Давай сбежим

Они сидели обнявшись в полутемном спортивном зале. Ключи были, разумеется, «одолжены» у Марии, и огромное помещение с потертыми циновками и несколькими матами на полу было полностью в их распоряжении. - Родинка, - тихо произнес он, легко касаясь едва заметной темной точки на ее лице. Хулия улыбнулась и спрятала лицо на его шее. - Знаешь, - мечтательно проговорила она, целуя жесткие подушечки его пальцев. Этот разговор, начинающийся так непринужденно, готовился целый месяц. – А давай убежим. Иван глубоко вздохнул и взял ее бледное личико в ладони. - Нет, - сказал он твердо, заглядывая в ее блестящие темные глаза. Лицо его излучало одухотворенную серьезность. Она откинула голову назад и прошептала, ни к кому в частности не обращаясь: - Один день…. Оба они знали, что именно столько времени им будет отведено, если побег состоится. - Иван, послушай, твой отец… - Он мне не отец! Она прижала ладонь ко рту, словно сказала что-то особенно неприличное, но продолжила: - Прости…. Ноирет, однажды он не даст нам лекарство. И я не хочу, - она запнулась, собираясь с мыслями, - Я многое пережила, Иван. - Хулия…. - Я курила не только табак и пила некачественный алкоголь на заправках в компании с мужчиной старше меня вдвое! И пусть я пожалела об этом, почти обо всем, но это все лучше, чем быть подопытным кроликом! Иван шумно вздохнул, впервые за всю историю их отношений награждая девушку молчаливым мученически-умоляющим взглядом. - Я всю жизнь только и делала, что бросалась из одной авантюры в другую, - глаза ее горели. – И я не хочу… не хочу умереть так… безнадежно. - Ты не умрешь, - он крепко прижал к себе ее голову, гладя густые черные волосы раскрытой ладонью. Почему-то они пахли лавандой. Однажды он принес ей лаванду из Лагуны. – Мы не умрем. – «Любимая! Скажи ей любимая»!» - приказывал он себе, но губы почему-то отказывались произносить это простое слово. - Мы были вместе так мало, - «Молчи, молчи….» Он едва мог дышать, произнося: - Мы не сможем убежать, Хулия. - Почему? У нас будет целый день. - Ты не сможешь веселиться и радоваться жизни, зная, что в любую минуту я умру. И я не смогу, зная, что ты неизбежно умрешь на моих руках. Он говорил быстро, словно боялся собственных мыслей, нервно перебирая тонкими пальцами край ее футболки. «Прошу, пойми это! Я не хочу, чтобы ты умирала!» Она бессильно закрыла глаза. Они так редко бывали вдвоем: все время приходилось прятаться по углам интерната, надеясь на короткие поцелуи и изредка задранную юбку, что было крайне неромантично. Теперь же, когда вокруг никого не было и не нужно было играть в детективов, в игру, которая становилась все опаснее с каждым днем, ей хотелось, чтобы это никогда не заканчивалось. Однажды Ноирет и правда не даст лекарство, и все, кто заражен, – не только она и Иван, умрут. Так зачем ждать, отсиживаясь в душном классе, когда смерть так близка и неизбежна, что можно было бы пожертвовать несколькими днями взаперти ради одного – но на свободе. - Однажды это случится Иван. Он невольно залюбовался ей: круглое красивое лицо в оправе черных волнистых волос, отросших и не напоминающих теперь те клочки, с которыми она пришла в интернат. За последнее время она осунулась, с гладких щек сошел румянец, а кожа приобрела землистый оттенок. Но она была хороша, дивно хороша, даже сейчас, в натянутой на голое тело безразмерной спортивной футболке, растрепанная и ненакрашенная. На кончиках ее пушистых ресниц блестели маленькие капельки слез. Чувство бесконечной нежности сжало его сердце. - Не плачь, прошу. – «Любимая! Ну же, просто скажи.» - Все будет хорошо. Словно искупая свою речевую несостоятельность, он прижал ее к себе, осыпая хорошенькое бледное личико горячими поцелуями. - Я обещаю тебе, обещаю, - губы накрывают ее полуоткрытый рот, языки встречаются, вступая в борьбу. Но страсти нет. Есть только нежность. Нежность и боль. Через четверть часа она прижалась к его обнаженному плечу. Бархатно гладкая кожа, пересеченная маленьким белым шрамом, приятно обжигала. Она прислушалась к его дыханию. «Звучит, как музыка». - Скоро рассвет?, - негромко спрашивает он, открывая глаза. - Полночь только, - тихо отзывается она. - Значит, у нас есть целая ночь? - Целая ночь…. - Хулия, - лицо его снова приобрело серьезный вид. – У нас будет еще тысяча таких ночей, ты слышишь? - Но Иван, - она пытается возразить что-то, но он прикладывает холодный палец к ее пересохшим губам. «Молчи, не говори ничего. Только не сейчас!» - Мы будем вместе, - обещает он тихо. Хулия смотрит недоверчиво, по-детски широко открытыми глазами. «Скажи это! Скажи сейчас!» - Мы будем вместе и будем жить, еще очень долго, слышишь? - он целует ее холодный лоб. – Любимая.