Умиротворение

Кларисса Старлинг с закрытыми глазами сидела около своего отца. Его рука покоилась у неё на спине, согревая её своим теплом. Крыльцо под ними тихо поскрипывало от любого движения. — Ты так проспишь весь день, тыковка. Папин голос. Всё было неправильно: должна быть ночь! Здесь всегда была ночь. Она распахнула глаза и увидела, что солнце заливает светом улицу, да и она не ребёнок. А главное — папа не истекает кровью. — Всё было не так, тыковка, не так, как ты себе это представляешь. Твои кошмары сильны, Кларисса, как рюмка виски после пива. Она отстранилась и посмотрела на него — он был здоров, никаких дыр от пуль, точно такой же, как перед той ночью. — Ты же не тут, папочка, правда? — Единственный, кто здесь есть, это ты, тыковка, но я надеюсь, что ты уже это поняла. Ты умный ребёнок. Любопытный. Энергичная и удачливая девочка. Ты просто обязываешь меня гордиться тобою. — Но я не ребёнок. И тебя здесь нет, ты не можешь мною гордиться. — С чего ты взяла, что не могу, тыковка? Я не видел, какой женщиной ты стала, поэтому не могу знать, что ты сделала со своей жизнью? Ты не знаешь, как бы я отреагировал на всё это, поэтому уверена, что я бы разочаровался в тебе. — Да, — больно, до сих пор больно от этой потери. Она никогда не заработает его одобрение. Как она сможет сделать это, если даже не знает, что он бы ей сказал на всё это? — Фигня! — Что? — Ты слышала меня, Кларисса, — его голос был строг. Обычно он говорил в подобном тоне, когда она не хотела делать домашнюю работу перед тем, как идти гулять. Таким голосом он заставил её извиниться перед Джэйми МакВеем после того, как она ударила его в нос за обидные слова. — Ты знаешь, каким человеком я был, даже если ты думаешь, что не можешь вспомнить. Ты знаешь, что я поддерживал тебя, когда ты всё делала правильно. Что тебя сейчас заставляет думать по-другому, даже когда ты выросла? До моей смерти ты уже усвоила все нужные тебе уроки. Будь вежлива и почтительна, честна и справедлива, помогай тем, кто не может помочь сам себе — ты делаешь всё это, тыковка! Почему, ради бога, ты думаешь, что я бы разочаровался в тебе? — Потому что я… Это много для меня значит, папа. Есть гнев и насилие, и иногда я хочу… позволить этому руководить мной. И ещё есть… — «мужчина». Правда? Она попытается объяснить отцу что-то про Ганнибала Лектера? Доктор пренебрегал объяснениями. Какими словами донести это отцу? — Ты представишь меня своему молодому человеку, Кларисса? — он вздёрнул подбородок и кивнул в сторону двора. Она проследила за его взглядом и опешила от неожиданности — Доктор сидел на покрывале для пикника и наблюдал за ними. Холм вырос у него за спиной, и она поняла, что он закрывает собою скотобойню. Она не могла услышать крики ягнят из-за выросшей преграды. Она не видела ужасный образ мясников с ножами. Он не сам вырос там, Кларисса. Ты поставила его туда. Это всё твой разум. — Он ужасно нетерпелив, тыковка, ты так не думаешь? — Да, иначе бы ты не сказал этого, — пробормотала она и поднялась на ноги. Она пошла вперёд по траве со своим отцом. Когда они подошли — Доктор встал. — Папа, это Доктор Ганнибал Лектер, мой… — она не могла подобрать слово, чтобы описать их отношения и выразить всю гамму чувств. Она пожала плечами. «Мой». Она поймала улыбку доктора и подумала, что её чувство собственности порадовало его в некотором роде. Или ей хотелось думать, что это ему понравилось. Нужно учитывать, что он действовал здесь так, как она ожидала. — Доктор… Ганнибал… Это мой отец. Мужчины пожали друг другу руки, обмениваясь любезностями, и врач предложил им сесть. Неловкая тишина разрушилась голосами двоих мужчин. — Кларисса очень высокого мнения о вас, — произнес её отец, — но я должен знать, что вы будете заботиться о моей маленькой девочке. Защитите её. Она могла только наблюдать. Ужас! Её детские представления о старомодности отца перешли в мечты. Ответ Доктора был спокоен и сдержан. — Кларисса будет оспаривать необходимость таких действий, я думаю. Она вполне способна защитить сама себя. Полученные травмы говорят сами за себя, и я не имею никакого желания устанавливать ограничения на её выражение своих потребностей и желаний. Я могу защитить её лишь настолько, насколько она позволяет. Она больше не ребёнок. — Она намного младше тебя! — Да. Правда, я был первоначально обеспокоен, что её интерес ко мне был просто ещё одним проявлением поиска отца. Этот импульс она вряд ли потеряет: желание выбирать партнеров, которые напоминают ей в чём-то отца. Вернуть то, что она потеряла. Я уверен, что благодаря её исследованиям в психологии она и сама поняла это. — А кого она заменяет в вашей жизни? Кларисса развернулась к Доктору, чтобы посмотреть на его реакцию. Очень интересно услышать его ответ. Он мягко улыбнулся ей. — Не думаю, что она знает ответ на этот вопрос… Пока нет. Не так ли, Кларисса? Она медленно покачала головой. Нет… Он упоминал отца и мать… И… То время, когда она носила его сестру под сердцем. Вот! Младшая сестра. Было ли… — Видите, Кларисса? В конце концов, у вас есть ответ. — Так ты её отец, а она твоя сестра? Вам не кажется, что это немного безумно? — в голосе папы чувствовалась злость. — Не более, чем в любых других человеческих отношениях. Нет абсолютно нормальных связей между людьми, — Доктор до сих пор не впал в раж. Потому что… Потому что это мой разум, и я не обижаюсь на подобные обвинения. Потому что я знаю, что в них нет ни капли добродетели. — Я не её отец, она не моя сестра. Мы восполняем эмоциональные пробелы друг друга из-за потери подобных взаимоотношений, и это делается нами осознанно. Мы будем стремиться, как говорят влюблённые, «быть друг для друга всем, целым миром». Да. Правда. Кларисса переплела пальцы своей руки с пальцами отца. — Я чувствую себя цельной с ним, папа, — она горько улыбнулась. — Я не… Я не должна объяснять тебе свои переживания. Я надеюсь, что ты поймёшь, но… Но это уже не имеет значения. Я понимаю, и Доктор… Ганнибал понимает. И этого для меня достаточно. Кларисса потянулась вперёд и мягко поцеловала отца в щёку. — Я люблю тебя, папочка, но пора уходить. Она закрыла глаза. Папа пробормотал слова поддержки ей на ухо, она почувствовала, как он осторожно погладил её по волосам… и исчез. Она открыла глаза, чуть щурясь от солнечного света, бьющего прямо в лицо Доктору, протянувшему ей свою руку. — Разве мы не решили, что вы должны спать, моя дорогая? Она кивнула, засыпая на его груди и слушая размеренные удары сердца. — Решили. И я уже сплю. Я думаю, что это хороший сон. На всякий случай прислушивайтесь, может, ягнята снова начнут кричать. — Конечно, Кларисса. Она уснула.

* * *

Безусловное доверие, на взгляд Ганнибала Лектера, было глупостью, на которую всё ещё можно было надавить. Несмотря на его сильную любовь к Клариссе Старлинг, он знал её слишком хорошо, чтобы поверить, что поток эмоций и мыслей в ней не изменится снова. Таким образом, его восторг от её верности ему был испорчен природной осторожностью; он осознавал, что такое травматическое событие и пониженная работа мозга, вызванная обезболивающими — не самые идеальные условия для её эмоционального перерождения. Если бы у неё уже не было тяги к нему, она могла просто… Что? Прийти к своему мнению и оставить вас? Вы сделали это в июне, дорогая. Она не ответила. Она может сделать это в реальности, не приняв ту точку зрения, на которую он надеялся. Но в его мыслях он знал причину этого — она убежала. Она не хочет сражаться с препятствиями между ними. Признания в любви недостаточно для того, чтобы поколебать её. Он не винил её за это. Она была с ним откровенна, всё также очаровательно правдива настолько, насколько ей позволяло её самопознание. Но она не может рассказать ему то, чего не знает, и она явно не знала тогда, сможет ли она принять его любовь всем сердцем и умом. Он знал, как дела обстоят сейчас — кажется, что её сердце было его. Но неизведанные глубины её подсознательного, возможно, ещё ускользают него. Возможно, они выкинут ещё один фокус, и через недели и месяцы после своего выздоровления она снова бросит его. Это неприемлемо! И у него не будет лучшего шанса, чем сейчас, для того, чтобы закрепить её решения и уверить Клариссу в их правильности. Он должен убедиться, что её внимание и мысли сосредоточены на нём, и будущее они, возможно, построят вместе. То, что находится внутри неё, должно выйти не в бессознательном состоянии, а тогда, когда она будет отдавать себе в этом отчёт. Это позволит им глубоко врезаться в её сознание — так же, как и в глубины её сердца. И это знание должно подняться из недр на поверхность и остаться там. Ему стало ясно более года назад, с той ночи, когда он убежал из тюрьмы, что её желания приравниваются к его собственным. Её невинные озвученные просьбы, чтобы он вернулся в постель — в их постель — были не просто желаемыми, а ожидаемыми. Это нормальный порядок вещей. Да, он смаковал момент неприкрытой честности, который питал его все эти месяцы разлуки. Он вытолкнул эти чувства на поверхность для неё в июне, чтобы пошатнуть её устои. Заставить её задать вопросы самой себе. Но сейчас она делает финальные шаги сама, без его вмешательства. Он должен только держать её на выбранном ею пути. Превратить это в удовольствие — идти дальше с ним рука об руку, прочь от ограничений и влияний извне, прочь от Джека Кроуфорда и ФБР. Это произойдёт не сейчас, но скоро.