Рыжие годы

На следующий день приехал врач, я попыталась от него убежать, но поймавший меня Мана прижал к себе и не отпускал, долго уговаривая разрешить доктору сделать осмотр, поскольку на моем теле была уйма синяков. Мне же было страшно, я даже чуть не расплакалась, но врач тепло мне улыбнулся, и я смирилась с осмотром. Прописав какую-то мазь, он уехал, я же осталась с Маргарет, которая накормила и переодела меня. В мальчишеской одежде я смотрелась странно. Не привыкшая видеть себя столь опрятной, хоть и похожей на мальчишку с короткими рыжими волосами, торчащими в разные стороны ежиком, я шмыгнула носом, а потом испуганно замерла. Ощупав шею и не обнаружив веревочки, на которой болтался костяной медальон, я испуганно глянула на Маргарет, мягко улыбающуюся и наблюдающую за мной. — Ох, прости, забыла тебе отдать, — она вытащила из кармана медальон и протянула мне, я тут же ухватила его и прижала к груди, еле сдерживая слезы. — Он тебе очень дорог? Я отчаянно закивала головой. Этот медальон, единственная память о матери. Единственное, что удалось сохранить. Я даже толком не помню её лица, но отчетливо помню, как этот медальон висел у неё на шее. — Ну-ну, все хорошо, — Маргарет присела рядом и крепко обняла, стараясь поддержать и успокоить. За последние сутки я ощутила столько эмоций, что просто не было сил держать их в себе. Постоянно хотелось плакать, то от счастья, то от страха. — Ты, кстати, так и не назвала своего имени. Я промолчала, а женщина не стала настаивать. До самого вечера я не видела Ману, возможно потому, что дальше комнаты я и не выходила. Весь день я провела с Маргарет, она буквально завладела моим вниманием и вызвала доверие. А все после фразы, полной боли, соскользнувшей с её губ: — Как бы я хотела, будь у меня ребенок, такой же милый, как и ты. Что это значило, я не поняла, но я поняла, что могу ей верить, ведь она не лгала. Но, несмотря на мою веру ей, имя я так и не назвала. Вечером вернулся Мана, сразу после приезда навестивший меня. Я лишь мельком заметила в коридоре раздраженного брата моего спасителя. Он был так взволнован и горд, что толком я ничего не поняла из его слов, но одно я уловила точно — теперь я часть их семьи. Семья. Когда-то у меня была только мать. Я расплакалась и захлебываясь рыданиями все же назвала имя. — Лис, меня зовут Лис. — Знаю, — мягко улыбнулся парень и потрепал по остриженным волосам. — Алисия Д.Кемпбелл, — усмехнулся он, вытирая мне слезы. Весь вечер он пробыл со мной, раскладывая в шкафу вещи, которые на следующий день перекладывала Маргарет, поскольку то, что натворил Мана, было хаосом. Из предоставленной мне комнаты я вышла лишь на третий день, до этого всеми силами упираясь и не желая покидать своего убежища. Завтрак, на который я и вышла, прошел ужасно. Нервный Мана, злющий Неа и растерянная Маргарет. Никто не знал, как себя толком вести, кроме младшего из братьев, конечно. Он все время фыркал, бурчал, возмущался и всем своим видом показывал, как не доволен моим присутствием в доме. Но явно толком ничего сделать не мог. Правда, под конец завтрака переклинило уже меня. Набрав полную ложку каши, я запустила её, благо, стол быль небольшим и снаряд попал точно в цель — лоб Неа. Повисло тяжелое молчание, демонстративно стерев с лица кашу, парень протер руки салфеткой и так на меня зыркнул, что у меня отпало желание есть. А вот устраивать ему подлянки — нет. Очередная порция каши попала на рубашку. — Мана! Ты вообще видишь, что творит эта шмакодявка?! — вскипел он, подскочив со своего места. Я же сползла вниз, лишь поглядывая на Ману из-за края стола. Он сидел с недонесенной ложкой до рта, а когда каша хлопнулась обратно в тарелку — расхохотался. — Ты чего ржешь?! — продолжал беситься парень, закипая все больше. — А я смотрю вы поладили! — продолжал смеяться старший, стараясь не сгибаться пополам от смеха. Хлопнув дверью, Неа покинул комнату. — Извини, — только и произнесла я, опустив глаза. — Ничего, пора было его поставить на место, а то я его жутко разбаловал, — вытер выступившие слезы и глянул на меня искрящимися весельем глазами. — Ты с ним помягче, он хороший, — и подумав, добавил: — очень глубоко в душе. Я многозначительно согласилась, про себя отметив, что Мана не прав — Неа та ещё сволочь и дурак. Правда, основным аргументом было то, что он дурак. Зато Мана у меня пользовался популярностью. За последующую неделю я окончательно села ему на шею и вскоре он был у меня на побегушках, как считала сама я, а в последствии и его брат. Забежав как-то вечером в одну из комнат, когда мы играли в прятки, я была очень удивлена, обнаружив уснувшего там Неа в окружении бумаг. Ну и, естественно, не могла не воспользоваться подобным случаем. Найдя на столе чернильницу, я перепачкала пальцы и принялась выводить узоры на лице обидчика. Забавные закорючки появлялись одна за другой, из-за чего моя улыбка становилась все шире, а лицо Неа — чернее. Выведя последнюю загогулину особенно старательно, я поставила чернила на место и поспешила скрыться с места преступления. Спрятать перепачканные руки от Маны не удалось, но возмущения его брата мы слушали оба, прячась в шкафу. Постепенно жизнь вошла в стабильное русло. Утром препирания по поводу моего нахождения в доме, потом попытки научить меня наукам, после обед, во время которого опять же перепалка, в последствии перетекающая в очередную пакость с моей стороны. И если Маргарет не успевала пресечь шалость, то через какое-то время можно было с довольной физиономией слушать ругань младшего Кемпбелла и прятаться за Маной, когда тот в порыве ярости обещал меня придушить. Может, это ему бы и удалось, если бы Мана не хватал его за ворот, приговаривая: — Она же всего лишь ребенок! — Демон во плоти, а не ребенок! — в ответ восклицал он и уходил, бросая на меня испепеляющий взгляд, в ответ на который я показывала язык. А после следовала лекция от Маны о том, что надо вести себя подобающе, к которой присоединялась Маргарет. Естественно, я все пропустила мимо ушей. Одним из промозглых осенних дней, где-то спустя месяц с моего появления в особняке, когда мы отправились в город, я поняла, что боюсь людей. Во-первых, я испугалась, что меня оставят в городе или отдадут в приют. Во-вторых, я боялась всех прохожих. В-третьих, я почувствовала себя неуютно в присутствии Неа. Он молчал и делал вид, что меня не замечает. Но и мне было не до него, я с головой окунулась в страх. Постоянно оглядываясь по сторонам, доверчиво сжимая ладонь Маны, я боялась лишний раз ступить не туда. Если в доме я чувствовала себя вполне спокойно, не смотря на приступы паники, когда я со своими шутками заходила особенно далеко, то тут я действительно поняла, насколько стала зависима от поддержки этих людей. В ателье, где швея снимала мерки, я ни на шаг не отпускала от себя старшего из братьев, в прочем, в магазине игрушек я тоже отвлечься не смогла — боялась взять хоть что-то в руки. В результате все игрушки выбирал Мана, ориентируясь по моим мимолетным взглядам. Когда же пришло время ехать обратно, я по прежнему не отпускала Ману, поэтому и уснула у него на коленях. И сколько же было радости, когда я проснулась у себя на постели. Так счастлива я не была даже в тот момент, когда мне протянули руку помощи. Я наконец-то в полной мере осознала, что это мой дом.