Colors

Когда Клэри впервые встречает его, она не догадывается о том, что это — её первая точка отсчёта. Он предстает перед ней скоплением серого с угольно-чёрными тенями на острых скулах и ключицах; волосы его отливают серебристой ртутью, отчего-то непривычно яркой, глаза, наверное, совершенно такие же. Клэри давно научилась различать малейшие оттенки и нюансы, не видя истинных цветов, понимать, что представляют собой эти серые создания. Так было нужно. Джейс — так ли он себя назвал?.. — смотрит на неё как-то странно, пристально. Серебристые глаза прищурены, взгляд впивается в тело миллионом тонких-тонких игл, что-то жадно выискивает. Клэри холодно, неуютно; она едва заметно хмурится и оглядывает себя, пытаясь понять, что же такое могло привлечь внимание Джейса в этом мрачном, тёмном переулке. Она резко выдыхает и прикусывает губу; желание вернуться в кофейню, где остался её родной и привычный Саймон, всегда сочетавший в себе только самые тёплые оттенки серого, в кофейню, где бесцветность не казалась ей столь же холодной и недружелюбной, как здесь, настигает стремительно, скручивает внутренности. Но Клэри чего-то мучительно ждёт. Джейс вдруг резко, излишне резко и обрывисто втягивает воздух и совершенно некстати бормочет: — Зелёный, — и его взгляд наполняется какой-то дикой смесью понимания и потерянности, отчего Клэри ещё сильнее ёжится и вскидывает брови. — Зелёный? — эхом вопрошает она, и это слово скребет ей горло, зудит, звонко разбивается на губах. Зелёный. Она во второй раз произносит его мысленно, про себя, и парализованные мысли вновь оживают. Это был цвет, и Клэри это знала. Мама говорила ей, что он — это цвет жизни, цвет извечного баланса цветенья и увяданья, цвет пульсирующей энергии самой природы. Зеленью были окрашены трава и деревья-великаны, упорно устремляющиеся вверх, зеленью было окрашено дно величественного океана, куда не доходили лучи солнца, зеленью были окрашены её собственные глаза. Мама говорила, что зелёный — это красиво. Вот только сама Клэри не могла судить о красоте цвета, которого не знала, и, даже если бы напрягла всё воображение, вряд ли могла представить себе, как он выглядит. Яркость цветов ей заменяли бесконечные чёрно-белые оттенки, как было у каждого, кто ещё не повстречал свою родственную душу. Для того чтобы её найти, существовала лишь одна подсказка — резкие вкрапления другого цвета, цвета, которым были окрашены глаза того, кого предназначила ей судьба. То был цвет бездонного неба, раскинувшегося над ней, цвет переливчатых волн, цвет нежных и бесконечно хрупких цветов, распускающихся по весне… Голубой. Клэри всматривалась в голубые пятна, разбросанные по серому миру будто нечаянно разбрызганная краска, видела насыщенность неба, оттеняемого серебристым солнцем, цветов, воды, узкой полосы в радуге — и привыкала. Этот образ двухцветного мира был с ней самого рождения, не меняясь, приедался и лип, как жвачка. Ей даже нравилась эта странная игра цветов, резкий их контраст — так говорил в Клэри художник, так молвил эстет, вечно стремившийся к прекрасному. Какая-то другая часть натуры жаждала видеть мир во всех его красках, жаждала разгадать тайны всех-всех цветов, но сама же Клэри только пожимала плечами — ничего, время придёт и она всё увидит, что сейчас-то с того? Кивая в ответ её размышлениям, мать порой смотрела на неё с лёгкой, таившейся в уголках губ улыбкой и отчего-то немного грустно гладила по голове. «Голубой, — говорила она, — цвет хороший. Это цвет безоблачного неба, это цвет спокойствия и надёжности. Говорят, те, кому досталась голубоглазая родственная душа, — счастливчики. Это один из самых удачных цветов, — потом она внезапно замолкала, и рука её застывала, путаясь в излишне ярких волосах; взгляд матери в такие моменты пустел и устремлялся куда-то вдаль, сквозь года, в далёкое-далёкое прошлое. — Знаешь, я ведь тоже раньше видела только голубой. Это было…» Но она никогда не договаривала. «Мой папа, — увертываясь из-под её руки, тем временем вспоминала Клэри, внимательно вглядываясь в привычную черно-белую мать и ощущая, как у неё почему-то пересыхает во рту. — Мой папа… у него были голубые глаза?» Но мама молчала, и тишина невыраженных мыслей и недосказанных слов тяготила. Клэри не отпускала мысль, что её лишают чего-то поистине важного. «Нет, — отвечала она, выдерживая мучительную паузу, и голос её враз становился глухим, чужим, исполненным тяжести прожитых лет. — Вовсе нет. Они были чёрные, как самая непроглядная тьма. Когда-нибудь тебе доведётся это узнать, Кларисса». Борясь с осадком, который оставляли странные слова матери, Клэри открывала было рот, чтобы задать следующий очевидный вопрос — а у кого же тогда голубые, мама? — но каждый раз почему-то молчала. И даже когда к ним заходил Люк, привычно здороваясь и улыбаясь, сверкая своими всегда немного грустными и серыми глазами, ей казалось, будто бы она и так близка к истине. — Зелёный, — между тем утвердительно кивает Джейс, вырывая Клэри из омута собственных мыслей; его голос надломлен и отдаёт хрипотцой; у Клэри создаётся ощущение, будто бы он пытается, но не может совладать с собой, будто бы для него только что открылось что-то нестерпимо важное. — Твои глаза. Они зелёные. И, понимаешь ли… Клэри же только удивлённо хмурится и почему-то молчит. Зелёные глаза? Это не раз замечали люди, которые уже могли видеть цвета, но с какой стати ей говорит об этом Джейс. Он сейчас кажется ей каким-то сбитым, потерянным. Она думает, что… Она не успевает ни додумать, ни задать наводящий вопрос, когда трель мобильника резко отрезвляет её. Поднося телефон к уху и с дрожью вслушиваясь в неожиданно ломающийся голос матери, Клэри даже не догадывается , что это — не просто точка отсчёта, это — её первый шаг в бездонную пропасть. Она срывается с места.

***

Когда она во второй раз осознанно разговаривает с ним — но теперь уже прошли дни и теперь она в огромном, будто бы созданном из сплошных лабиринтов коридоров и комнат здании, именуемом Институтом, — она встречает и остальных. Все глядят на неё по-разному: кто с любопытством, кто с настороженностью, кто даже с враждебностью, — но взгляд Джейса остаётся прежним. И это, чёрт возьми, пугает Клэри куда сильнее, чем всё произошедшее за последние дни. Она находит его в одной из музыкальных комнат и застывает в дверях, не в силах сделать и шагу. Его серебристо-серые глаза смотрят на неё всё так же пристально, внимательно, и снова Клэри кажется, что Джейс сейчас видит в ней больше, чем просто незнакомку, смотрит на неё так, будто бы ждал всю жизнь. И взгляд его, пронизывающий своей тяжестью и пробирающий до костей, для неё в этот миг страннее, чем внезапно обуршившиеся на неё вести о Сумеречных охотниках, нежити, Нижнем мире и демонах. Она едва не смеётся — нет, ну это просто немыслимо. Из-за спины Джейса появляется другой юноша, которого Клэри замечает не сразу. Он высок, почти наверняка черноволос и мускулист, но напряжённая поза, небрежный вид и ссутуленные от усталости плечи портят общее впечатление. Она смотрит на него — и в голове искрой сверкает догадка, память услужливо подсказывает, что этого парня она уже видела при их первой встречи с Джейсом, но так и не смогла разглядеть его по-настоящему. Незнакомец и сейчас не смотрит на неё и, склонив голову, что-то тихо и с толикой раздражения втолковывает Джейсу, и его неясное бормотание Клэри вначале не может разобрать. Джейс слушает его вполуха — его взгляд по-прежнему скользит по девушке, — и сердитых ноток в голосе черноволосого только прибавляется. Клэри делает шаг вперёд и наконец может различить слова. — Не понимаю, зачем ты вообще притащил её сюда, —доносится до неё хриплый и неровный голос незнакомца, и Клэри мгновенно понимает: он говорит о ней. — Она же ещё девчонка, совсем юная, к тому же примитивная. Она нас всех погубит… Слова юноши больно задевают Клэри, в сердце вскипает вполне справедливая обида. Она резко выдыхает и сжимает кулаки — ну всё, хватит. Не за этим она сюда пришла, чтобы выслушивать чужие суждения в свой адрес. — Во-первых, я всё слышу, — нарочито громко прочищая горло, говорит Клэри, но голос её едва заметно срывается из-за сухости во рту. Её слова достигают юноши, и он резко оборачивается, раздражённо поджимая губы. — Так что не думай, будто я не знаю, что ты обо мне говорил. Во-вторых… Незнакомец, вскинув в полувопросительном жесте брови, взирает на неё с высоты своего роста и впервые, впервые за все их встречи смотрит ей прямо в глаза. Клэри много чего хочется сказать ему, нагрубить в ответ, но горло внезапно перехватывает, и она давится своими словами. Она смотрит в бесконечную синеву его глаз и впервые теряет дар речи. Это невозможно. Это невероятно. Его глаза голубого цвета. Ей кажется, что мир вокруг неё вертится каруселью, и она только беспомощно моргает. Даже если у кого-то её знакомых были голубые глаза, она никогда их цвет не видела, потому что первый, кого она должна была увидеть в цвете, — это её родственная душа. Она покачивается на ногах и растерянно переводит взгляд на Джейса — и теперь он кажется ей куда живее и ярче, чем когда-либо. В нём настоящем нет ни капли серости, в нём света и тепла больше, чем белоснежного холода, — он загорел, его волосы медового оттенка, а глаза — золотисто-янтарные. Что-то в его взгляде мелькает, когда он встречается со взором Клэри, но она тут же отворачивается, внезапно смущаясь. Не он скинул с её глаз пелену серости. Не он. Мать говорила, что голубой — удачный цвет. Все говорили, что человек, кому досталась голубоглазая родственная душа, — счастливчик. Но что можно сказать, если человек, который предназначен тебе судьбой, кажется, невзлюбил тебя с самого первого раза. Серьёзно ли? Клэри внезапно пронзает догадка, и она пристально вглядывается в черноволосого, понимая лишь одну вещь — как родственная душа, он при взгляде в её глаза тоже должен был обрести видение истинных цветов мира, его красочности, изумиться, но он отчего-то молчит. Только как-то странно смотрит то в глаза Клэри, то в глаза Джейсу и выглядит, по большей мере, озадаченным. Но не потрясённым. И он быстрее, чем она, приходит в себя. — Без претензий, ладно? — раздражённо выдыхает он, будто бы никакой паузы сейчас не было, но Клэри улавляет в его тоне натянутость и напряжённость. — Не всякий, знаешь ли, может так неожиданно заявиться сюда, и ты правда можешь поме… — Алек, хватит, — тут же обрывает его Джейс, не давая договорить. Обрывает как-то резко, настойчиво, отчасти даже грубо. Но друг его смолкает, и теперь все трое лишь переглядываются между собой, словно бы ожидая от каждого объяснений. Джейс качает головой и как-то обречённо выдыхает. — Что ж, видимо, пришло время познакомиться, — ухмыляется он, но голос звучит как-то блекло. — Я, как ты уже знаешь, Джейс Вэйланд, вот он — Алек. Алек Лайтвуд, — его палец утыкается в сторону Алека, а после его рука опускается, и он вглядывается в Клэри так, будто что-то вычисляет про себя. — Ну а ты Клэри. И кажется, нам о многом предстоит поговорить.

***

С тех пор проходит немало времени, и вскоре жизнь возвращается в своё привычное русло — если так, конечно, можно сказать, когда вокруг тебя всё нежданно-негаданно переворачивается с ног на голову. Клэри привыкает: болезненно щурится на излишне яркие цвета, когда глаза, за долгие годы приспособившиеся к серости, отказываются воспринимать всю многогранность цветного мира, раздражается шуткам Джейса, обыденно хмурится на Алека, начинает, наконец, принимать Сумеречный мир как должное. И молчит. Потому что во всей Вселенной, цветной или же чёрно-белой, не хватит слов, чтобы выразить всё то, что накопилось в душе за долгое-долгое время. Она смотрит в бесконечно голубые, бесконечно глубокие глаза Алека, и горло что-то болезненно перехватывает, когда она пробует заговорить с ним о том, что тревожит её с момента их первой встречи. Она переводит взгляд на Джейса — такого яркого, такого… золотистого, что перехватывает дух. У него заметно дёргается кадык, когда он заглядывает в её изумрудно-зелёные глаза, и Клэри прикрывает глаза, невольно отступая, пятясь. Что-то не так. Что-то давно пошло не так. Клэри не спит. Перерывает кучу сайтов, вымаливает подсказку у заснувшей, как в коме, матери и до крови кусает губы, когда её попытки в очередной раз увенчаются провалом. Она яростно отшвыривает от себя многочисленные измятые бумажки, исписанные мелким быстрым почерком, и обреченно опускает голову на стол. Почему? Как это возможно? Сколько бы Клэри ни слышала рассказов про родственных душ, сколько бы ни наблюдала их собственными глазами, одно оставалось неизменным — у каждого человека была лишь одна родственная душа, и такими узами были связаны каждые определенные два человека. Но как же так вышло, что её родственной душой оказался Алек, а она сама — родственной душой Джейса? Где произошла ошибка? Когда Джейс в одну из их вылазок очень тихо признается ей в том, что именно она — та, при взгляде на которую он смог наконец избавиться от надоевшего видения чёрно-белого мира, она молчит. Когда он спрашивает — как-то необычайно робко, неуверенно — о том, а произошло ли это с ней при их встрече, она только судорожно кивает. И когда в его глазах разгорается нечто, от чего сердце Клэри болезненно дёргается и падает вниз, нечто, полное надежды и нескончаемого света, а в тишине растворяется фраза «я ждал тебя», ей не хватает сил что-то добавить. Добавить то, что не при первой их встречи случилось сие чудо. Добавить, что когда они посмотрели друг другу в глаза и он увидел её в цвете, сам Джейс не изменился. В тот момент она видела его абсолютно, чёрт возьми, чёрно-белым. Зато всё изменилось, когда она заглянула в глаза Алеку. И это не должно было произойти, не должно. Клэри понимает, что сама она с этим не справится. Слишком много всего не сходится, слишком много вопросов, слишком мало ответов. Она прячется в тени одного из коридоров института, когда стрелки часов медленно подползают к нужной цифре. Она знает, что с минуту на минуту тот, кто ей сейчас нужен, должен здесь пройти. Алек появляется даже раньше, чем она предполагает. Взъерошенный, даже помятый, он быстро идет куда-то вглубь здания, по пути стряхивая с себя прилипшую пыль. Клэри появляется перед ним неожиданно; выскакивая из-за угла, она преграждает ему дорогу, вызывающе вскидывая подбородок и скрещивая руки на груди. Юноша привычно хмурится — ну вот, опять она — и недовольно поднимает брови, когда она начинает говорить. — Знаешь, я вообще-то спешу… — Помолчи. Это важно, — раздражённо отзывается Клэри, переводя внезапно сбившееся дыхание; внутри, кажется, всё переворачивается и рушится. Она заносчиво вскидывает голову и твёрдо встречает сердитый и немного усталый взгляд Алека — то, что ей нужно. — Глаза, — только и говорит она. — Скажи мне одно. Какого цвета у меня глаза? Вопрос повисает в воздухе подобно невидимой чёрной дыре, в которую вот-вот засосёт Клэри; Алек заметнно озадачен её вопросом, но не удивлён. — Мне-то откуда знать, — ворчливо бубнит он, но, встречая разочарованный взгляд Клэри, резко выдыхает и жмурится. — Ладно. Зелёные. Но больше я ничего не знаю. Мне виден только цвет твоих глаз. И глаз Джейса, — помолчав, добавляет он. Клэри только обессиленно прислоняется к стене и вздыхает; сердце, кажется, теперь вовсе ухнуло вниз, оставляя только щемящую пустоту. — Но я не понимаю, — почти жалостливо протягивает она, пряча лицо в ладонях и пытаясь совладать с собой. Тело не слушается её, она вся дрожит. — Ты не знаешь, но, когда я впервые посмотрела тебе в глаза, это случилось. Резко, неожиданно. Будто кто-то щёлкнул пальцами. Я увидела цвета. С тобой, Алек, — она опускает руки и, выдохнув, смотрит ему прямо в глаза. — Не с Джейсом. К её удивлению, в глазах Алека ни капли замешательства или изумления, только кроткое понимание. — Я знаю, — неожиданно заявляет он; голос звучит не обыденно устало или раздражённо, а как-то необычайно мягко, печально. — Ещё бы, у тебя такой шок на лице был написан… Не знаю как, но я сразу понял, в чём дело, — уголки его губ едва заметно дёргаются в улыбке. Клэри теряется и долго-долго молчит, даже не зная, как реагировать на это. — Но… — только и выговаривает она; голос дрожит и ломается, грозя вот-вот сойти на нет. — Если так… то почему так… Что видно тебе самому, Алек? — наконец задаёт она главный вопрос; что-то в груди болезненно дёргается. — Мне… — неуверенно тянет Алек, и Клэри кажется, будто бы его слова крючками вытягивают из неё душу, оставляя только пустую оболочку. — Мне вообще всегда всё было видно в таком странном, неоднозначном цвете… Знаешь, как будто смесь зелёного и золотого. Может, именно поэтому я всегда мог видеть ваши с Джейсом глаза, — он едва заметно пожимает плечами. — Но проблема не в этом, Клэри. Судьбой тебе предназначен Джейс так же, как и ты ему. Но уж точно не я. А потом, спустя какое-то время после этого разговора, Алек начинает куда-то пропадать, а при возвращении у него почему-то светятся глаза — мама говорила, что так происходит от любви. Клэри смотрит на него, видит, как в голубых глаза сияют звёзды, — и неожиданно ничего не чувствует. Только пустота, поселившая в душе, что-то вымораживает в ней, выжигает саму её сущность. Когда Алек наконец знакомит всех с Магнусом, своим бойфрендом, Клэри понимает, что вот она — её конечная точка. Золотисто-зелёные, вплоть до того цвета, который описывал Алек, глаза колдуна смотрят на всех с лёгким весельем и ничем не замутнённым счастьем. Да и Алек весь преображённый, он смотрит по сторонам так, будто бы никогда не видел это мир прежде. А значит, ему открылось видение цветов. А это, в свою очередь, значит, что именно она, Клэри, и есть вся большая ошибка, разрушившая идеальную систему в их мире. Клэри кажется, что теперь пропасть наконец заглатывает её целиком.

***

Постепенно Клэри приучается к той жизни, которая могла бы у неё быть, не совершись этой глупой ошибки, не встреть она Алека. Она почти искренне смеётся, когда Джейс увлекает её на какую-то поляну, обещая показать нечто удивительное, и как-то отрешённо замечает, что он как будто потух — по-прежнему такой яркий и светящийся, но золото его волос и янтарь его глаз будто бы поблекли, стали бледнее. Как и весь мир, впрочем. Минуло уже несколько недель с тех пор, как для Клэри открылась страшная правда. С того момента Алек и Магнус еще больше сблизились и теперь были в каком-то путешествии вдвоём, забывшись друг в друге, отрешившись от всей вселенной. Клэри вроде как искренне желала им счастья, покуда её собственное сердце скрючивало и рвало на части, и равнодушно, с разъевшей душу пустотой наблюдала за тем, как мир вокруг неё медленно, но неотвратимо блекнет, теряя свою живучую яркость, возвращаясь к черно-белым оттенкам, словно бы медленно и неизбежно выцветающая фотография. Клэри не требовался бы кто-то, кто объяснил это, — она всё знала. Говорят, после того, как повстречаешь свою родственную душу, с ней уже нельзя расставаться, нельзя разрывать те хрупкие — но до боли крепкие — узы, которыми связала вас Вселенная. Если вам суждено будет расстаться, то вы вскоре потеряете то, что принесла вам ваша встреча, — видение цветов, часть себя. Клэри почти не удивилась, когда спустя какое-то время после отъезда Алека начала замечать, что краски вокруг начали блекнуть — им с Алеком быть вместе не суждено. Джейс уводит её всё дальше и дальше, на какую-то большую, пустынную поляну, постепенно прятавшуюся в сумерках вечера, а Клэри смотрит вокруг и молчит. С каждым днём всё постепенно возвращалось к тому, как было всегда, — бесконечный чёрно-белый мир, давящий на неё своей монотонностью, столь ненавистный теперь, серебристо-серый Джейс, даже в таком случае ухитряющийся быть ярче всех, и резкие вкрапления голубого, которые, казалось, теперь были ярче, чем когда-либо. Небо душило своей бесконечной голубизной, сминавшиеся под ботинками цветы ослепляли Клэри, заставляя сощурить слезившиеся глаза, собственная голубая кофточка, которую она сегодня совсем не к месту надела, резала взор. Так вот она, цена за расставание с тем, с кем она должна была провести всю свою жизнь. Они с Джейсом усаживаются на землю, немного прохладную в такой час, и достают закуски из небольшой плетеной корзинки. Пикник почти что вечером — на такое уговорил её Джейс, с достоинством заявив, что это будет донельзя романтичным. И, кажется, так оно и должно было быть. Для него. Когда они позже, улегшись совсем рядом друг с другом, в считанных миллиметрах так, что слышно тихое дыхание друг друга, замирают, солнце уже клонится к закату. Это правда красиво — наблюдать, как вечное светило, яркое и далёкое, постепенно склоняется к горизонту, прощаясь с миром на очередную ночь, а со всех сторон к ним подкрадывается мрак. И это было бы ещё прекраснее, если бы она, Клэри, могла различить бесконечность красок и оттенков, которыми был полон окружающий мир. — Я даже никогда не думал, что это так здорово, — между тем сонно бормочет Джейс, и его горячее дыхание щекочет кожу Клэри, вызывает тысячи мурашек. Она находит его руку и крепко сжимает — может, она всё же любит его, человека, предназначенного судьбой? — но сердце упрямо молчит. — Я никогда не видел столько красок, от них просто перехватывает дух. Это так… удивительно. Клэри оглядывается по сторонам и чуть ли не смеётся — бессмысленно, истерично, — но вовремя прикусывает губу. И правда удивительно — удивительно то, как быстро мир потерял свои краски, как вернулся к своему первоначальному образу. И покуда Джейс видел его в обилии цветов, задыхался, захлёбывался яркостью, для неё оставалась только чёрно-белая картина и эти резкие, слепящие пятна голубого. Между тем Джейс, встревоженный её молчанием, приподнимается на локтях и обеспокоенно смотрит на неё. — Правда же, Клэри? Она только согласно кивает ему, и он улыбается, наклоняясь к её лицу, касаясь лёгким, дразнящим поцелуем её губ. Клэри закрывает глаза — и мир вокруг неё вертится каруселью. Клэри не знает, чье бы сердце от этого разорвалось на части, но понимает, что никогда не призналась бы Джейсу в том, что, пока он рядом, её мир по-прежнему чёрно-белый.