви докторам: — Чтоб женщины в школы водили за руки детей, Чтоб жили мы долго и ждали бы добрых вестей, Чтоб с радостью кто-то с улыбкой в дверях нас встречал — Такая работа, святая работа врача! Чтоб свет отражался во многих веселых глазах, Чтоб род продолжался и жизнь не катилась назад, Чтоб счастье полета болезнь не могла омрачать — Такая работа, святая работа врача! Чтоб сквозь все ухабы тянулась волшебная нить, Чтоб смерть сделать слабой и жизнь ей не дать победить, Чтоб не затухала бы тонкая жизни свеча — Такая работа, святая работа врача! Бабочкины крылья и пыльца раскрытого цветка, Жизни нашей были, что плывут, как в небе облака… Жизни свои тратить, чтоб чужие жизни продлевать: Праздничное платье — болью опустевшая кровать… Гордеев, немного скривившись, ответил на звонок, а на экране Михаил продолжал: — Он встал и ушел, вновь у недруга выиграв боль, А ты остаешься опять со своею судьбой, В которой заботы, усталость, улыбка, печаль — Такая работа, святая работа врача! Пройдешь ты свой круг, и надежду, и ложь, И, также, как все, ты когда-то уйдешь, Но в тех, кого ты излечил, будет жить твоя часть — Такая работа, святая работа врача! Когда Саша вернулся, Михаил уже допел, на экране он что-то рассказывал, но Емельянова выключила звук. — Что случилось, Сань? — тревожно спросила она. — Да не пойму, — растерянно произнес Гордеев, — звонит мне какой-то мужик, говорит, что некая Шейнман с семьей серьезно пострадала в каких-то горах, и что ее оперировал я. И что посему срочно нужна моя помощь. А я, Ленок, хоть убей не помню у меня Юркиных однофамильцев. — Шейнман? — сморщилась Лена, задумавшись. — Да не можешь ты ее не помнить, Саш. Просто ищешь не там. Это же Настенька твоя, Халепова которая. Та, которой ты хвост, тогось, ампутировал. — Твоя Настенька, твоя, — мгновенно среагировал Гордеев. — Значит, ей удалось захомутать несчастного Юру… — Не мудрено, — передернула плечами Лера, — ее всегда тянуло к мужикам постарше. Но вот вопрос, кто там ещё бедный… Так что там с ней? — Не поверишь, Лер, в режиме «слепая тетеря», то бишь без очков или линз, со зрением, как помнишь, минус бесконечность, эта особа, катаясь на лыжах, умудрилась впилиться в сани прогулочные. Хорошо так впилиться. А у папы, которой повез ее в больницу, прихватило там что-то. — У них это семейное, что ли? — лениво поинтересовался Романов, вставая за очередной порцией напитков для всех. — Что ты решил, Сань? — Не совсем, семейное, Андрюх, ибо папаша, осознав масштаб бедствия, додумался рвануть домой, а не лечиться в Финке. Ну и приняли его серо-зеленого на границе. — И вывод, — неосознанно копируя Ковалева, поинтересовалась Лена. — Да какой вывод, товарищ генерал? Сплавил их цитируемому тобой персонажу и твоей благословенной дщери на опыты, пусть разбираются. Ему не привыкать, а ей — полезно!

***

— Товарищ полковник! — неуловимо похожая на Емельянову девчонка вытянулась перед статным врачом, — о том, как делать торакацентез с помощью подручных материалов, доктор Рождественский не только неоднократно рассказывал, но и показывал на манекене. Я — не он, шарика в карманах у меня нет, зато есть полый корпус от шариковой ручки, да и коньяку я предпочитаю чистый спирт — он врачу логичнее. Так что давайте представим, что торакоцентез проведен, больной готов к эвакуации, а для зачета дайте что-нибудь посерьезнее. — Ну вся в мать, — ехидно усмехнулся Андрей Андреевич. — Ладно, держи тебе задачку посерьезнее: отец и дочь Халеповы, доставлены из Выборга. У дочери ЧМТ, у отца нечто напоминающее почечный криз неясной этиологии и патогенеза. Опросить, составить план лечения. Зачет только по выздоровлению обоих персонажей. Вопросы? — Никак нет! — Свободна, приступай! — Есть!

***

Александра остановилась в дверях палаты, наблюдая за ее обитателями. И если мужчина лежал на кровати, не без интереса наблюдая за происходящим, то девица фланировала по палате явно в поисках более-менее устойчивого интернет-сигнала. И все бы ничего, если бы не ее внешний вид. Сашка вспомнила, как мама рассказывала о слете кикимор под предводительством водяного, но эта девица, с печально свисающими ошметками мишуры, нашитой на черные джинсы и водолазку, могла претендовать на звание самой блестящей, хоть и жутко печальной кикиморы мира. — Добрый день. Меня зовут Александра Андреевна Романова. Я ваш доктор. — Да что бы ты понимала в болезнях, сикильдосина, — вылезла вдруг девица, — в горах всякое бывает. Да и это не самое страшное, что со мной стряслось. Налей нам лучше по полтинничку спиртика — и все пройдет. Я обещала маман, мысленно правда, что пить меньше не буду. — Больше тоже, — тон в тон ответила Саша, — ибо если вы продолжите употребление горячительных напитков, то самое оптимистичное, что вас ждет в дальнейшем — это процессы, по боли сопоставимые с родами ежиков иголками вперед. Если представили — то укладывайтесь на койку и ждите медсестру, которая возьмет у вас анализы. Если нет — продолжайте, я прикажу приготовить для вас клизму с патефонными иголками, авось поможет. — Ха, такое уже не найти. Так что я вас не боюсь, — нагло заявила девица. — Ради вас я поищу. Не найду — лично побрею ежа. У меня дома как раз живёт. — Не надо, — попросил мужчина, — Настя, угомонись, лежать! — Что-то это мне напоминает, — улыбнулась Саша мужчине, — папа так с Вензелем разговаривает, если очень зол. — Если я зол, — мужчина улыбнулся, но тут же сморщился от боли, — мой пес слушается меня беспрекословно. — Повезло вам… с псом, — от души улыбнулась Саша. — Приступим?

***

— Как дела, Саш? — Ковалев появился из-за спины Романовой. Он обошел скамейку, на которой отдыхала Сашка, ожидая завершения операции, которую проводил сам Ковалев, посмотрел на подскочившую девушку, замершую по стойке смирно. — Вольно, курсант Романова, рассказывай, — Ковалев опустился на скамейку, похлопал по ней рукой, жестом предлагая Саше присесть. — Все штатно, товарищ полковник, — Романова, ненавидящая всякие фамильярности также, как ее родители, осталась стоять, — все анализы выполнены, обследования проведены. Папа отправлен выполнять упражнения доктора Лукашина вокруг нашего фонтана — елку я решила поберечь, а вот с дочкой все сложнее. Я планировала просить вас найти нейрохирурга для проведения диагностической трепанации — очень мне снимки ее не нравятся. — Гордеев будет просто счастлив, — хмыкнул Андрей Андреевич, — он-то подозревает у барышни абсолютную анэнцефалию. Ну что, сама тезке позвонишь, или я? Или готова оперировать с Садовским? Тим, правда, зол может быть: ему Гордеев и так парную операцию должен. — Я никогда не оперировала нейро, товарищ полковник! — отчаянно призналась Александра. — Самый хороший повод начать. Пойдем глянем снимки. И кстати, с папой-то что? — Да вооон он прыгает, хмель прогоняет, — махнула рукой Саша в сторону входа. — И правда, Лукашин, — усмехнулся Ковалев. — Пойдем, Сань!

***

Если доктор Садовский и был недоволен, то рассказал об этом или Ковалеву, или Гордееву — Романовой он не сказал ни слова, придирчиво прогнав с ней весь ход операции. Сашка, два последних дня читавшая только нейрохирургию, оттарабанила все без запинки, чем вызвала одобрительную улыбку Тимура. Садовский, зная от однокашника и от Ковалева о том, что девица серьезно настроилась на серьезную хирургию, позволил ей всю подготовительную фазу: — Ну, доктор Романова, открывайте дуру! — приказал Садовский, стоя у стола со скрещенными руками. Александра диковато глянула не нейрохирурга, потом сообразила, что он использовал латынь, расхохоталась. — Вот уж истинно древний язык, — смеясь проговорила она, — все в точку. Открываю! Впрочем, саму операцию Тимур вел самостоятельно, правда, комментируя свой каждый шаг для девушки, позволив ей в самом конце выполнить ревизию и закрыть дуру. Дождавшись, пока Александра закончит, проконтролировав, что пациентку увезли в реанимацию, Тим открыл дверь для Саши в предоперационную, помог ей снять халат, и, размываясь, улыбнулся: — Ну что, Александра Андреевна, с почином вас! Это было штатно. — Спасибо, — смешалась Саша, — я старалась. — Сейчас придете домой, примете душ, выпьете чашку чая и расскажете родным, что стали настоящим врачом! — Родные и так это знают, — очень похоже на мать сверкнула глазами Саша, — но за план действий — спасибо! Я действительно позвоню родным, мне есть о чем поговорить с доктором Гордеевым! И кстати, вы почти дословно повторили то, что он когда-то давно сказал доктору Гордеевой. — Не сомневаюсь, — пожал плечами Садовский, — передавайте им привет! А ещё, что его долг обрастает процентами. — Я не коллектор, — устало улыбнулась Саша, — про проценты — без меня.

***

Сашка и думать забыла об этой операции и о пациентке, когда Ковалев протянул ей плотный конверт. В конверте обнаружился блокнот, на обложке которого был пребандитистого вида черный кот, облаченный в военную форму с шевронами медицинской службы и скрещенными скальпелем и шприцом за спиной. Глянув на надпись на конверте, Сашка засмеялась: — Вот жеж ацефалка неугомонная!