Крупицы сахара во лжи

      Все существование хрупкого цветка гибискуса, склоняемого ветром, и с именем Элизабет одурманено ложью. Живет она в нем, как в разноцветном тумане, и проблески света, дарящего ему столь много бликов — правда.       Элизабет поднимает голову, когда проливается солнечная манна, озаряющая путь вперед. Быть с мыслью, что ты только и делала что находилась в порочном круге цикличности с целью «Жить и умереть, чтобы снова жить», претит. Но не так сильно, как, кусая губы, осознавать правду. Мелиодас постоянно обманывал ее, а цена правды — три дня жизни, полных памяти и истинных взглядов на мир.       Лионес смотрит на небо, под которым еще недавно ходила дочерью короля, и от бессилия хочется сжимать пальцы. Только на руках лежит возлюбленный, а толку от крыльев, способных помочь ей взмыть в небо, нет. Равно как и от того, чтобы взмахнуть ладонью, скрытая в ней божественная сила управляет чужими жизнями и подвластная смерти и жизни. И даже этих сил недостаточно, чтобы щелкнуть пальцами, и вдруг небо рассеялось, а демоны не желали им зла.       — Я лишь хочу мира, — говорит она гордо, со смелым взглядом и не дрожащим голосом. В ней достаточно силы, хотя и хочется сжаться, видя его сомкнутые веки, прикрытые светлыми волосами. Пальцы твердо проводят по лицу, такому знакомому во всех ее перерождениях. — И как так вышло, что наши расы рассорились. Мы ведь были так близки к согласию.       В воспоминаниях строятся башни райской твердыни, взгляды архангелов и отдаются твердым ударом по телу голоса членов верховного совета, что ее, Элизабет, они и не желают слышать.       Девушка сжимает руку Мелиодаса, вдруг ее сила подвластна повлиять на его помутнение рассудка, что если с помощью магии возможно остановить его нападки на друзей?       Под кристальным куполом барьера они двое и пара отнятых часов от данных ей семидесяти двух. Всего ничего до того, как она снова забудет и где-то разгорится плач, знаменующий новую ипостась богини, которая забудет все. Ничего нового, кроме внешности и страны.       — Потом ты снова найдешь меня и возьмешь на воспитание? Будешь почтительно говорить с новым отцом, преклонять колени перед матерью и с улыбкой учить стрелять из пращи? — она опускает взгляд. — Хочу и не желаю одновременно.       Прямо на ее глазах разворачивается битва, и одна подруга сковывает под ногами камни, обращая в доспехи, а вторая — искусно колдует. Бессмертный напарник проливает кровь, хищно улыбается и идет на поддержку короля фей, вместе с Гаутером подначивают Эсканора, пока исчезло солнце. И все это во время сражения. Они не сдаются. Хорк поднимает гордо пятак, сверкая им, точно самой главной гордостью.       От знания их действий не легче. Внутри все ноет. Никто из них не знал, что скрывает Мелиодас. Не подозревал, как он выискивает младенцев с ее глазами, рожденных на семьдесят третьем часу.       — Делай все это со мной, пока я достаточно взрослая, а не юная и пахнущая молоком. Говори со мной о царстве и подвигах, рассказывай байки, что слышал за всю свою вечность, даже сказки демонов. Они наверняка существуют. Направляй мою руку, пока ставишь удар. Учи меня, а не мое перерождение.       И так сильно хочется плакать, объятой этим флёром лжи и безнадежности, безвольно наблюдая, как бьются за них товарищи.       — Ты обязательно однажды одолеешь проклятие, так ведь? — безумно страшно ожидать, когда откроются глаза, и на нее будет смотреть не он, ответив «нет». Поэтому Элизабет надеется. Это последнее, что остается.