Моё присутствуе поможет тебе?

McFly - Pov McFly - Pov (acoustic) Сердце скакало, как бешеное, когда я заходил в интернет через два дня. К этому времени Тини уже должна была получить мое признание. Для меня это значило что-то большее, чем просто указание имени. Я понимал, что в тот момент, когда я начал выводить чернилами от руки свое имя, я подписал документ на право собственности. Теперь Мартина будет называть меня по имени, и моя личность обретет название. Что, открыв одну вещь о себе, я не остановлюсь, и буду раскрывать себя дальше, пока не оголю всю свою подноготную перед ней. Я не хотел этого. Я не хотел ничего открывать о себе, чтобы не переходить на личности, не привязываться друг к другу. И у меня это чертовски хорошо получалось. Я просто игнорировал все личные вопросы, и Тини перестала спрашивать. Она очень мудрая. Хотя, может, просто отчаянная. Она нуждалась в друге слишком сильно, чтобы рискнуть потерять даже намек на дружбу. Полная капитуляция с принятием любых условий. Слова Рэя очень тронули меня. Я не думал, что простое интернет-общение может столько значить для кого-то. Этой девушке элементарно некому рассказать, что у нее за день ничего не произошло. От такой жизни я бы тоже цеплялся за любую возможность. Я понимаю реакцию людей на раковых больных. От них открещиваются, здороваясь, отводят глаза. Да, конечно! Каждый из них – ходячий труп с невидимым секундомером над головой, как в клипе Nickelback. Они не хотят смотреть, как человек уходит, не желают видеть медленную смерть и отчаянные попытки спастись, не хотят слышать шепот «я так хочу жить» сквозь слезы после громких истерик. Не хотят испытывать боль от сообщения о смерти. Будь это звонок, смс или сообщение в соцсети – неважно. Это принесет боль. Резкую, безысходную, охватывающую осознанием безнадежности, как бы ты ни убеждал себя, что готов это слышать. Нет, не готов. К такому нельзя быть готовым. Поэтому они отстраняются заранее, загодя. Люди так сконцентрированы на собственном эмоциональном комфорте, что им и в голову не приходит, что при этом чувствует тот, от кого они отворачиваются. Что этой бедняге иногда просто нужна рука на плече, и все! Им просто страшно оставаться одним. Человек не может в одиночку проходить через такое. Это слишком много для одного. Нужен еще один, хотя бы один. Какой-нибудь самоотверженный идиот, который наплюет на то, как будет чувствовать себя потом, чтобы другому было хорошо сейчас. Раньше я не знал никого, умирающего от этой болезни. Для меня это было просто слово, диагноз в чужой больничной карте. Оно было написано в листе у человека, которого я никогда не видел. Но меня это волнует больше всех тех, кто сбежал, спасая свои шкуры от чужой боли. А ведь она не ноет. Не жалуется, не обвиняет. Она просто пишет, как скучает по Пепперу и как ела мороженое по дороге от доктора. Она живет простой, скромной жизнью, с той лишь разницей, что он ее ценит по-настоящему. Тини – человек, который по-настоящему любит жизнь. Поэтому я продолжаю делать ей журавликов. Она получила мою посылку вовремя, потому что в дневнике новая запись. «Я всегда рассматриваю каждого журавлика. Не знаю, зачем я делаю это и что хочу найти. Но мне кажется, что в каждом из них что-то особенное. У одного – чуть помятое крыло, у другого – слишком длинный клюв. У них есть имена. А еще… я знаю имя чуда. Его зовут Хорхе». Она заметила. Конечно же. Я одновременно надеялся и боялся этого. Я хотел явить себя ей, понимая, что поступаю просто нечестно по отношению к ней. Даже бесчеловечно в некоторой степени. Но, с другой стороны, я не хотел становиться ближе. Стало легче дышать. «Я рад и разочарован, что теперь на мне этот ярлык. Набор из дебильных букв, который путается на языке, если ты пьян. Не могла бы ты его не озвучивать больше на этой площадке? Раз уж я чудо, пусть я буду только твоим чудом, личным. Не сообщай никому больше моего имени». Мне оно нравилось, на самом деле. Когда я был мелким, всегда хотел зваться по-другому. Кем угодно. Я не хотел ассоциировать с собой это имя, потому что оно было связано только с неудачами, унижениями и болью. Но теперь, когда я вырос, и это имя стало произноситься с уважением, для меня самого оно приобрело звучность и вес. Но, каждый раз, представляясь и пожимая руку новому знакомому, я понимал, что с моего языка все еще слетает имя того забитого, напуганного школьника, а не нынешнего уверенного и востребованного художника. «Я понимаю тебя. Поэтому и не спрашиваю ничего – знаю, что не расскажешь. У тебя свои причины на это, и их ты, конечно, тоже не откроешь. Но от этого ты не становишься менее важным и значимым в моей жизни. Ты свалился на мою голову с этими крылатыми, которыми теперь весь дом уставлен, и, пусть я не знаю о тебе ничего, кроме имени и города, такое чувство, что ты самый близкий человек. Смешно, правда? Твое имя останется между нами. Я закрыла дневник от остальных недели две назад. Тут больше никого нет, кроме тебя и меня». Я откинулся на спинку кресла. Эта девушка отгородилась от всего мира, чтобы быть честной только со мной, не зная обо мне ничего. Что же с ней происходит там, в стенах ее квартиры? Господи… сердце сжалось в комок концентрированной боли. Это моя слабость – сопереживать всем, остро чувствуя любую эмоцию. Но это и моя сильная сторона – иначе я не смог бы стать для нее спасательной шлюпкой. На душе от таких мыслей, дышащих откровенностью, становилось еще паршивей. Зачем я только все это начал? Ах, да. Поддержать девчушку. В итоге, только добавляю проблем и волнений, не принося особого облегчения. У неё нет друзей, у меня есть БиДжей. - Приедешь ко мне? – выпалил я в трубку, едва на том конце прозвучало усталое «Что?» - Куда я денусь. Нужен алкоголь? - Определенно, - усмехаюсь в трубку. Этот человек по одной фразе знает, что мне нужно. «А как же все остальные читатели? Неужели ни один не постучался обратно? Знаешь, меня ломает изнутри твое смирение. Я не смог бы вот так два месяца общаться с человеком, не зная о нем ничего. А ты это терпишь, будто так надо и так положено. И я ведь понимаю, что, по сути, нет причин не открыться. Я не хочу привязывать тебя к себе. Не хочу становиться ощутимой опорой, потому что мы в разных штатах. И это – всего лишь интернет. Пропади он у одного из нас - и связь прервется. И все, понимаешь? Я просто не могу. К тому же… я эгоист, прости. Показав тебе себя полностью, я сам привяжусь к тебе. И мне будет больно, чертовски больно потом. Я не хочу больше боли, и… и пытаюсь огородить самого себя. Хоть и понимаю, что это ужасно несправедливо к тебе, ты не заслуживаешь такого отторжения. Ведь это именно так выглядит, да? Я тебя отталкиваю, хоть и рядом. В общем, это какой-то инстинкт, наверное. Я почти не понимаю, почему поступаю так». Я старался писать, не продумывая каждое слово, первый раз за все это время. Я просто вылил на нее все то, что думаю, пока мозг не дал команду стереть и написать в прежней, сдержанной манере. Отправить. Вдох – выдох. Глоток воды. Дверной звонок надрывается. Босыми ногами шлепаю к двери, приветствую друга. - Что за повод? – с порога спрашивает он, ставя пакет на тумбочку. Отрицательно мотаю головой, возвращаясь к компу. Я не могу объяснить, что за повод. Не знаю я, как это объяснить. Видишь ли, я динамлю девушку, и не могу объяснить, почему мне так плохо от этого? Я чувствую себя подонком, трясущимся за собственную душевную стабильность? Как я жалок. Как я снова жалок. - Чувак, я не умею читать твои мысли, и если ты не скажешь мне, что происходит, я не смогу догадаться по твоему скорбному лицу, - БиДжей открыл пивную банку и протянул мне. Я все так же молча развернул к нему монитор с открытыми дневниками. Тот, вытянув шею, вчитывался в строчки, переключая с одного дневника на другой. Он то сосредоточенно хмурил брови, то улыбался уголками губ. Он глотал запись за записью, иногда мотая головой или что-то бормоча под нос. Когда он дошел до места, где я рассказываю Тини о том, как мы с Би тем летом постирали трусы в машинке не на той температуре, и они сели, он дал мне затрещину со словами «Ты обещал, что об этом никто не узнает». Это же Ти, ей можно. Тем более, я не упоминал ничего личного, даже его имени. Но история и правда забавная. Тогда Армстронг только начал жить один, и понятия не имел, как пользоваться стиральной машинкой. Мы выпили и решили проверить, как она работает. Кинули туда трое его боксеров и одни семейники, закинули порошка, ждем. Через час мы вынули из машины четверо трусов для игрушечного Кена. То, что я смеялся тогда до изнеможения, говорить не буду. В тот вечер мы поняли, что теперь наша дружба скреплена этим ужасным секретом. - Мда… - промямлил он, разворачиваясь ко мне. - Что? – я не знал, что ожидать от человека, который смотрит на меня с такой растерянностью. - Во-первых, ты должен научить меня делать этих чертовых журавликов. Пауза. - Чего? – переспросил я, пытаясь понять, действительно ли он сказал то, что я услышал. - Я хочу сделать журавлика для твоей подруги, что не понятно? Эта девушка… - он задумался, покусывая губу, - она очень светлая, дружелюбная. И мне тоже стало ее жаль. Хочу выразить свою солидарность. Ты же пошлешь моего журавля со своими, да? Я поднялся, чтобы принести нам по листу. Себе я взял желтый, а ему отдал зеленый. Мне стоило усилий не складывать быстро, на автомате. Повторяя привычные движения, мне было как-то не по себе. Будто у меня отбирают часть моих обязанностей и отдают другому. Или… часть человека? Боже. Я ревную. Мне претит мысль о том, что кто-то еще узнает Тини Стоессель так же, как я. И что кто-то будет использовать мою идею по отношению к ней. Даже если это мой лучший друг, который сейчас угощает меня пивом и от всего сердца хочет помочь мне и поддержать её. - Билл? – неуверенно позвал я. - Ммм? – он откликнулся через пару секунд, не отводя взгляда от моих пальцев, делающих очередной загиб. - Только один журавль. И все. Да ведь? Тот медленно поднял голову, всматриваясь мне в лицо. - Мне кажется, ты что-то хочешь мне сказать, Хорхе Бланко. Хорхе Бланко. Он называл меня полным именем только тогда, когда его что-то действительно беспокоило. - Ну, так-то нет, - рука потянулась к затылку, - но мне кажется, что раз уж это я взялся делать эти поделки, то мне их и делать. До конца. Без помощи. Армстронг наклонил голову вправо, все так же сверля меня взглядом. - Хорхе Бланко - Билли Джо. Мне и так стыдно перед ней, что я не могу ответить ей той открытостью, которую она заслужила, так еще и… - А почему не можешь, скажи-ка мне, пожалуйста! Что тебе мешает сейчас же пойти и показаться ей, рассказать о своей жизни? Ну? Я забыл, как дышать. Правда колет глаза, верно? Я просто смотрел на него, не зная, что сказать. Я не понимал, какого ответа он от меня ждет, чтобы остаться довольным. Но меня спасло оповещение о новой записи. Мы оба рванули к экрану. «Я тебя понимаю, и не буду ничем упрекать. Это – твое дело, и я благодарна уже за то, что ты делаешь для меня. Ведь журавлики, и пара ежедневных записей тут – уже не так уж мало, верно? Это дает мне сейчас силу не унывать и искать в моем существовании что-то радостное, чтобы поделиться с тобой. Это здорово, потому что я поняла: в каждом дне, каким бы тяжелым и пасмурным он ни был, есть свои маленькие радости, заметив которые можно радоваться до самого отхода в кровать. Ты научил меня этому, сам не зная. И я понимаю, что не смогу отблагодарить тебя за доброту. И то, что я дальше хочу… попросить. Ты можешь отказаться, я пойму. Я могу рассчитывать на один разговор в Скайпе? Нет, не спеши мне отказывать, подумай. Это же ничего не изменит, верно? Ты все так же останешься Хорхе, о котором я не знаю ничего. Но я буду знать твой голос, твои интонации, и, читая следующее сообщение, смогу представить, как бы ты это сказал. Это было бы лучшим, что я могу себе представить». Я и БиДжей уставились друг на друга. - Мне нужно еще пиво, - оповестил он меня, неловко поднимаясь на затекшие от долгого сидения ноги. - И мне. Просто не верится. - Что думаешь? – он протянул мне вторую бутылку. - Нет. Однозначно нет. Дай я хоть раз в жизни побуду эгоистом, а? Я и так привязался к ней больше, чем мог предположить. А если я буду знать и ее голос, то представь, каково мне будет, когда она не выйдет больше в сеть. И, когда я говорю, я могу наболтать лишнего. Того, чего ей знать не нужно. Нет. - Чувак… - Нет и нет, – я потряс головой, и понял, что вспотел, ощутив на лбу прилипшие волосы. - Дело твое. Но Тини заслуживает не только твоего голоса, но и твоего фото, – он сжал губы, отворачиваясь к окну. Он все сказал, и не переубедить теперь ничем. Молча отпивая из бутылки и разглядывая чернеющее небо, БиДжей гладил своего журавлика. - Хорошо, смотри, - я пихнул его в бок, забирая ноут на колени. Текст уже сложился в моей голове. «Ценю твое желание пообщаться, правда. Но не сейчас. Честно – я просто боюсь. Ты уже поняла, что я слишком близко принимаю все к сердцу, и я не хочу привязываться к тебе еще больше. Мы в разных штатах. Пусть это подождет. Мой друг, о котором ты уже слышал, сейчас рядом. И он тоже захотел сделать тебе журавля. Я поставлю на его крыле пометку». - Я сказал, что не сейчас, ты видишь? Я не исключаю, что когда-нибудь мы поговорим. - Когда она будет слишком слаба, чтобы открывать твои посылки? Ты кретин. Ты просто выкручиваешь из нее, что хочешь, зная, что она все стерпит. Проверяешь, насколько ее хватит? - БиДжееей… - я не знал, что сказать. Он всегда был прямолинейным и честным. И ведь понимаю, что он прав. - Что «БиДжей»? Представь себя на ее месте. Я представлял. Не раз думал, что бы чувствовал сам, общаясь с кем-то вот так часто, не зная о нем ничего. «Не сейчас. Ты сказал – не сейчас. Это значит – позже. Спасибо». "О чем сложно говорить даже под спагетти" The Coronas - Heroes or Ghosts Если что-то и может расстраивать меня на работе – это спешка. Когда заказчики прибегают с вытаращенными глазами к нам в офис, и, размахивая наличкой, доказывают, как срочно им нужен их заказ, который они, конечно же, не могли сделать заранее ввиду безусловно важных причин. Через месяц Хэллоуин, и всем этим людям нужны эксклюзивные украшения для сада/дома/работы/ошейника собаки. Бобец пытается быть предельно вежливым и объясняет, что выполнение заказов в предпраздничные дни занимает больше времени, потому что у специалистов больше работы. Клиенты орут и забрызгивают слюной его очки, а те, что пониже – галстук. Тот степенно просит подождать, но, едва скрывшись за дверью, бежит, летит в наш отдел, и умоляет кого-нибудь взяться за проект. - Ну, Бооб, - ноет Пелиссьер, отрываясь от пасьянса «Косынка», - у нас и так работы до Рождества хватит. - Он злой, ребят. Он очень злой… - по несчастному лицу Бобца мы понимаем, что родине сейчас нужны герои. - Я возьму, - я поднимаю руку, чтобы он видел своего спасителя, - что там? - Мелочи. Нужны тыквы в стиле «Заводного Апельсина», ну и еще там пара штук, разберешься. Через неделю. То есть, на дизайн проекта у тебя… два, край – три дня. – Он подбегает ко мне, пожимает мою руку дольше, чем требует того момент, вручает мне папку с требованиями и отчаливает к дядьке, минуту назад напугавшему его. Пролистываю план помещения, просматриваю требования. Тыквы, ну это понятно. Чуть не давлюсь, когда вижу заказ на оформление столов в стиле молочного бара «Корова». Стало неприятно. Я смотрел этот фильм один раз, и отвращение переполняло меня с каждой минутой. Я не люблю насилие, не люблю грязь и скверные разговоры. Кому захочется делать праздник в стиле этого «ультранасилия»? Ах, да, Хэллоуин. Праздник нечисти и святых, кто как называет. Я никогда не наряжался, никогда не отмечал. Еще один день в году, когда я предпочитал сидеть дома и рисовать. Со временем это превратилось в традицию, которую не удалось нарушить даже неугомонному БиДжею, который приперся ко мне в костюме Дракулы. Я, как дизайнер, убедил его, что костюм ущербен, и ему стоит остаться со мной. Так и живем, товарищи. - Кому вот теперь отдавать разработки по ценовой политике? – снова ворвался Бобец, с еще более несчастным взглядом. - Так Линз же… - начал я. - Уволилась ваша Линз, неделю назад еще, - пробурчал он, - сказала, что нашла более интересное занятие. Так-то. Некому теперь цены взвинчивать до заоблачных высот. Он помахал бумажками и снова скрылся. А я весь день думал про Линз. Пытался вспомнить, когда я видел ее последний раз. Недели две назад, наверное. Тогда она прошла мимо меня, не здороваясь и вообще сделав вид, что не заметила. Это было неприятно, но логично, после того, что между нами произошло. Мы переспали, так ещё и не предохранявшись. Но её "я принимаю противозачаточные" - это последнее обращение ко мне. Или чего я ожидал? Что она будет вешаться ко мне на шею? Хорхе, ты – сама наивность! Усвой уже: все, на что ты годен - это один трах по пьяни на корпоративе. Все остальное: романтика, отношения, нежность – все это для более красивых, более умных, более обеспеченных, и всех прочих «более», коих у тебя полфирмы. Но ведь она захотела тогда именно меня… Почему? Потому что спортивный интерес - это не только про парней. Это и про девушек, которым нравятся неразвращенные мальчики. Этакий симбиоз опытного демона и непорочного ангела. Снова вздох. А может, это моя вина? Наверное, мне стоило позвать ее куда-нибудь, или хотя бы проводить до метро или до автобусной остановки… Я же говорю, отношения для более умных. Мне не светит в этой жизни ни одна девушка, потому что моя скромность не дает сделать даже ответного шага к девушке, которая сама уже все сделала. Или ей и правда нужен был только секс. По дороге к метро я решил купить себе мороженое, чтобы заесть горькое чувство одиночества, особенно остро ощущавшееся в такие вечера. У меня было много работы, но я не торопясь шел по парку, лакомясь мороженым и наслаждаясь одним из последних по-настоящему теплых вечеров этого года. Грустно. Очень грустно. Вечерний парк кишел радостными компаниями, влюбленными парочками, шумными детишками. А я никогда не был здесь с кем-нибудь. Всегда один проходил из одного конца в другой, не задерживаясь около ларьков со сладкой ватой или аттракционов. - Хорхе!, - окликнул меня знакомый голос. Я помнил его, но не понял, чей он. Обернувшись, расплылся в улыбке. Ко мне шел Пальто, мистер Стив Харрис. – Здравствуй, Хорхе. Как-то ты поздновато сегодня, а? - Да вот, дали сверхурочную первый раз в жизни. Праздник надвигается, сами понимаете, - я крепко пожал сильную, морщинистую руку, от всей души радуясь, что он улыбается. Неловко пожав плечами, не зная, что сказать, я просто смотрел на него. - Ты грустный какой-то, - он склонил голову набок, всматриваясь пронзительно голубыми глазами в мое лицо. - Да тут всякое, мистер Харрис, ничего страшного. Дойду до дома, выпью кофе, и все наладится. - Не наладится, сынок. Ты один живешь? - Да, вся семья в Нью-Джерси, а я тут… - Подружка? – он поднял бровь. - Нет такой, - рука потянулась к шее, - не сложилось как-то пока… - Значит, никто не будет спрашивать, почему ты вернулся позже. Пойдем ко мне в гости. Тебе явно нужно высказаться. И поверь, мой кофе не хуже твоего. Я снова пожал плечами, следуя за стариком. Это было странно – идти в гости к человеку, с которым говорил второй раз в жизни. Мы прошли через парк с южной стороны и вышли на спальный квартал. Я никогда не был тут. Десятиэтажные панельные дома выглядели так, будто их построили тридцать лет назад и ни разу не ремонтировали с тех пор. Мы поднялись на восьмой этаж на скрипящем лифте, и я поблагодарил высшие силы, что мы доехали. - У меня тут скромно, конечно, но ты располагайся, проходи, - он распахнул дверь, пропуская меня вперед, - ты после работы есть хочешь, наверное? Я осмотрелся, несмело проходя по коридору в указанном мне направлении. Чистенькая двухкомнатная квартирка со специфическим старческим запахом, в прихожей – все еще не убранный лежак для собаки. - Нет, я перекусил бутербродом, - мне было откровенно неудобно злоупотреблять гостеприимством. - Чем богат, тем и рад, сынок, - он полез в холодильник, доставая сковороду, - не откажись от пасты с соусом «Болоньез». Не стесняйся. - Мне, правда, очень неловко… - Да прекрати, - старик отмахнулся, ставя на огонь сковороду, - где еще ты поешь настоящую пасту, приготовленную итальянцем? - Моя бабушка – итальянка, - я расплылся в улыбке, - и я обожал ее пасту! Когда приезжаю в Джерси, это первое, что она мне готовит. - Охох, значит, мы с тобой одной крови, - он радостно мне подмигнул, помешивая спагетти, - не зря ты мне понравился сразу. У тебя на лице написано, что ты очень светлый, безобидный парнишка. Как так получилось, что у тебя нет девушки? - Сложно сказать, - это был такой простой вопрос, но задан он был так, что шаблонного ответа от меня бы просто не приняли. Он хотел слышать настоящую причину, то, как я на самом деле это вижу, - наверное, потому что я лопух. Серьезно. Я ужасно торможу, когда дело касается девушек. Например, одна особа на работе… я не знаю, как бы это сказать Вам. Вы ведь хотите от меня честности. - Хочу, Хорхе, - он поставил предо мной тарелку и наложил гору отменно пахнущей пасты, - и не стесняйся в выражениях, я тоже был молодым и шлялся по девкам, так что говори, как было. - Ну, это очень неловкая ситуация, и я такого себе никогда не позволял, и я был пьян… - Да говори ты уже, - он засмеялся, чуть не пронеся спагетти мимо рта, - хватит оправдываться. - У нас была девушка на работе, Линз. Она очень красивая, правда. И смелая. И на последнем корпоративе она затащила меня в туалет, и мы… ну, вы поняли. И после этого она как-то одно время смотрела на меня, улыбалась… а потом перестала замечать вообще. И неделю назад уволилась. - Ох, сынок, твое счастье, что ты такой несмелый. Ты для нее слишком чистый, и молодец, что не стал с ней продолжать. Она тебя не стоила. - Но ведь… - я понимал, что он был прав, но чувствовал по-другому, - ведь и таким хочется тепла, нежности, быть любимыми, разве нет? Не этого ли они ищут, просто неправильным способом? Я мог бы дать ей это… - Конечно, они этого хотят. Но пока продолжают так себя вести, они не готовы к тому, что ты перечислил. Просто не дозрели еще до правильного восприятия. И она бы не оценила всего того, что ты можешь дать, и разбила сердечко, - он ткнул вилкой мне в грудь, - так что все к лучшему. И, я уверен, вокруг тебя есть люди, которые бы смогли оценить широту твоей души, с благодарностью принимая все то, что ты им предлагаешь. Есть же? - У меня есть подруга, - выпалил я, но тут же осекся. Я не знаю, почему заговорил о ней. Почему-то, когда мне говорят о теплых отношениях, я думаю о ней. - Подруга? – спокойно переспросил Харрис. - Да, подруга, именно подруга… её зовут Тини. Но… Я не могу этого объяснить, это сложно. - А ты попробуй, вдруг вместе да разберемся, - подмигнул он. - Я не знаю, как об этом говорить. Это все очень странно, правда. Родственница моего коллеги больна лейкемией. Я зачем-то вынюхал ее адрес, и начал высылать ей бумажных журавликов… ну, вы же знаете эту легенду? Если собрать тысячу, то желание исполнится. Потом мы начали анонимно общаться в интернете, и меня это общение очень затянуло. Я знаю о ней абсолютно все. Даже могу предугадать, что она мне напишет в ответ. А она не знает обо мне ничего, кроме имени, и города, в котором живу. И мне стыдно за это, в общем. – Я ковырялся в тарелке, не зная, что еще добавить. В животе все перекрутило от осознания собственной трусости в который раз. А старик сидел напротив меня и просто смотрел. - Мало кто хочет связываться с умирающими, и это нормально. Люди прячутся в своих панцирях, защищая самих себя, и это тоже нормально. Но ты явно другой, - он сделал паузу, давая мне понять сказанное, - ты создан, чтобы быть с теми, кому нужна эта доброта. Она ведь ей нужна, так? - Да. У нее никого нет, кроме меня в сети. Но вы же понимаете, насколько это глупо и странно? Мы – два человека, живущих в разных штатах, узнавшие друг друга из-за моего нелепого любопытства. - Это все – лишние самокопания, поверь мне. И если она открылась тебе, обнажая всю подноготную, то это просто свинство с твоей стороны – не ответить тем же. В тебе хватит силы открыться, это видно. И хватит силы быть с ней до конца, пока она дышит. Ты же не бросишь ее? - Не брошу. И я знаю, что было бы правильным начать полноценное общение, но я боюсь. - Не бойся. Она будет сама компенсировать всю связанную с ней боль, и ты поймешь, что именно такого друга тебе и не хватало для счастья. Пошли ей свою фотографию, в конце концов. Хуже от этого не будет никому, а она будет знать, как выглядит ее друг. Ведь ты же видел ее фото, верно? - Да, но… - Не надо «но», сынок. Ты хочешь помогать людям, как тогда помог мне. Но ты так боишься быть раненым, что спрятался в себе настолько глубоко, что люди просто не видят тебя. Выйди из своей раковины, встань в полный рост и покажи, наконец, миру то, что ты можешь дать, и увидишь, что все станет по-другому. Я смотрел в окно напротив себя и видел там лицо Тини Стоессель