Повелитель канители

      — Эй! Я тебе не дешёвый пакетик чипсов! Держи свои руки поодаль!       — Но… моя рука всё ещё хочет коснуться Вас…       — Ой, всё! — не успевает произнести мужчина возмущённым тоном, как тут же спотыкается о камень и с воплями вперемешку с ругательствами падает в воду, нарушая целостность зеркально гладкой поверхности утреннего моря.       Ифань смеётся.       Солёные брызги устремляются ввысь, в мимолётном порыве стараясь дотянуться до солнца, чьи первые лучи бережно ласкают лицо парня. Капли, вытянувшись всем своим естеством, стремятся поскорее забраться наверх, дабы поцеловать один единственный лучик восходящего солнца, который, совсем не обращая на них внимания, играет со своим любимчиком: то попадает в глаза, миллионами бликами отражаясь в них, то спускается к прозрачным рукам, чтобы в следующую секунду резко отскочить с ногтевой пластины тысячами осколками разных цветов и форм.       Одной капле всё же удаётся привлечь внимание лучика, и, едва успев оставить солёный след от поцелуя, счастливая вода медленно, со вздохом испаряется.       Совсем как время Ифаня.       Но парень этого не замечает: он смеётся.       Это Ву Ифань подложил тот камень под ногу напыщенного индюка Чжу Чжун Вона. Краеугольный камешек. И теперь беззастенчиво ржёт, видя его жалкие попытки добраться до берега.       — Нереально дорогой, — шепчет юноша сквозь поток смеха.       Непонятно, что конкретно он имеет в виду: Чжун Вона со своим не помещающимся в ручную кладь самомнением или его белый, теперь уже весь измазанный грязью и мокрый до нитки дорогой костюм.       — Видел? Нет, ты видел? — Ифань поворачивается к стоящему рядом статному парню, широкие брови которого придают лицу слегка хмурый вид. — Как же я его ловко. Кличет везде себя любимого повелителем солнца, а на деле ка-ни-тель! Так ему и надо. Повелитель канители, вот он кто, а-ха-ха…       От бурного смеха у Ифаня начинает резко колоть бок. На миг парень застывает: перед глазами вихрем проносятся осколки событий из той, чужой жизни. Чёрный капюшон, острое стальное лезвие, на тёмном тротуаре люк и привкус металла во рту. А потом смех и безмятежный, длящийся целую вечность лязг ножа-бабочки.       Картинка резко меняется: теперь уже пустой зал, школьное фото Ифаня в чёрной рамке и запутанные шёлковые волосы сестры, что лежит ничком вниз и время от времени вздрагивает. У неё красные от слёз глаза, синие от бессонницы круги, почерневшие, мутные от слёз зрачки и… длинные шёлковые волосы. Длинные-предлинные волосы.       Ву Ифань инстинктивно закрывает ладонью длинный, на весь живот, шрам и рвано хватает воздух ртом.       — Болит? — мягкий голос Дио — стража, призванного сопровождать его на небеса, приятно обволакивает, успокаивая. — Не беспокойся, это фантомные боли.       — Нет, — отрицательно качает головой Ифань, — идём, нам пора.       Когда они проходят мимо выбравшегося на берег Чжун Вона, которого старательно трёт полотенцем Тхэ Гиль, Ифань не оборачивается. Даже видящая призраков его не замечает, продолжая сушить волосы этого придурка. Внутри Ву что-то сжимается напоследок: как же он хотел быть на его месте.       Облако раскалывается надвое, явив двоим небесную лестницу, сотканную из тончайшего эфира, и Дио, взяв Ифаня за руку, с ободряющей улыбкой помогает сделать первый, самый трудный шаг.       — Да ты хоть знаешь, кто я? Я повелитель солнца! — в последний раз доносится до Ифаня голос Чжун Вона, который ругается с собакой.       В пустынный пляж врывается ветер, принося за собой шлейф невиданного доселе парфюма: верхние ноты — мускатный орех, капелька зелёных листьев, сердце из лазурной печали, и закрывает композицию ароматный сандал. А базовой служит терпкое желание жить.       Но только в самом конце...