Моё присутствуе поможет тебе?

Rise Against - Hero of ware Проснулся я очень поздно, почти под вечер. Наши посиделки в «Сплите» вчера закончились в каком-то баре на другом конце города с друзьями Армстронга. Я помню, как мы пили текилу, и помню, как один из них кололся в вену. От этого воспоминания меня передернуло – я очень боюсь иголок. Я рос болезненным ребенком и половину детства провел в больницах под капельницами. Там были грубые медсестры, не с первого раза попадающие в вену, и толстые иглы, оставлявшие маленькие шрамы на нежной коже. Отогнав от себя мутные воспоминания, я направился в душ, чтобы прийти в себя. Потом – привычный кофе. Я никогда не пил кофе с молоком и сахаром. Сегодня я положил две ложки песка, и, отхлебнув, поморщился. Да как вы такое пьете вообще? За этим всем теряется сам вкус напитка, а значит, и эстетический смысл. Наверное, это не то, о чем большинство думает с утра. Хотя, четыре дня… Я рванул к компьютеру, вспомнив, что моя посылка должна была быть доставлена сегодня. Набрав на сайте код, я выяснил, что она была вручена три часа назад. Я полез на Фейсбук, чтобы посмотреть, не отписалась ли по этому поводу Тини Мне не хотелось ни благодарности, ни внимания. Просто было интересно, как она восприняла это, и достигло ли мое молчаливое послание цели. Я был готов и к негативной реакции. Люди, которых готовят к смерти, часто бывают агрессивны. Они не хотят, чтобы их жалели, и каждое движение в свою сторону воспринимают именно как жалость. Они в принципе обозлены, и воспринимают в штыки все, что происходит, пока не находят в себе сил смириться. Но я почему-то уверен, что этот парень не такой. В его душе слишком много добра и радости для того, чтобы там могло найтись место для ненависти и отрицания. Казалось, что интернет сегодня мне назло медленный. Он грузил мой профиль секунд тридцать, а мои ладони уже успели вспотеть. Клик. Клик. Ее страница. Первой же записью – фотография моих журавлей, и всего два слова: «Потрясающе. Спасибо.» Я улыбнулся экрану. Она приняла, и даже поблагодарила. Я не ошибся в тебе, солнечный человек. Клик. Ее дневник, который я добавил вчера в закладки браузера. Тоже фото моей посылки и короткая запись. «Я не знаю, кто ты, но ты знаешь меня. Так странно получать посылку со штампом штата, где живет мой двоюродный брат, и точно знать, что это не он… Я позвонила ему, чтобы сказать спасибо. Он ответил, что я должна меньше пить таблеток. Ты не оставил обратного адреса, и я не нашла твоего имени, хоть и осмотрела каждую птицу. Наверное, ты не хочешь, чтобы я знала, кто ты. Почему? Я хочу поблагодарить тебя, кем бы ты ни был. Для меня это многое значит. Такие люди, как ты, не дают окончательно прогнить этому миру, и дают надежду. Ты даешь мне надежду.» Клик. Регистрирую новую учетную запись. Первый дневник в моей жизни. Клик. Подтверждаю регистрацию по электронной почте. Делаю простой дизайн дневника в мягких цветах, закрываю возможность отправлять мне личные сообщения и комментировать мои записи. Пишу первую запись. «Первый опыт складывания оригами показался мне очень уродливым, но тебе он показался прекрасным. Прекрасно и то, как они были сняты тобой – фотография без нагромождения, очень гармоничная. Наверное, это не то, что ты хочешь слышать. Ты хочешь слышать объяснения. У меня их нет. Я не могу объяснить, зачем это было сделано. Это было просто спонтанным желанием показать тебе, что надежда есть. Как в той легенде о девочке и журавликах. Она надеялась и не позволила себе сдаться. У нее была вера, достаточно сильная, чтобы не позволить унывать и злиться. Ты не должна сдаваться. Пожалуйста, не сдавайся.» Клик. Отправить запись. Обновив страницу, я перечитал написанное еще раз. Как убого! Неужели это и правда все, что я могу сказать? Во мне столько слов, мыслей, столько всего, что я мог бы дать тем, кто в этом нуждается, но тогда, когда это действительно нужно, все, что я могу сказать – не сдавайся? Серьезно? Я почувствовал, как мои щеки начинают гореть. От стыда и бессилия, и невозможности изменить хоть что-то. Я нажал на «стать постоянным читателем». Когда кто-то начинает тебя читать, логично, что ты идешь и смотришь, кто это, верно? Надеюсь, она пройдет по ссылке и прочитает то, что было написано специально для нее в дневнике, созданном специально для нее. Почему-то меня это все очень волновало. Пребывая в удивленной эйфории от того, что моя посылка достигла цели и выполнила свое предназначение, я с еще большим волнением подбирал каждое слово, которое написал. Клик. Я снова на ее странице в Фейсбуке, вижу ее онлайн. Она в сети. Ей на почту должно прийти уведомление о новом читателе, и я с нетерпением ждал, когда она увидит меня. Обезличенного, бесполого, закрытого, но распростертого всей душой, пронизанного сочувствием и желанием помочь. Эти эмоции сводили меня с ума. Чертова эмпатия. Чертова чрезмерная эмоциональность. Я ненавижу свою натуру, готовую сопереживать всему сущему. Иногда это кажется мне проклятием, но в то же время — это моя самая сильная черта. Проклятие, обращенное в благословение. Я отбываю срок в чистилище за грехи других людей и ничего не имею против этого. Я ненормальный. И меня это не заботит, пока есть те, кто берет то, что я могу дать. Я поднялся на затекшие ноги и подошел к принтеру. В легенде говорилось о тысяче журавликов. Я отправил десять. Я начал, и я не остановлюсь. Если на том конце мои журавлики помогут, я каждый день буду отправлять по десятку бумажных птиц по адресу, и пусть там весь дом будет завален моими поделками, пусть ближайшая помойка будет переполнена белой бумагой из моего шкафа, я начал. Я не остановлюсь. Делаю их уже по памяти. Пальцы уверенно складывают, проглаживая линии, и каждая птичка занимает не больше пяти минут. Десять журавлей, плюс один раз покурить. Час. Час в день, чтобы вызвать улыбку другого человека – время, которое я готов уделять. Кончики пальцев раскраснелись, несколько порезов острыми краями бумаги. Оно того стоит, я уверен. Уведомление в правом нижнем углу сообщило мне о новом письме. Письме с сайта дневников. Мое сердце забилось быстрее. Я открыл письмо, и увидел, что tinistoesselmustdie стал моим постоянным читателем. Одним нажатием мышки я сделал свой дневник закрытым. Он – между нами двумя, мной и Мартиной Стоессель. Я пишу только для нее, и других это не должно касаться. Раз уж это дневник, он должен быть личным. Я думаю, это место можно назвать нашим личным дневником. И, со своей стороны, я не хочу превращать то, что говорю ей, в общественное достояние. Это как говорить в мегафон на главной улице города. Я хочу шептать в сердце, а не кричать в лицо. Я никогда не вел дневников. И никогда не чувствовал себя в силах помочь человеку словами. Но в данной ситуации слова – это все, чем я могу помочь. Да и могу ли? Она пошла на контакт. Значит, ей нужно то, что я могу дать. Но примет ли она помощь от того, кто отказывается даже называть пол? А если я где-то окажусь невнимательным, и мужское окончание проскочит в одном из необдуманных слов, не откажется ли она? Это мой самый главный страх – быть непринятым. Страх, закрепленный многолетним опытом. Но дикое, рвущееся наружу желание помогать каждый раз пересиливает опыт, и в те редкие случаи, когда меня не отталкивают, я понимаю, что оно того стоит. Новая запись в ее дневнике. «Не сдаваться… Я никогда не сдавалась. Я прошла через все говно этой жизни с высоко поднятой головой, пусть и со слезами на глазах. Я знаю, что такое находить в себе силы держаться на плаву. Рядом всегда были те, кто подхватит. Но не сейчас, не сегодня. Не тогда, когда я ходила сегодня с утра к врачу за анализами. Состояние крови ухудшилось, но есть и хорошая новость – общее состояние организма позволяет мне сделать переливание крови. Доктор сказал, что нужно будет сдать еще анализы, чтобы подтвердить это перед самой процедурой, но вряд ли через две недели они разительно будут отличаться. Сегодня мне не с кем было разделить эту странную, болезненную радость, поэтому делюсь с тобой. Они уже ищут донора для меня. Это здорово. Я ищу, кому можно отдать свою собаку. Я вижу, что Пеппер чувствует себя плохо. Он постоянно жмется ко мне, и у него влажные глаза. Не хочу, чтобы он видел то, через что я буду проходить. Не буду мучить последнее существо на этой планете, которое любит меня. Он же все понимает, все чувствует… нельзя, чтобы он видел, как я умираю. Старик и так слаб последнее время. Лишиться последнего друга, конечно, не то, что мне сейчас нужно, но это не ситуация, где можно думать только о себе. Еще раз – спасибо тебе. За уделенное внимание, потраченное время и деньги. Но не стоило посылать фирмой, да еще и экспресс-доставкой. Я бы подождала пару дней, и за время в пути они не потеряли бы своей ценности. Они прекрасны. Я каждому дал имя». Я нетерпеливо пробежал глазами по строчкам, чтобы узнать новости. Переведя дух и избавившись от эмоций, я прочитал еще раз, вдумываясь в каждое сказанное слово. Эта девушка удивительно сильная, если находит в себе силы видеть положительные моменты в переливании крови и думать о своей собаке. Пеппер. Странное имя для пса. Интересно, какая порода и цвет? Зеленых собак не бывает, значит, либо черная, либо… красная? Не красная тогда, а оранжевая. Если черная, пусть это будет такса. Таксы умные собаки, причем у них отличное чувство юмора. Эта порода подошла бы такому человеку. А если оранжевая? Самая яркая расцветка у колли, наверное. Они пушистые и очень добрые. Их даже оставляют, как нянь, с маленькими детьми. Колли бы тоже оказалась хорошим компаньоном для Тини. Я не люблю собак. Наверное, это идет из детства, когда меня укусила дворовая собака соседки, огромный и сильный стафф. Я не знаю, чем я ему так не понравился, но я просто шел к ней одолжить яиц, а пес сбил меня с ног и прокусил руку, которой я защищал лицо. Собаку усыпили. С тех пор я люблю кошек. Они хоть и царапаются, но это хотя бы не так страшно. Но у меня никогда не было кошек, потому что я счастливый обладатель аллергии на их шерсть. Зато это выглядит забавно – как я морщусь, прежде чем чихнуть несколько раз подряд, приходя в гости к друзьям, у которых кошки. Причем сами животные очень любят меня и просто норовят запрыгнуть на колени. Я подошел к письменному столу и вынул акварель. Подготовив бумагу, набросал эскиз и начал рисовать кошку. Я люблю шотландскую породу. У них густая, пепельная шерстка, и оттенки удивительно меняются в зависимости от освещения в помещении. И их урчание громче, чем у обычных. Так кажется, что их эмоциональная отдача больше. Жаль только, что я всегда наблюдаю за тем, как другие гладят кошек. Но стоит мне наплевать и взять на руки особо настырную животинку, как через пять минут мое чихание просто невозможно остановить. Хорошо, что у меня нет аллергии на нарисованных кошек… Я потратил на этот рисунок два часа. Для меня сложнее работать над оттенками одного цвета, чем над смешением цветов. У нормальных людей наоборот, но я всегда отличался. Во всем. Я сфотографировал еще блестящий красками рисунок и скинул на компьютер. «А у меня нет домашних животных, но я люблю кошек, хоть и страдаю аллергией на них. Смотри, любовь приносит страдание даже в таких мелочах. Эта была нарисована только что, специально для тебя. Теперь у меня есть домашняя кошка. Хотя, я не буду ее гладить. Это выглядело бы очень странно. Да она и не замурлычет в ответ. Вот отстой. Ты сможешь. Я и Пеппер верим в тебя. P.S. Этого кота зовут Джонс». Я не знаю, зачем я сообщил ей о своей любви к кошкам. Но я прикрепил фотографию рисунка к короткой записи и опубликовал. Это снова не то, что я хотел ей сказать, и, безусловно, не то, что она хотела бы услышать. Но, Бог знает, я делаю то, что в моих силах. Когда я смогу большее – я сделаю. А пока – вот ей Джонс, чем-то похожий на меня. Я откинулся на спинку кресла и окинул взглядом письменный стол. Краски были не убраны, и перед сном еще было время. Я бы и не уснул сейчас, даже если бы на дворе была ночь. Я проспал весь день, к тому же, мои эмоции зашкаливали, не давая мне даже нормально думать. Когда такое происходило, я рисовал свои чувства. Закрепляя лист на мольберте, я собирался рисовать причину своей эмоциональной нестабильности. Я закрыл глаза, думая, как я ее вижу. Можно было нарисовать ее с собакой, но я не знаю, какой она породы, а спрашивать не хотелось. Я видел ее одинокую, эмоциональную, борющуюся с отравленной кровью. Меня угнетала ее возможность радоваться. Эта же ее способность и восхищала. Ее кровь казалась мне не красной и не бордовой, а черной. И ей нужно было это переливание, чтобы вернуть нормальную, животворящую кровь. Набросок выглядел жутковато. Как, впрочем, и все, что возникало в моей голове, когда я занимался не работой, а «творчеством». Тини, улыбаясь во весь рот, стояла, раскинув руки в стороны. К венам на каждой руке был подведены по две трубки. Одна уходила вниз, уводя по себе из его организма черную жидкость, а вторая спускалась сверху, вводя в его тело чистую кровь. Красно-черный фон был размытым и нечетким… Я не покажу ей это.