Крупицы сахара во лжи

      Не может бессмертный встретиться с умершей, такого не бывает. Держит их магия по разные стороны жизни крепкими путами. А Бан твердит об обратном, потому зовёт его Кинг только так.       Лгун       Слова брата гудят гонгом в мыслях Девы. Столица Мёртвых полнится ароматом жухлых внутри, но красивых снаружи кремовых роз. Запах сладкий и приторный, истинно мертвечины.       Они сплетаются с речью Бана напоследок:       До встречи       Слова объединяются с окружающим гулом исчезающих магических частиц. Они пьянят мысли.       В пустой грудине шевелится что-то заторможенное и неживое, трется об иссохшую кожу. И Элейн хочется плакать слезами-кристаллами-сахара, что затвердели под веками. А спертое, почти осязаемое дыхание вырывается по буквам.       Лгун       Бан прекрасно знает, что все механизмы её жизни замерли и заржавели, в то время как у него кровь льется по магистралям вен, иногда стекает по рельефному телу, но не иссякает, а говорит, что они встретятся!       Дева — само олицетворение мертвечины. Её светлые и лучащиеся глаза ввалились в череп, алые лепестки губ исчерчены темными полосами времени, а лёгкая пряжа волос обращена в один колтун.       В то время как мужчина с татуировкой плутовки жадно впивается в бокалы с пивом, его пальцы умело готовят вкуснейшую пищу, что даже в волосах остаётся манящий аромат, и кожа, сатиновая и гладкая, впитывает запах пряного пота. Бана можно назвать дитятем жизни — он находит радость от битв, тянется к знаниям, чтобы вернуть её, Элейн, в мир людей, и литрами алых рубинов возвращает чащобы леса короля фей.       А король говорит:       Лгун.       И хочется Элейн повторять за братом, шевеля сухими губами, к которым припадает седовласый лис и говорит любимой, что они обязательно встретятся.       Путается Дева, сердце её заржавевшее стучит в груди, тарабанит по костям рёбер, издавая мелодию мёртвых. А в ноздри бьёт запах кремовых роз, по которым ступают ступни её души. А тело купается во лжи, как в водах озёр её родного леса.       Брат меняет мнение, льёт слезы-не-кристаллы, говоря:       Ошибся       А Элейн не чувствует приторно-сладкого запаха мертвечины, только страсть, горящую по венам от поцелуя. Бан вернул её к жизни, а она не рада даже. Дева не верила ему, слушая брата, и теперь понять не может, лгал ли ей Бан. Но ведь встреча состоялась...       С фарфоровой щеки капает крупица сахара, кристалл слезы. А дальше льются они уже солёными ручьями.       Элейн неважно, что сделал Бан и что говорил Кинг. А только то её волнует, что она всплыла из лживых вод, а сахара больше не почувствует под веками. Она целует губы лиса, трепеща от ощущений. Она жива. Переходит на шею, чувствует, как биение жилки под его кожей сливается с её. Она жива, у неё бьётся сердце! Губами касается его татуированного греха, чувствуя, что из них двух грешна лишь она, что не верила. Чувствует, всё-всё чувствует... Точно жива!       Её крупицы лжи растоптаны, унесены сладостным ветром мира мёртвых и шуршат их кремовые лепестки роз.       Зря, зря, зря Элейн прекратила верить Бану. Не может бессмертный ступить Столицу Мёртвых и остаться там, а вот изъять оттуда любимую — вполне.