Корона Севера

1 — А еще у этого Хурина был племянник, Туором звали. Сирота: отец на войне погиб до того, как парнишка родился. — На какой из войн? — На той, где Владыка Севера Маэдроса с Фингоном побил. Там ведь и людей полегло несчетно. Мать Туора тоже вскорости померла, и воспитывали мальца Древние. — Так они же тогда разбежались, вроде. — Заморские разбежались, а местные — ничего, остались, кто в Дориате, кто на востоке. А самые отчаянные — в Хифлуме, там пещеры в горах есть. Сперва их никто не трогал, но потом у народа Рейлин объявился новый колдун… — Погоди, это… м-м-м… как его? Ульт, что ли? — Он самый. Так вот, он решил всех разбойников извести в округе. И начал, понятно, с Хифлума. Древние тамошние хоть и жили тихо, не озоровали почти, но у народа Рейлин ведь как: враг Владыки Севера, значит, без разговоров под нож. Так всех в пещерах и перебили. Кроме Туора: человек, все-таки, да и мальчишка совсем. Повязали его и привели к Лоргану. — К кому? — Ну, к вождю. — Так у них, вроде как, Ульнир вождь. А до того Бродальт был. — Ну, да. — А Лорган-то здесь при чем? — Это значит, «вождь» по-ихнему. Только не всякий вождь, а тот, что большой поход возглавил. Ульфанг был Лорган, и Бродальт тоже. — А Ульнир? — Он – нет, не Лорган. Он вождем уже в Хифлуме стал, когда осели они на месте. Великих переселений с тех пор не было. — Так что с Туором стало? — Лорган Бродальт его к себе взял, вразумить пытался: не чужой все-таки мальчишка, родич жены. Но впустую: Древние парня испортить успели, так что тот уже не мог с людьми жить. Три года Бродальт провозился с Туором, а потом тот сбежал и принялся разбойничать. — Похоже, это у них семейное. Турин тоже, говорят, с лихими людьми дружбу водил. — И плохо кончил. — Да уж, куда хуже. А Туор-то что? Поймали его? — Ловили, но, похоже, не особо старательно. Ульт в ту пору был занят торговлей с гномами, а без него с выкормышем Древних сладить никто не смог. Говорят, Туор этот прямо сквозь скалы проходить умел. Так и остался он на свободе. Жил потом в Хифлуме один, народу Рейлин досаждал по мелочи, но потом надумал податься к морю. — С чего вдруг? Ульт все-таки до него добрался? — Не Ульт, а Ульмо, Владыка Вод. Сказывают, явился он Туору. — Прямо в Хифлуме? — Нет, в землях Владыки Метелей ему несподручно было: не ладят они со старшим-то братом. — А кто с ним, с Северным, ладит? — Ты язык-то попридержи! Кто ладит, тот горя не знает. А кто в распрю вступил, тех уж нет давно: сгинули или по норам прячутся. — Да я ничего, я со всем уважением… пошутил просто. А что Ульмо-то? — Велел он Туору идти к великому Западному морю. — А как велел-то, если парень был в Хифлуме?! — Как-как? Ручьем нажурчал, дождиком нашептал. Делов-то! А вот когда Туор добрался до моря, там уже Ульмо его и встретил. — И как он выглядел? — Кто его знает? Разное сказывают. Одни — что на человека похож, только здоровенный, с зеленой бородой, а головой в облака упирается. Другие — что это огромная рыба в серебряной чешуе. А третьи — что Ульмо, словно волна громадная, но с человеческой головой. А голова та — вся из воды, прозрачная. — Страсти какие! — Страсти, не страсти, а только наказал Ульмо Туору идти в Гондолин. Вроде как вестником к королю Тургону! — Так не проще ли было самому с королем-то поговорить? — Может, и проще, да кто разберет их, Повелителей стихий? Вон Владыка Метелей тоже, небось, сидит на троне, из Ангбанда носа не кажет, только приказы раздает своим верным. — Почему, интересно? — Я так думаю: если Повелители везде расхаживать станут, земля не выдержит. Замерзнет все, снегу наметет до самого неба. А то — паводок большой случится, засуха или ураган какой. Нет уж, пусть лучше люди сами все делают. От них вреда меньше. 2 «Владыка Ирмо, я должна поговорить с Королем». «Мелиан, твоя мелодия надломлена. Ты измучена, тебе надо сначала отдохнуть, окрепнуть». Да, отдохнуть. В Лориэне все тот же обволакивающий покой, та же безмятежная красота. Нежное журчание ручейков, вкрадчивый шепот листвы, негромкое пение птиц. Цветы приветливо качают головками, ягоды призывно блестят глянцевыми бочками — на случай, если захочется воплотиться, вдохнуть аромат, почувствовать вкус. А нет — просто слушай целительную Музыку. Главное — не двигайся, не шевелись, ни о чем не думай, пока не утихнет боль, не отступят тяжелые воспоминания. И не зови никого: не услышат, не ответят. Никто, кроме Владыки Ирмо и его майар. Так Дети Песни стараются не бередить свежую рану, не тревожить сломанную кость, пока плоть не срастется. Я слишком долго жила среди Воплощенных. Как и Арата… Да что за дело мне до него?! Здесь мой Эльвэ! Мандос восстановит его мелодию, воссоздаст разрушенную оболочку, и мы вновь будем вместе. Пусть не в Эндорэ — здесь, но это даже лучше. В Амане ничто не напомнит ни о дочери, выбравшей путь Смертных, ни о бедах Покинутых земель. И ничто не напомнит об Аратаназе. Да разве он стоит того, чтобы о нем вообще думать?! Он – нет, не стоит. А вот то, о чем он говорил… Судьба Эндорэ — это судьба Детей. Они равно беззащитны что перед Старшим, безжалостно уничтожающим их, что перед Владыками Запада, если те решат навести в Сирых землях свой порядок. «Мелиан, ты встревожена. Не думай сейчас о прошлом. Доверься Лориэну, он исцелит твою мелодию». «Я не о прошлом, Владыка Ирмо, я о будущем беспокоюсь. Я должна поговорить с Королем! Пока не поздно». 3 Я воплотился на уютной полянке посреди Лориэна. Белые и голубые цветы, приглушенное пение птиц и полное безветрие. Похоже, Ирмо изо всех сил старался оградить свою подопечную от лишних мелодий. Или — от мелодий аманских? Мелиан была в облике. Правда, в нем не осталось ничего от яркой красавицы, какой она когда-то осталась в Эндорэ. Зыбкие, не выразительные черты. Слишком светлые, почти лишенные оттенка глаза. Нарочито ровный голос. Что до мелодии — я только вздохнул про себя. С этим пусть Ирмо разбирается. И хорошо, что не Намо. — С возвращением, — негромко сказал я. Она долго жила среди Воплощенных, а эльдар, хоть и способны к мысленной речи, больше любят говорить вслух. — Владыка, вам нельзя идти в Эндорэ! — она порывисто шагнула мне навстречу, на мгновение напомнив себя прежнюю. — Интересно, — заметил я. — А почему ты решила, что мы собираемся в Эндорэ? — Из-за Старшего, — призналась она. — Ваш… наш с ним спор не закончен. Рано или поздно две Темы столкнутся снова, а в Эндорэ живут Дети. — Успокойся, — велел я. — Что изменилось со времен падения Утумно? Покинутые земли уже тогда были обитаемы. — Меньше! — она нетерпеливо мотнула головой, и только что казавшиеся бесцветными волосы вдруг блеснули золотом. Попытка стереть облик не удалась, отметил я про себя. В этой майэ слишком много огня, его никакое горе не погасит. Впрочем, когда ее Эльвэ выйдет из Мандоса, лучше бы им не иметь детей, хватит с этого мира и Лютиэн. — Эльдар, люди и гномы расселились уже по всему Эндорэ, — горячо продолжала Мелиан. — Они не знают об опасности… — О какой опасности? — удивился я. — Не знать о Мелькоре при всем желании невозможно. — Да нет же, наоборот! Старший держит Эндорэ, не дает ему разрушиться. Та-ак… Лютиэн побывала в Ангбанде и, похоже, потом поведала матери много любопытных подробностей. Но ей, полукровке, простительно, а Мелиан прежде не была наивна. — Ты мне не веришь, Владыка, — с упреком заметила майэ. — Не тебе. Тому, кто рассказал тебе это. Вряд ли ты беседовала с самим Восставшим. Тогда кто это был? Лютиэн? — Аратаназ, — тихо призналась Мелиан. Молодец, нашла, кого слушать! Но Аратаназ… Артано, если на языке эльдар, он силен! Надо же — обмануть ученицу Ирмо! Майар Владыки Грез малейшую фальшь в Музыке ловят. — Повтори мне все, что он говорил тебе. В принципе, ничего нового я не узнал. Легкомысленные нолдор принесли в Эндорэ аманские мелодии и принялись воплощать их в своих творениях. Мудрый Мелькор вовремя заметил беспорядок и стал его исправлять — разумеется, эти творения уничтожая. Можно подумать, он когда-нибудь действовал иначе! И теперь только он один не позволяет Покинутым землям развалиться и сгинуть в морской пучине вместе со всем населением. И если мы шагнем на берег Эндорэ и хоть пальцем тронем Старшего, случится ужасное. Я разочарованно поморщился: Восставший мог бы сочинить историю и позатейливее. Эта, конечно, годилась, чтобы сбить с толку Детей и даже одну растерявшуюся Поющую. Но прежде Мелькор, если уж брался за что-то, старался сделать это красиво, с блеском — на свой лад. Разучился? — Артано знал, что ты собираешься уходить в Аман? — спросил я просто на всякий случай. — Да, Владыка. — Благодарю, Мелиан, — сдержанно сказал я. Сбросил облик, стараясь сделать это не слишком поспешно, и устремился на Таниквэтиль. Артано действовал по указке Старшего, это точно. Но зачем Мелькору понадобилось передавать мне такую нелепую ложь? Не мог же он поглупеть настолько, чтобы ждать, будто я поверю в нее! А тогда — зачем? 4 — Долго ли, коротко шел Туор, семь пар башмаков стоптал… — Где он взял-то их столько? Путников грабил? — Ты вот что, сосед, не любо — не слушай, а рассказывать не мешай. Где надо, там и взял! Может, сам сшил. Так вот, семь пар башмаков стоптал наш Туор, семь посохов дорожных изломал, семь рубах изорвал, а добрался-таки до Гондолина. — Погоди, а как он сыскал-то его, город этот? Тургон же свою тайну пуще собственных глаз хранил. — О том Владыка Вод позаботился, проводника дал своему посланцу. Древние на Запад много кораблей снаряжали — за подмогой против Северного. Только те не возвращались, все, как есть, сгинули. Но одного из мореходов, что плыли на них, Ульмо спас и приказал отвести Туора в Гондолин. — Что-то больно мудрено. Мог бы сам путь показать. — Значит, не мог. Он же над водами хозяином поставлен, муторно ему на земле, худо. Все равно, как Владыке Метелей в летнюю жару. — А дальше-то что было? Так прямо и пустили Древние Туора в свой заповедный город? — Кто ж его пустит! Преградили ему путь семь ворот высоких да семь стражей грозных. А Туор им и говорит, стражам, в смысле: так, мол, и так, послан я самим Ульмо. И плащ сбросил. А под плащом у него — доспех волшебный сверкает-переливается, от Владыки Вод подарочек. Стражи расступились, ворота отворились, и прошел Туор невозбранно аж к самому королю Тургону. 5 Осознать себя, снова вспомнить все — счастье. Невероятное, запредельное. Но и боль не меньшая. Потому что ты бессилен, видишь все и не можешь вмешаться. Во всяком случае, сам. Но у меня остались сыновья — все семеро. Мель… Моргот не тронул их. Нет, это они провели его, ускользнули, чтобы снова собрать силы и отомстить. Мои возмужавшие мальчики, преданные, упорные, бесстрашные! Я не могу заговорить с вами даже мысленно: вы закрыты, уверены, что мой дух заточен в Мандосе и не подозреваете, как я близко. Совсем рядом с вами! Вспомните обо мне — и наше сознание соприкоснется. Я сам поведу вас в бой! Хватит прозябать в Оссирианде, хватит ждать подходящего момента: он уже наступил! Тингол мертв, Мелиан покинула Эндорэ — Дориат сейчас слаб. Дориат, в котором хранится наш Сильмарилл! Берен отдал его, выполнив свою клятву. Теперь мы выполним свою. Вы должны взять их, мальчики, — и королевство, и Камень. Мы должны. И мы сделаем это! Менегрот станет вашей крепостью, вы вновь соберете войско. Среди синдар есть неплохие воины, все, что им нужно — это смелый и умный вождь. И оружие. Кузниц в Дориате хватает, наконец они заработают в полную силу. Только бы дозваться вас — пусть не наяву, хотя бы во сне! Только бы вы узнали меня, услышали! Хоть кто-то из вас! 6 — Фраин ведет войско на Дориат, — сухо сказал Карантир. Разгром не сплотил нас, наоборот, братья держались все более отстраненно. Близнецы охотились в горах с Келегормом, я редко их видел. Карантир с Куруфином почти не выходили из мастерских. А Маглор… Маглор оставался со мной, но его сочувственные взгляды, брошенные украдкой, были еще хуже, чем холодность остальных. Не будь я старшим, просто ушел бы куда-нибудь, все равно куда. Но оставить братьев значило — обречь их на смерть. Потому что Келегорм только того и ждал. Он повел бы остальных в поход, скверно подготовленный, безнадежный. Ради Клятвы, ради памяти отца, а больше всего — чтобы искупить поражение, пусть даже ценой жизни. Поражение, которое все они считали позором. — Сам? — я кое-как изобразил удивление, хотя знал, что братьев не обмануть. Король Ногрода был больше мастером, чем воином, и почти не покидал свой подземный дворец, так что удивляться вообще-то было чему. Если бы я сохранил эту способность. — Да, лично. Он просил помощи у гномов Белегоста, но они отказали. Все правильно, выжидают. Длаин хитер, он сначала посмотрит, чем закончится война Фраина с Дориатом, а потом будет торговать с победителем. — Маэдрос, я снова видел во сне отца! — бросил Куруфин, буравя меня взглядом. Отца, вот как… А я видел Фингона. Всегда, если только удавалось уснуть. Он просил помощи, а я убивал его. Раз за разом. Смотрел, как он корчится в белом пламени, и ничего не мог сделать. — Он звал меня, — упрямо продолжил Куруфин, несмотря на мое молчание. — Тингол мертв. Сильмарилл принадлежит нам, гномы не должны забрать его! Надо идти на Дориат, так сказал отец. Идти немедленно! Маэдрос, он снится мне каждую ночь! — Да, Тингол мертв, — устало подтвердил я. В палантир я смотрел регулярно. Вглядывался, страшась увидеть все то же: как гибнет мой друг, как разлетается оплавленными осколками его шлем, как вспыхивают факелом волосы. До крови кусал губы, но вглядывался — чтобы вовремя узнать об опасности, чтобы хоть братьев уберечь, хоть кого-то… — А почему ты думаешь, что с тобой говорит отец? — Я еще не забыл его! — выпалил Куруфин. И осекся, явно не желая сказать лишнее. — Я тоже, — очень спокойно ответил я. — Но отец в Мандосе. Как бы он смог позвать тебя, пусть даже и во сне? Куруфин, сдвинул брови, придумывая, что возразить. Не успел. Я перешел в наступление. — С тобой говорит Моргот, — твердо сказал я. Брат заметно напрягся. И другие тоже. Хорошо. — Стравить нолдор и синдар — вполне в его духе. А потом забрать Камень у победителей, растративших силы в междоусобице. Братья подавленно молчали. — Не верь снам, Куруфин. — Клятва, Маэдрос! — напомнил Келегорм. — В ней не было ни слова о времени, — я улыбнулся одними губами. — Она столетиями ждала исполнения, подождет и еще. — Но рано или поздно нам придется ее исполнить! — прищурился Карантир. — Рано или поздно наступит удобный момент, — заверил его я. — И тогда мы должны быть готовы. 7 — А у Тургона была дочка, Идриль ее звали. Уж такая пригожая — глаз не отвести. Едва увидел ее Туор и влюбился без памяти. И говорит королю: выдай, дескать, за меня принцессу. Я, мол, для тебя за это все сделаю, хочешь — даже Солнце-камень из короны Северного Владыки вырежу и тебе принесу. — Эй, а ты не путаешь? Солнце-камень Берен Тинголу принес, чтобы на королевне жениться. — Так и что с того? У Хозяина Метелей еще два осталось. — А хоть бы и двадцать! Он, чай, сам-то камешек не подарит, а Лютиэн одна такая была, колдунья непобедимая. — Да у Древних все бабы ведьмы. Думаешь, почему Владыка Севера их ловил, красоты их ради? — Ну… — Под замок он их сажал, чтобы не озоровали, да на добрых людей чары не наводили. — Да ладно! Неужто ни на какую не позарился! — А одно другому не мешает, тем более, что Северный, говорят, до красоток очень даже охоч. Потому Тургон и заперся в Гондолине с дочкой: боялся, что Хозяин Метелей утащит ее. — А Туору король что ответил? Согласился отдать принцессу за Солнце-камень? — Куда там! Испугался он. Бери, говорит, Идриль в жены даром, только затею свою опасную брось, не ходи в Ангбанд. Но условие: до свадьбы семь лет на меня работать будешь, а потом у нас навеки останешься. — А Туор что? — Ну, он сперва спорить пытался. Говорил, что Владыка Вод велел всем из Гондолина уйти к морю, что город, дескать, в опасности, да только слушать его никто не стал. Так и остался Туор у Древних, семь лет работал на Тургона, а как срок вышел — женился на принцессе Идриль. А еще через год народился у них парнишка. Эре…Эра… м-м-м… Эарендил, вот! Красивый, как мать, и отчаянный, как отец. 8 А вот сам ты виноват, что бежать пришлось! Не гномы, затеявшие войну с Дориатом, а ты, Мори! Сказано же было: на восток иди, там свободных земель хватает, выберешь, обустроишься. Нет, застрял в Синих горах! И ладно бы на пару лет: погостить у Подземного народа, поработать вместе, поучиться друг у друга. Так вы там только что корни не пустили! Настолько привыкли к пещерам, что ли? Держишься ты молодцом, конечно. Решение принял быстро, всех спутников собрал и увел. Вопрос — куда? Надеюсь, что наконец в правильном направлении. И не смей оглядываться в сторону Ангбанда! Довольно того, что я на тебя смотрю… иногда. Ты должен построить дом, мальчик. Собственный дом, а не по чужим ютиться. И чем раньше ты это поймешь, тем меньше шрамов заработаешь. Только я тебе больше подсказывать не стану, все равно вы с Ультом вечно наперекор норовите… — Мелькор? Я обернулся резче, чем следовало. От неожиданности. А в следующий момент сообразил, что Тарис наверняка звала меня мысленно, не получила ответа и примчалась сама. И раз примчалась, значит, что-то стряслось. — Фраин взял Менегрот, — предположил я. Потому что на западной границе Эндорэ все было спокойно. А Владыки Амана, если соберутся напасть, вряд ли сумеют действовать быстрее, чем во время первого нашествия. Мы-то с тех пор многому научились, а вот они – нет. Победители же, зачем утруждать себя? — Ты уже знаешь? — слегка разочарованно спросила Тарис. — Догадался, — успокаивающе улыбнулся я. — Если бы дориатцы отбились, ты не спешила бы так с докладом. Фраин забрал Сильмарилл, верно? — Не только его. Гномы полностью разграбили сокровищницу Тингола и теперь тащат добычу в Ногрод. — Где она станет неодолимым соблазном для их собратьев из Белегоста, — заметил я. — А Сильмарилл — для сыновей Феанора. Впрочем, принцы не слишком ладят с квенди Оссирианда, так что вряд ли соберут приличное войско. Но вот междоусобица у гномов была бы сейчас некстати. Нам хорошие мастера живыми нужны. Фраин многих потерял при взятии Менегрота? Тарис кивнула. — Вот же… — я проглотил вертевшееся на языке орочье словцо, очень точно характеризовавшее короля Ногрода. Майэ поняла и хихикнула. Язык Детей Диссонанса был слишком примитивен, чтобы им пользовались между собой Поющие, но ругаться орки умели виртуозно. — Придется остановить этих вояк, — задумчиво сказал я. — И быстро. Но армию посылать нельзя: мы с гномами дружим и собираемся дружить впредь. — Вольные орки? — предложила Тарис. — Или разбойники… скажем, люди из Хифлума. — Первые плохо управляемы. Вторые тоже торгуют с гномами, нехорошо, если их случайно узнают. А вот деревья… — Деревья? — Тарис подняла брови. — Новый эксперимент Ирбина. Ходячие деревья. Похожи на созданных Йаванной энтов, но пошустрее и со скверным характером. — Это вариант, — согласилась майэ. — А ты принял в расчет синдар Оссирианда? — Я же сказал: они не пойдут за сыновьями Феанора, — хмыкнул я. — Уже пошли. Только не за ними: их Берен с сыном ведут. Мстить за Дориат — на помощь-то прийти они не успели. 9 — Манвэ, надо спасать Эндорэ! Немедленно! Речь Ульмо больше походила на булькание и журчание, чем на певучий говор эльдар, к которому мы привыкли. Разобрать можно, конечно, но не так красиво. Как и облик, который у Владыки Вод мало напоминал Воплощенных. Зыбкая, полупрозрачная фигура, сотканная из водяных струй. Неплохо, но… В общем, вкусы Ульмо в этих вопросах сильно отличались от моих. Я не без труда поборол соблазн превратиться в орла. Пришлось бы собеседнику говорить мысленно, а еще лучше — вслушиваться в клекот, пытаясь различить слова. Но разговор был слишком серьезный, не время дурачиться. — Поясни, — попросил я, усаживаясь в кресло. Или на трон, как называли его эльдар. Хрустальный, украшенный бирюзой, алмазами и сапфирами. Сделанный когда-то для меня нолдор. Сначала я хотел избавиться от него, чтобы не вспоминать лишний раз об ушедших в Эндорэ убийцах тэлери. Но не смог: творение не в ответе за деяния мастера. Тем более, если мастер безумен, а в том, что нолдор тогда были не в состоянии здраво оценивать свои поступки, я уже не сомневался. Это подтверждал и Намо, к которому они возвращались: измученные, отчаявшиеся, несчастные, но сохранившие и мужество, и память об Амане, и любовь к нему. — Восставший перепевает Эндорэ, уничтожая то немногое, что еще осталось от нашей Темы. Он и его подручные майар. Наши мелодии почти смолкли. Города нолдор гибнут один за другим: их разрушают полностью, стирают с лица Арды так, чтобы не осталось ни малейшего отзвука чуждой Старшему Музыки. Вот и Мелиан говорила о том же. Со слов Артано. А значит, со слов Мелькора. — Восставший заметил твое присутствие в Эндорэ? — спросил я. — Н-нет, — с явным сомнением булькнул Ульмо. Заметил. И отправил ко мне Мелиан с ложными сведениями. А чтобы она поддалась на обман, Старший убил ее мужа. От горя перестают трезво мыслить не только Воплощенные. Бедная девочка! – Манвэ, он перебьет всех эльдар! — от волнения Владыка Вод перешел на мысленную речь. Облик его потерял форму, растекся лужицей, забурлил, вскипел, рванулся вверх столбом воды и пара. — А людей переманит на свою сторону. Верных нашей Теме почти не осталось. А с чего бы Младшим Детям выбирать Тему, которую они толком не слышали? Разве что в рассказах Перворожденных отзвуки уловили. – Мы потеряем Эндорэ, король! — облако раскаленного пара взлетело к потолку и тут же осыпалось вниз горячими каплями. — А если позволим Восставшему набрать слишком большую силу, то лишимся и Амана. Всей Арды! И уже не сможем вернуть ее! — Мы сокрушим Мелькора, — твердо сказал я. — Когда придет время. 10 — Тот год, когда у Туора с женой сын родился, лихой выдался. Такие дожди шли, что реки из берегов выходили, часть выпасов превратилась в болото, а земляные яблоки гнили прямо в земле. — Владыка Вод прогневался, что Туора король из Гондолина не отпустил, вот и лило все время. Ежели бы Северного рассердили, он бы холод наслал или зной. — Одно другого не слаще. — Это точно. Так вот, кто с гномами торговал, цены-то на провиант сразу подняли: дескать, самим не хватает. Что наши, что Древние. Ну, а коротышки, они, известное дело, жадные. Платить не захотели, решили силой забрать припасы, да и пошли войной на Дориат. — Почему на Дориат? — В Ангбанд соваться — дело гиблое. Хифлум далеко. А в Оссирианде Феаноровы сыновья поселились, так с ними сам Владыка Метелей не связывается, куда уж прочим! — Но в Дориате же эта колдунья, Мелиан. — А гномы не сразу войну начали. Прознали они, что сила у той Мелиан есть, пока муж ее, Тингол жив. А как помрет он, лишится ведьма чар своих и туманом рассеется. Вот гномы к Тинголу своих подослали, якобы, мастеров. Те к нему в доверие втерлись, а после момент улучили — и убили. И грянул тот же час гром великий, и сверкнула молния, и исчезла колдунья, как и не было ее вовсе. А коротышки сразу на Дориат войско и выслали. Древние, правда, биться горазды, много там полегло с обеих сторон, да только в конце концов гномы победили. Забрали они все продовольствие, какое в Дориате нашли, ну, и золото заодно прихватили. — А Солнце-камень? Он разве не в Дориате хранился? — Ну, и его тоже. — Чегой-то ты путаешь! Гномы-то, небось, за Солнце-камнем и охотились. — Да на кой он им? У них своих побрякушек полным-полно, да только из камешков, даже самых блестящих, каши не сваришь. В общем, забрали гномы добычу и обратно двинулись. Тут их и подстерегли. — Владыка Метелей? — Нет, Северный в это время занят был. Думал, как людей ему верных от голода уберечь, да Владыку Вод приструнить, чтоб дожди прекратились. А вот Берен с сыном собрали Древних Оссирианда и перехватили гномов. Те, хоть и потрепаны были в прежних сражениях, дрались, как звери. И прорвались бы, не вмешайся колдунья. — Мелиан? Ты же говорил, что она исчезла! — Нет, дочка ее, Лютиэн. Как увидела она, что муж и сын в опасности, так и призвала к себе на помощь деревья. — Это как? — А вот так — они корни-то из земли выпростали, да и пошли, как на ногах. Взглянуть — страсть! А уж попасться им… Вот всех гномов, каких Берен с Диором не побили, деревья ходячие и передушили. — А теперь они где? — Деревья-то? Не боись, обратно в землю вросли, к нам не явятся. Разве только если ветку сломаешь, то потом безлунной ночью к тебе… да не жмись ты к костру, шучу! Колдунство у этой Лютиэн хоть и могучее, да недолгое оказалось. И силу всю она отдала, сколько было. Померли они вскорости с Береном. И Солнце-камень сыну оставили, Диору. А тот, как родителей схоронил, в Дориат подался с женой и сыновьями, королем там стал. И дочка у него родилась, Эльвинг. Говорят, на бабку свою, Лютиэн, очень похожая. 11 Нас стало меньше. Еще меньше. Четверо ушли к синдар. Прости, мол, Коркион, но не можем своим не помочь. Не примут — станем сами гномов бить, засады устраивать. Герои… Мне-то прощать им нечего: с остальными спутниками забот хватает. Досадно только от глупости. «Своим помочь»! Так и не поняли ведь: у нас нет «своих»! Все «свои» — здесь. Изгои среди нолдор, чужаки среди остальных племен. Прошлое перечеркнуто, будущее сомнительно, дома нет… Впрочем, дом-то у нас появится! И будущее мы создадим себе сами. Только вот – где? Найти бы в Арде место, где нет Поющих! Ни тех, что с Мелькором, ни его врагов — никого. Строить жизнь самим — так ведь нет, не дадут… творцы мира! Забавно: сколько разговоров о том, что Арду они создали для нас, Воплощенных. Ну, да, создали, но ведь не оставили нам, не ушли! Я свой первый камень сумел в конце концов подарить — когда понял, что будут и другие, сколько угодно, и даже еще красивее. А Поющие… что же, им по силам сотворить только один мир? — Коркион, куда теперь? Туивен ласково касается руки, заглядывает в глаза, и я невольно улыбаюсь: что за дело мне до этих… творцов, когда Лисенок — вот она, рядом! Саурон найдет нас? Может быть, и найдет, тогда и стану думать, как поступить. А пока… — Устала, милая? Я легко подхватываю ее на руки, прижимаю к себе. Горная тропа — вернее, ее подобие — узка и опасна, но Мелькор меня и не по таким гонял. Как ни относиться к Поющим, а ему я все-таки благодарен. Пожалуй, главное, чему я научился в Ангбанде — выживать. И не сдаваться. Мы пойдем на восток, подальше и от Поющих с их экспериментами, и от сородичей, которые нас отвергли, и от гномов, с легкостью забывших дружбу. Перевалим горы, повернем на юг и отыщем новую землю – ту, которую сможем назвать своей. Я говорил об этом снова и снова, подбадривая спутников. Пока не поверил сам. — Здесь красивые цветы — пронзительно-синие, — шепнул я на ушко Туивен. — Когда-нибудь я сделаю тебе сапфировый венец, как будто сплетенный из них… Я осекся, внезапно почувствовав: мелодия мира стала другой. Орки! Нет, не орки – орк. Он, похоже, один. Странно. Обычно они охотятся стаей. А этот — изгой? Или разведчик? Я быстро поставил девушку на землю. – Беги назад! — велел мысленно. — Предупреди остальных. Только осторожно: постарайся слиться со скалами. Я тебе показывал, как. –Что случилось? — она тоже вслушалась. — Орк один. Справимся. — Неподалеку могут быть другие. Я прослежу за ним. — Я приведу подмогу. — Не вздумай! Ждите меня. Хорошо, что я решил сначала разведать путь. Но вот Лисенка брать с собой не следовало. Расстаться не мог, дуралей влюбленный! – Не медли, Туивен! Это всего лишь орки. Я с ними разберусь. 12 Мясо внезапно исчезло. Оба мяса. Дразнящий запах еще чувствовался, но увидеть добычу, прицелиться – нет, не выходило. И тихо стало: ни голосов, ни шороха — ничего. Горы съели квынов? Нет, мы приносили жертву недавно: Кабан не успел снова обойти небо. И горы были довольны. Горы обещали хорошую охоту, много еды. Но квынов нет — только запах. Мясо хитрое, прячется? Может быть. Надо было взять с собой других охотников. Но они не умеют держать язык за клыками. А квынов мало, все племя досыта не наестся. Драки начнутся. Плохо. Я осторожно вылезла из дырки в скале, где пряталась в засаде. Забросила за спину лук, взялась за ножи — так вернее. — Стоять! Голос раздался сзади. Как мясо оказалось у меня за спиной?! Я развернулась мгновенно, ткнув одним ножом в морду, другим в брюхо квыну. Мимо! Враг двигался слишком быстро, мясо так не умеет. Удар по ногам, другой под дых, и я оказалась на земле, а квын сверху. Сейчас перережет глотку, потом сожрет. — Где остальные? — спросил враг. Глупый! Со стаей ему в одиночку не справиться. Впервые, что ли, охотится? Непохоже. — Дай встать, — прорычала я. — Ты победил. Драться не буду. — Вставай, — разрешил он, отпуская меня. — Но учти: я голоден. Дернешься — съем. Я неуклюже заворочалась: пусть квын думает, что побил меня сильнее, чем на самом деле. Пусть стережет плохо. А еще — мне нужно было время подумать. Выговор у этого мяса был необычный. Квыны, даже те, что по-нашему понимают, всегда тянут слова, точно подвывают. А этот — и не тянет, и не взрыкивает, как ор-хаи. Говорит — будто камешки постукивают, перекатываются. Очень похоже на… госпожу Тарити?! — Ты из Арг-бада! — я недоверчиво уставилась на странного квына. — Из Ангбанда, — кивнул он. — Повелитель Мори. Властелин хочет знать, верны ли ему здешние орки. Великий! Он не забыл обо мне! А я приносила жертвы горам! Великий мог разгневаться, что не ему. — Дичи мало было, — я оттопырила губу и втянула живот, стараясь казаться печальной и очень-очень голодной. — Мы жертвовали, сколько могли. Только чтобы не подохнуть. — Истощенной ты не выглядишь, — Мори окинул меня взглядом, словно все-таки сожрать примеривался. — Я сильная, — я расправила плечи. — Выжила. Слабые сдохли. Но ор-хаи невкусные. Повелители не едят ор-хаев. — Пока что я не стану тебя есть, — пообещал он. — А дальше посмотрим. Как твое имя? — Шагри. — Почему одна охотишься? — Вас мало. На всех не хватит. Другие пусть зайцев едят, кабанов едят, оленей. Я мяса хотела. — А зайцы — не мясо? — удивился Мори. – Ах, да, конечно! Значит, так, Шагри. Кто вожак в твоем племени? — Буршах Косматая Глыба — вожак. Я — шаман. Я с Великим говорила, — похвасталась я. — Он услышал меня. Стрелы отвел, огонь отвел, туманом врагов со следа сбил. — Вы воюете? — он нахмурился. — С кем? — Не воюем, — я мотнула головой. — Это давно было. В Горбатой земле. На нас напали квын-хаи. Сильные. Много. С ними пришли белые волки и олени без рогов. Всех наших убили. Но я говорила с Великим, и он услышал, он спас. Другие глупые — не звали его, не просили помочь, драться пытались, стали мясом. — А почему ты не в Ангбанде? Почему здесь? — Кто в Арг-бад приходит, там остается. Насовсем. Там таких много, кто говорит с Великим. Здесь — я одна. Шаман. Ор-хаи боятся меня, слушают. Хорошо. — Ладно, Шагри-шаман. На дичь здешнюю мы если и поохотимся, много не съедим: идем мимо, идем быстро. Земли ваши нам не нужны. Вы не мешаете нам — мы вас не трогаем. — Квын-хаи придут и уйдут, — повторила я давние слова госпожи Тарити. — Ор-хаи останутся… Повелитель Мори, а в твоей стае нет таких, кто тебя не слушается? Добычей не делится, Великому жертвы не приносит? Я сглотнула слюну. — Нет, Шагри, — строго сказал он. — Эти квыны говорили с Великим, все. Он очень разгневается, если ор-хаи на них нападут. — Не нападем, — вздохнула я. — Мы будем смотреть в другую сторону. Квын-хаи придут и уйдут. А я останусь. Без мяса… 13 — Мне снова снился отец, — сказал Куруфин вместо приветствия. Они явились без зова, без предупреждения. Все шестеро. Шестеро… Даже Маглор. Маэдрос, стоявший лицом к окну, обернулся. — Мне тоже, — поддержал брата Карантир. — Сильмарилл теперь опять в Дориате. Но у Диора нет на него никаких прав! — Если мы будем медлить дольше, Враг опередит нас, — добавил Амрод. Амрас кивнул, стоя плечом к плечу со своим близнецом. — Маглор? — тихо спросил Маэдрос. — И ты? — Отец снится и мне тоже, — почти виновато ответил Певец. — Стоит закрыть глаза, и он приходит. Зовет, приказывает. Сердится, но это бы ладно. Только вот, Маэдрос, он… он просит меня, и я не могу, понимаешь, не могу отказать! — Мы идем на Дориат, брат, — спокойно и просто подытожил Келегорм. — Ты с нами? Как же все повторяется! И не откажешься, потому что они все равно пойдут, и если погибнут, ты не сумеешь ни забыть, ни простить себе, и рядом с окровавленным лицом Фингона будешь вновь и вновь видеть их лица, потому что совсем не спать ты не сможешь. — Я с вами, — Маэдрос медленно кивнул, в рыжих волосах вспыхнули и погасли солнечные искры. Дориат еще не вполне оправился после войны с гномами. Там сменился правитель. Хранимое Королевство было не то, чтобы совсем беззащитно, но ослаблено достаточно, чтобы у сыновей Феанора с их поредевшим войском появился шанс на победу. Маэдрос взялся за подготовку к походу с неожиданной для братьев энергией. К уцелевшим нолдор присоединились сохранившие им верность люди и даже кое-кто из гномов. В середине зимы воинство сыновей Феанора пересекло границу Дориата. Защитники Хранимого Королевства пытались огрызаться и даже пару раз отбрасывали нападающих от столицы. Но жители Дориата, много веков проведшие за магической Завесой, не могли сравниться с опытными бойцами нолдор, выжившими в нескольких войнах с Ангбандом и гораздо лучше вооруженными. Диору пришлось отступить. Сначала к столице, потом — шаг за шагом отходить вглубь подземных чертогов Менегрота, уже без надежды отбиться — разве что отсрочить развязку. — Стойте! — Маэдрос успел вовремя. Его братья почти добрались до Диора. Почти — потому что король и его пятнадцать… нет, уже двенадцать товарищей сражались отчаянно, и убитых нолдор вокруг лежало немногим меньше, чем синдар. — Я буду говорить с королем Дориата, — торопливо объявил Маэдрос. Воины остановились. — Отдай нам Сильмарилл, — старший сын Феанора посмотрел в глаза Диору, пытаясь хотя бы взглядом передать то, что не мог сказать мысленно: я не хочу твоей смерти, но иначе я не сумею спасти тебя. — Отдать? — хрипло спросил король. Закашлялся и вытер губы тыльной стороной ладони, размазав по лицу кровь. — Он наш по праву! — не выдержал Келегорм. — По какому праву? — вскинул голову Диор. — Мои мать и отец ценой жизни вырвали его из рук Моргота, пока вы отсиживались… Договорить он не успел: Келегорм бросился вперед с яростным воплем, целя мечом в грудь врага, и достал бы неминуемо, неотвратимо, но сын Лютиэн внезапно метнулся вбок и вниз, отбрасывая оружие, вытянув вперед руки… нет, когтистые лапы. Огромный черный волк прыгнул на Келегорма, сбив того с ног. Клыки впились в горло, ударила струя крови. — Тварь Моргота! — оторопело выдохнул Карантир. Нолдор замешкались — всего на несколько мгновений, но зверю хватило этого. Челюсти сомкнулись на правой руке Куруфина, хрустнули кости. Клинок Карантира ударил волка в бок, одновременно с ним в тело чудовища вошли две стрелы. Зверь коротко взвизгнул, дернулся, но вместо того, чтобы упасть, снова взмыл в прыжке, опрокинул Карантира и подмял его под себя, вгрызаясь в шею. Куруфин замер, полусогнувшись, прижимая к груди то, что осталось от руки: ниже локтя висели кровавые лохмотья. И тут же осел на пол: меч одного из товарищей Диора пробил доспех, глубоко войдя в грудь принца. Мир вспыхнул остепительно-белым. На миг Маэдросу показалось, что сейчас он сгорит, как сгорел Фингон — и пусть, так даже лучше. Легче, во всяком случае. Но враги отшатнулись в ужасе, а нестерпимое сияние больше не мешало смотреть. Наоборот, все теперь виделось неумолимо четко: убитые братья, раненый зверь, снова готовящийся к броску, занесенные мечи, готовые сорваться с тетивы стрелы. И никто больше не двигался: бойцы замерли, словно статуи, вроде бы даже дышать перестали. Пара быстрых шагов, удар — исполинский волк больше никого не убьет. Нет, не волк: на окровавленные плиты падает синда. Черные волосы выбились из-под шлема… говорят, Диор был очень похож на мать. Знала ли она, что он такое? И Диор ли это? Или подменыш Моргота? Еще удар, и еще. Последние защитники Дориата падают, не успев не только поднять оружие для защиты — даже заметить нападающего. А потом сияние гаснет, и Маэдрос стоит, бессильно опустив руку с мечом. Потому что убивать больше некого. И защищать некого: братья мертвы, трое из шестерых. Не уберег. — …успели бежать… Унесли маленькую дочь Диора, Эльвинг. И Сильмарилл. Скрылись. Он равнодушно кивает в ответ на доклад. Что-то настойчиво говорит Маглор. — Умыться? — тихо переспрашивает Маэдрос. — Зачем? Кровь — ее ведь уже не смоешь. — Сыновей Диора отвели в лес и бросили там, связанных. — Кто? — Воины Келегорма. Говорят: волчата не должны жить. Но брат, они же дети, мы не можем… Дети. Только вот, чьи? Диора? Подменыша? — Не можем, — соглашается Маэдрос. — Мы их найдем. Конечно. Не найдем. И искать не будем. Там у них есть шанс выжить. Обернуться волчатами, перегрызть веревки. А здесь воины убьют их. Вспомнят, как погибли Келегорм, Куруфин и Карантир, и убьют. Можно, конечно, приказать не трогать пленников. Но это окончательно разрушит то, что еще осталось от единства нолдор. Нет уж, пусть юные оборотни выпутываются сами — в буквальном смысле. Маглор кивает с облегчением. Сжимает плечо брата. Отходит. Он сложит о павших песню. Он может это — выплеснуть все в мелодии, в словах, точных, горьких. Ты — будешь молчать. Руководить: в разоренном Дориате много работы. И видеть сны. 14 — Времени у нас не осталось, — сказал Мелькор. — Надо убирать Гондолин. Почему он выбрал для разговора Зеркальный чертог? Красивый зал, да. Но неуютный. Уходят вдаль бесконечные призрачные коридоры, и под ногами такая же зеркальная пропасть, и над головой — бездна. Шевельнешься — и бессчетные отражения в точности повторяют движение. Каждая нота твоей мелодии порождает многократное эхо. Когда-то я считала это забавным. Теперь мне отчего-то жутко. — До сих пор ты не спешил, Властелин, — заметил педантичный Саурон. — Что изменилось? — Пал Дориат, — пояснил Вала. «Пал, пал, пал, пал, — тревожно откликнулись отражения. –Дориат пал». Я невольно поежилась. — Маэдрос потерял троих братьев и большую часть войска. Назад в Оссирианд ему пути нет: синдар не простят резни, устроенной в Менегроте. И уйти на юг или за Синие горы он не сможет. — Почему? — удивилась я. – Те, кто подстрекали к войне, мертвы. Маглор полагается на старшего брата, а близнецы всегда ему в рот смотрели, ты сам говорил. — Насколько я знаю нолдор, именно теперь у Маэдроса не остается выбора, — Мелькор пожал плечами. — Иначе получится, что его братья погибли зря. Нет, он уже не остановится, пока не получит Сильмарилл. Будет понимать, что делает глупости, окончательно сломает собственную мелодию, погубит еще массу народу, но отступить не сможет. — И за помощью он пойдет в Гондолин, — подхватил Саурон. — Больше некуда. Кстати, он знает, куда унесли Камень? — Пока не знает, — ответил Вала. — Но будет искать. И рано или поздно найдет. — Может, проще перебить оставшихся сыновей Феанора? — предложила я. — А потом спокойно заняться Гондолином. — Нет, они нам еще пригодятся, — возразил Мелькор. — В качестве щита они после очередной резни работают лучше прежнего. Валар не сунутся в Эндорэ, пока здесь Маэдрос с братьями, чтобы случайно не помочь изгнанникам. — Манвэ может все равно напасть, — предостерег Саурон. — Нолдор осталось слишком мало, а когда мы уничтожим Гондолин, наша Тема усилится настолько, что станет для Валар важнее зарвавшихся Воплощенных. — Ты прав, такой риск есть, — согласился Восставший. — И нам придется готовиться к войне с Аманом, серьезно готовиться. Серьезно готовиться? Но ведь нас только двое – тех, на кого наш Вала может положиться. Я и Саурон. Мелькор не позвал ни Ирбина, ни Дарглуина, ни Глора с Алагом, хотя драконы поместились бы здесь. — Что ж, сами Поющие сюда не явятся, — хмыкнул Первый Помощник. — А вторжение Воплощенных мы отобьем. Мелькор кивнул, свет двух Сильмариллов засиял в зеркалах множеством звезд. В последнее время Вала почти постоянно носил Венец, и это, похоже, отнимало у него силы. Вон, как осунулся: пленные квенди на рудниках выглядят лучше. — Балроги отобьют, — уточнил Восставший. — И орки с волками. А наше дело — позаботиться, чтобы Эндорэ не рассыпалось на куски у них под ногами. — Укрепить землю необходимо, — согласился Саурон. — Но хватит ли на это времени? — Может и не хватить, — Вала помолчал, хмуро глядя перед собой, словно решался на что-то. — Нас слишком мало. И поэтому мы позовем… «На помощь», — услышала я непрозвучавшее. — Мы позовем Нэртага, Дэрт, Талло, Тевильдо и Ральтагис, — твердо сказал Властелин. — Эндорэ — наше общее творение, и его спасение нужно всем. — Так чего же мы ждем?! — вскинулась я. — Я лечу немедленно, позову их, скажу… — Стоп! — перебил меня Вала. — Сначала Гондолин. На нашей земле не должно быть враждебных мелодий. Иначе ушедшие майар нам не поверят. Он не сказал этого вслух, но я и так поняла. — Их не останется, — заверил Саурон. — У меня все готово. Отражения в зеркалах согласно качнулись. Бесчисленные, послушные каждому жесту. Иллюзия того, что нас много. Гораздо больше, чем на самом деле. 15 Весной Гондолин особенно хорош. Ветви деревьев в роскошной пене ароматных соцветий, изящные изгибы мостов и лестниц, тонкое серебряное кружево, белый и нежно-розовый камень. Сияющая жемчужина в раковине гор. Раковине, из которой больше нет выхода. Ты боишься, король. Ты боялся и прежде, но все же решился вступить в сражение с Ангбандом. Ты сумел избежать разгрома. Другие нолдор сложили головы, чтобы позволить тебе увести остатки войска. Стоило ли? Наш город должен был стать оплотом сопротивления Врагу, а вместо этого превратился в нору, куда забился раненный зверь. Обреченный, потому что снаружи поджидают охотники, на которых он уже не решится напасть. Ты думаешь, что завалив камнями все подходы к Гондолину, обезопасил его? Думаешь, Моргот не сумеет разрушить скалы, изменить их форму? Или создать таких тварей, для которых кольцо гор не будет препятствием? Ему стоит только захотеть, а ведь он захочет, Тургон! Наш город ему — как кость в горле. Чуждая мелодия, которую он не станет терпеть вечно. Если придется бежать, самые выносливые и ловкие смогут выбраться из Гондолина и теперь. А те, кто послабее? Женщины, дети? Вдобавок, уходить придется налегке, оставив врагам всю красоту и богатство, которые ты так ценишь. Ты сам загнал себя в ловушку, король. И нас. Даже в Ангбанде, в каменном мешке Повелителя Мори, я не чувствовал себя таким беспомощным. Я боролся, все время. И победил. Вырвался на свободу сам и других вывел. А здесь я связан по рукам и ногам! Глупо говорить самому с собой — раз за разом. Но ты давно никого не слушаешь, кроме, разве что, самых близких. Я не вхожу в их число. А пытаться что-то предпринять за твоей спиной… я не предатель. Да и не вышло бы ничего: не ты один привык к спокойной жизни, не ты один старательно гонишь мысли о возможной опасности. Беда придет, Тургон. Беда, которую я не могу предотвратить. И тогда мне останется только сражаться. А пока — любоваться последним нолдорским городом в Эндорэ и ждать. Он действительно очень красив, наш Гондолин. В последние дни весны — особенно. Впрочем, не только. Гондолин прекрасен всегда. Надолго ли? 16 Удобнее всего было бы проделать в скальном хребте проход — требовалось перепеть несколько мелодий, и только, —, но Мелькор запретил рисковать. Очень уж громко и уверенно звучала тут аманская Музыка, горы стали почти частью города. Диссонанс мог оказаться чрезмерно сильным и нарушить хрупкое равновесие, которое с трудом поддерживал Вала. Работа здесь предстояла тонкая, кропотливая и без спешки. Саурон начал штурм с севера. Была последняя ночь весны, и жители обреченного города дружно смотрели на восток: ждали первого летнего рассвета и начала великого праздника. А стражей в горах было слишком мало, чтобы сопротивляться захватчикам. Первый отряд вел Глор. Крылатых драконов Восставший не выпустил из Ангбанда: берег их как последний резерв для войны с Валинором. Зато бескрылые старались вовсю: майа, позволивший человеку развоплотить себя, изо всех сил пытался загладить позорный промах. Не своевольничал, приказы выполнял исправно — одно удовольствие иметь с ним дело. Похоже, Мелькор до сих пор не догадывался, какое чудо он создал! Огромных ящеров использовали только на равнине. Огненное дыхание, почти непробиваемая броня, огромный вес, позволяющий расшвыривать и давить врагов. Воплощенным этого хватало. Но теперь оказалось, что драконы могут взбираться на отвесные скалы: когти дробили камень, хвосты обвивались вокруг подходящих выступов. «Глор, замрите так, как сейчас! Только пусть Седьмой и Двенадцатый придвинутся ближе друг к другу!» «Да, Саурон», — покорно откликнулся недавний упрямец, и Первый Помощник внезапно ощутил симпатию к Турину, который невольно помог научить Глора дисциплине. «Готмог, пора!» Балроги заскользили по драконьим телам вверх и вперед через перевалы. Как по мостам и лестницам! Саурон засмеялся, довольный своей выдумкой. Чешуя у ящеров прочная, огонь им нипочем, а балроги своим ходом продвигались бы намного медленнее. Под землей-то здесь пока не пройдешь, а летать Духи огня не умеют, разве что парить, раскинув крылья, и то не высоко и не долго. Первый Помощник махнул рукой, и несколько воронов взмыли в небо, чтобы отнести приказ болдогам. Пройдут балроги — следом двинутся орки. Драконам достаточно слегка встопорщить чешую, и Воплощенным будет, за что ухватиться. Саурон сменил облик, огромной летучей мышью поднявшись над горами. Конечно, можно было бы спеть защитникам города, тогда многие сами опустили бы оружие. Но воинам Ангбанда нужна тренировка. Серьезная тренировка, последняя перед настоящей войной. Так что пусть сражаются без поблажек. 17 Собери уцелевших, Туор, и уходите. Драконов Моргота можно ранить и даже убить, но их слишком много. И всех фонтанов Гондолина не хватит, чтобы погасить пламя балрогов. Ты будешь хорошим вождем, Туор. Особенно теперь, когда нолдор в отчаянии и смятении. Ты — человек, но так даже лучше. Вы быстро учитесь и легко меняетесь. Ты был разбойником в Хифлуме, потом пленником истерлингов. Здесь ты стал одним из нас. Ты выживешь снова —, а с тобою и мой народ. Не зови меня с собой, Туор. Я король Гондолина, впрочем, даже не в этом дело: я его создатель. Этот город — мое любимейшее творение, мое дитя. Идриль выросла и нашла свою любовь, вы счастливы вместе, вы справитесь без меня. И мой народ справится – те, кто найдут в себе силы уйти. Я и Гондолин — одно целое, Туор. Меня нет без него, как и его без меня. Мы умрем вместе. Это не поражение, нет. Если вы сумеете вырваться из горящего города, это станет нашей победой. Дети вырастут и родятся новые. Гондолин будет жить — в вашей памяти, в ваших песнях. И рано или поздно вы отомстите Морготу за все. С башни хорошо видно и рушащиеся дома, и пожары, и полчища врагов. И защитников города — отсюда я смогу направлять их мысленно, чтобы они прикрыли ваш уход. Пока стоит башня. Она прочная, Туор, мне хватит времени. Должно хватить. Прощай… сын. Сбереги тех, кого я тебе доверил. 18 «Глор!» Не откликается. И драконов своих распустил по всему городу. Кто дома громит, кто до камешков блестящих дорвался и голову потерял. Некоторые, правда, сражаются. Хоть какая-то от этих ящеров польза! «Глор! Собери своих, живо!» Молчит. Сражаются они, как же! С фонтанами в основном. Пар клубами, а балроги от такой влажности становятся вялыми, и хорошо, если никто не погаснет. А оркам не видно почти ничего. «Глор!!!» Ненадолго же хватило твоей старательности. Ну, все, бездельник! Из Ангбанда ты больше не выйдешь, едва Властелин узнает о вашей «помощи»! — Повелитель Саурон! Часть квынов уходит через подземный ход. Шабрук как всегда бдителен. И своего не упустит: не полез в драку, прибежал мне докладывать. Смышленый, такими разбрасываться не стоит. — Возьми свою сотню, проследи. Не нападать: там могут быть ловушки. Как беглецы из-под земли вылезут, выпусти ворона и жди подкрепления. Я пришлю балрога, он присоединится к вам наверху. Лучше бы отправить нескольких Духов огня, но они нужны здесь: сражение еще не закончено, а от драконов мало толку. «Готмог!» «Саурон? Здесь слишком много воды! Пшшшш…» «Знаю! Я над этим работаю. Скоро для тебя будет новый танец — не здесь, снаружи. Я укажу цель.» Я описал круг над гибнущим городом, высматривая, где вынырнут из подземного хода беглые гондолинцы. Не до Амана же они тоннель прорыли! Жаль, что через горы не получилось перевести волков. Эти бы никогда добычу не упустили! 19 — Тургон-король уж так гордился своим городом — больше, чем девка новыми бусами. И начал он похваляться, что сокровищ у него, дескать, вдесятеро больше, чем у Северного Владыки. Как узнал про то Хозяин Метелей – ох, как осерчал! Три дня ветер дул, ледяную крошку нес, а Тургон не понял. И дальше хвастает: Ангбанд, де, против Гондолина – так, деревушка мелкая, неказистая. Пуще прежнего разгневался Северный: почернело небо, налетела буря великая, молнии засверкали, но не устрашился Тургон, а рассмеялся. И опять бахвалиться начал: не указ, мол, ему Хозяин Льдов и вообще никто, а Гондолин его на земле среди других поселений — как солнце на небе среди звезд: нет равных, и все тут. Не стерпел Северный этой обиды и поклялся уничтожить город Древних. А Тургон, ничего не боясь, устроил великий праздник. Ночью все в Гондолине поднялись на стены, чтобы дождаться утра и приветствовать солнце — как равные. Да только вышло-то не по-ихнему. Наслал на них Северный страшных чудовищ — змей огненных и железных. Они переползли через горы и напали на Гондолин, и не было никому спасения: ни старому, ни малому. Они обвивались вокруг белых башен и дробили их в пыль. Огненные змеи дышали пламенем, сжигая все на своем пути, а внутри железных сидели орки. — Как же они не задохлись там? — А с чего бы им задохнуться? Они, орки-то, солнца только и боятся, а больше ничего. Внутри города железные змеи пасти-то раскрыли, а воины Северного изнутри ка-ак хлынут потоком нескончаемым. — А людей там не было, что ли? — Полегли многие в том сражении. А Хозяин Метелей верных ему людей бережет, на погибель не посылает. Ну, а за Древних биться дураков не было, кроме Туора. Да и тот не стал: бежал вместе с женой и сыном через подземный ход. — А что Тургон? — Стоял на башне и смотрел, как рушится его город. Но головы не склонил и хулы своей назад не взял, так и сгинул. И народ его с ним. Спаслись немногие – те, кто с Туором убежать успели. — А что за история там с Маэглином была? — С тургоновым племянником? Он единственный из Древних, кто не хотел ссориться с Владыкой Льдов. Пока все тихо было, Маэглин тайком пробирался на север, искал путь в Ангбанд. Ну, встретил однажды орков, они его отвели, посмотрел он на владения Северного, с Хозяином Метелей поговорил, да и напугался. Понял, что Гондолину против Ангбанда нипочем не выстоять. Вернулся домой, да только слушать его никто не стал. Когда огненные змеи на город напали, Маэглин попытался спасти принцессу Идриль: любил он ее. Но Туор, понятно, убил его, чтобы неповадно было к чужой жене лезть. — Но почему Владыка Севера не преследовал беглецов? — Еще как преследовал! Он ох и крепко разгневался. Когда Туор со спутниками совсем было решили, что спаслись — уже из лаза выбрались, через горы шли, напали на них орки, да не сами по себе, а с огненным духом — из тех, что Древние балрогами зовут. Но один гондолинец духа этого не убоялся, схватился с ним, упали они с самой высокой скалы, да оба и сгинули. А балрог тот в Ангбанде большим командиром был, Готмог его звали. Северный как про его гибель узнал, вовсе взъярился. Тут бы беглецам и конец пришел, если бы не орлы. — Орлы? — Говорят, эти птицы в большой обиде на Хозяина Метелей: дескать, тот их ловил, мучал и отрывал крылья, пытаясь разгадать тайну полета. — Да ладно! Уж будто бы он не знает! Хотя, может, и отрывал: счеты с ними у Северного. Сказывают, один из орлов налетел на Владыку Льдов с неба и лицо когтями порвал. — Не когтями, а клювом! — Да что вам обоим эти орлы дались! У нас вон даже дети знают, что Северный небесную кобылицу укрощал и трижды падал с нее. Через это у него и шрам на щеке, и нога хромая, а вы — орлы, орлы! — Ладно, пусть кобылица. Но в этот бой вмешались именно орлы. Они давно водят дружбу с Древними. Часть гондолинцев, правда, в бою все равно полегла, но некоторые уцелели. И через год скитаний вышли к морю. Аккурат туда, где беглецы из Дориата жили. Так они все вместе и поселились. 20 Легко сказать: я полечу и верну их. Легко осуждать Мелькора, что не позволил этого раньше… нет, не осуждать, конечно, а с пониманием относиться к небольшой слабости любимого: он горд и не желает просить о помощи. Но ведь Эндорэ важнее гордости, правда же? И наша Тема важнее. Распахнуть окно, взмыть над Ангбандом и устремиться к востоку тоже было проще простого. Синие горы я миновала почти с прежней скоростью. Но потом полетела медленнее и ниже. И еще ниже, и еще медленнее. Пока не опустилась на землю, не сменила облик и не уселась, подперев кулаком голову. Где-то между Синими горами и Хитаэглир. Между Ангбандом и владениями ушедших майар. Между прошлым и…, а есть ли оно, будущее? Наше общее будущее? Что, если меня не ждут? Если Мелькор был прав и предвидел это? Если мне скажут: Таринвитис, это ваша война, не наша. Валар нужен Восставший, они получат его, а до нас враги не доберутся: далеко, да и смысла нет. Или наоборот — Поющие согласятся вернуться, и я буду отчетливо слышать торжество в их мелодиях. И легкую примесь презрения: не справился без них Ангбанд, зовет на выручку. Но Эндорэ ведь важнее гордости, так? — Важнее, — тихо сказала я вслух и поднялась. Сначала с земли, потом в воздух. Будь, что будет, а я сделаю все, чтобы мы выстояли. Чтобы наше общее творение осталось жить. 21 Тарис? Я услышал ее мелодию задолго до того, как в небе появилось медленно приближающееся темное пятнышко. Слишком медленно! Я едва не помчался навстречу. Джалан почувствовал мое настроение и недовольно затрубил. «Талло, что-то случилось?» — Тевильдо был недоволен: отвлекли от охоты. «У нас гости», — коротко ответил я, пытаясь совладать с волнением. «Слышу, – отозвался Кот после короткой паузы. — Ты уж сам ее прими, ладно? Антилопы близко, не хочу упустить». «Сам прими»?! Хорош друг! Антилопы ему важнее всего! Хотя… именно, что хорош. Оставляет нас наедине, не хочет мешать. Летучая мышь опустилась к земле в нескольких шагах от меня и сменила облик на женский. Такой… знакомый. — Раньше ты ездил на коне, Талло, — сказала Тарис вместо приветствия, удивленно разглядывая мумака. — Это творение Тевильдо. Нравится? — Не хотела бы встретиться с ним в бою, — она усмехнулась, разглядывая острые бивни, тяжелые ноги и толстый гибкий хобот Джалана. — И не встретишься, — заверил ее я. — Мы ведь на одной стороне. Ты же это хотела услышать, Тарис, не так ли? — На одной? — осторожно уточнила она. — Конечно, — я улыбнулся. — Мы с тобой. Вот так, милая. Мелькору я ничего не обещал. Тебе тоже, но это и не требуется. Я все равно всегда останусь твоим другом. — Я не одна, Талло, — она покачала головой, ветер взметнул блестящие каштановые волосы, и я окончательно понял, что ничего не изменилось. Что я сделаю для нее все. — Здесь ты одна, — сказал я, прислушавшись. — И не злишься, а тревожишься. Ты пришла за помощью, и помощь нужна… хм… Ангбанду. Война с Аманом, так? — Так, — Таринвитис пристально посмотрела на меня. — Ты поможешь? Повинусь моему мысленному приказу, Джалан протянул к ней хобот. — Забирайся, покажу, что у нас есть. Думаю, тебя это впечатлит. Не говоря уже о наших врагах. 22 — Заходи, соседка. Что нового слышно? — Наши пока в море. Изо всех ушедших только Тарна вернулся. Улов у него большой, редко такой случается. На пристани говорят: это Древние рыбу к нам в сети гонят, потому что Эарендил им теперь друг. — Может, и гонят, да только непутевый он, Эарендил, хоть и вождь. Ладно бы только к эльфам на Балар плавал, так он все дальше на закат уйти норовит. Женщина поднялась и поворошила дрова в очаге. Огонь затрещал, поднимаясь выше, словно хотел рассмотреть тех, кто в комнате. Опять, что ли, духи расшалились? Надо будет хлеба им положить и свежего молока в плошку налить, вот и угомонятся. — Родителей ищет, — вздохнула гостья. — Спасти надеется, если в беду попали. — Если попали — уже не сыщет, — хмыкнула хозяйка, распрямляясь. — На закат, кроме Балара, других островов нет. Сгинули Туор с женой, верно тебе говорю. — Может, и не сгинули. Идриль из Древних была, ее боги на закат и пропустить могли. — Она-то Древняя, да Туор-то наш. — И что с того? Помнишь историю Берена с Лютиен? Если дочке Тингола боги разрешили человеком стать, почему Туору не сделаться эльфом? — Как бы то ни было, а Эарендил их не найдет, — подытожила хозяйка, ставя на стол кувшин с простоквашей и глиняную тарелку с лепешками. — Угощайся, что ли, соседка. Вот пока он по морю туда-сюда гуляет, бедная Эльвинг все глаза по мужу выплакала: ну, как не вернется. И хоть бы рыбу ловил, а то просто так плавает! Пламя в очаге внезапно вспыхнуло ярче, разбросав искры. — Духи, — вздохнула хозяйка. — Опять недовольны чем-то, уж и не знаю, чем их задобрить. — Они по всему селенью озоруют, — сочувственно сказала гостья. — Но говорят, если в очаг солнечные камешки положить, что море выбрасывает, духи забирают их и успокаиваются. И потом огонь ровный, и не угорает никто, да и пожара в таком доме не будет. 23 — Значит, Мелькору нужна помощь? — Дэрт усмехнулась. — И он сразу вспомнил о былых соратниках. Как трогательно! Спокойно, Тарис! Ты же не ссориться прилетела. А они имеют полное право обижаться. Хорошо хоть согласились поговорить. И выговориться. Для начала. А там посмотрим. — Он никогда и не забывал, Дэрт, — очень мягко сказала я. — И никто из нас. Но каждый из майар Ангбанда всегда сам делал выбор и сам отвечал за него. — Красиво говоришь, — фыркнула она, поглаживая кончиками пальцев косу. — Но мы выбираем не встревать в чужую войну. Так что… — Крепкая у тебя коса, — я улыбнулась. — Что? — опешила Дэрт. — Ну, ты все время теребишь ее, — объяснила я. — Так делают Воплощенные. И Поющие Ангбанда. — К чему ты клонишь? — Мы гораздо больше привязаны к своему облику, чем те, в Амане. К облику, к материи… к Эндорэ. Если разрушится Эндорэ, где вы с Нэртагом будете творить свои мелодии? — Все не разрушится, — Дэрт нахмурилась, накручивая на палец рыжие пряди. — Как бы Восставший ни старался. — Он старается, — заверила я ее. — Очень старается удержать землю от распада. Но его силы не безграничны… — Ха! Неужели ты это наконец признала, Тарис?! — А когда нападет Валинор, — я сделала вид, что не обратила внимания на ее выпад, — Мелькору придется сражаться. Если его победят, Эндорэ рассыплется на части. Останется несколько островков, и все. А если он отобьется, от нашей земли все равно мало что сохранится: две столкнувшиеся Темы разорвут ее в клочья. Хитаэглир хорошо укреплен, он, скорее всего, уцелеет, хотя бы частично… — Она права, Дэрт, — одна из стен пещеры пошла складками, в камне проступило лицо. Вот, значит, какой облик предпочитает теперь Нэртаг! — Здешние горы выстоят: мой металл выдержит любой натиск. Но это не единственная из наших песен. Что же — все остальные отдать врагам? Ну, уж нет! — Что за металл? — осторожно спросила я. — Ибригас. Творение Нэртага, — с гордостью сказала Дэрт. — Прочнее стали, прочнее всего в Арде. Саурон обзавидовался бы! — Я укрепил ибригасом корни Хитаэглир, — добавил ее друг. — Забавно: гномы обнаружили мой металл лет десять назад и с тех пор пытаются его добывать и даже обрабатывать. Специальные печи сделали, чтобы добиться достаточно высокой температуры. — Доспехи куют? — предположила я. — В основном. Непробиваемые и очень легкие. Подгорный народ называет ибригас истинным серебром, что глупость, конечно: у этих металлов нет ничего общего, кроме некоторого внешнего сходства. — Странно. Мы торгуем с гномами, но я никогда не видела у них подобных изделий. Ни на продажу, ни на них самих. — Не только ты, — каменные губы сложились в улыбку. — Таких кольчуг и шлемов пока существует лишь несколько, и гномы Хитаэглир держат ибригас в секрете даже от остальных своих сородичей. Тем более, что добывать его им удается редко и понемногу: нечего ценный материал на баловство переводить. Если Дети Ауле чересчур увлекаются, их гоняет Алсвишш. Иначе они давно превратили бы корни Хитаэглир в кружево. — Можно ли укрепить твоим металлом другие части Эндорэ? — Можно. Но в одиночку долго буду возиться. Скажи Мелькору: пусть пришлет балрогов. Они будут проплавлять ходы в коре Арды, я — заполнять эти щели ибригасом. Надо только продумать направления —, но это мы с Сауроном решим. — Спасибо… — Не благодари, Тарис! — одернула меня Дэрт. — Ваша война — не наша. Но Эндорэ — общее, кто бы какие мелодии ни пел. За него и будем бороться. 24 – Дочь Диора в Гаванях! Огонь мечется в очаге. То разбрасывает вокруг искры, то тянет ко мне багрово-рыжие языки, то с угрожающим треском вгрызается в дрова. Зовет. Требует. – Сильмарилл у нее, Маэдрос! Знаю. И где живет эта девочка… впрочем, уже давно не девочка. Эльвинг выросла, вышла замуж за Эарендила, у них двое мальчишек. И что Камень у нее, тоже знаю. От палантира трудно скрыться. Особенно, если он в руке у того, кто хорошо умеет смотреть. Кто делал это веками. – Ты должен завладеть Камнем! Знакомая мелодия. Не просто пламени — Пламенного. Когда-то любимая, теперь — ненавистная. Но не уловить ее невозможно и нельзя не узнать. – Забери Сильмарилл у Эльвинг, Маэдрос! Ты должен! — Вот как? Должен? — я заговорил вслух, хотя не был уверен, что меня услышат. Но открыть ему сознание — вот уж нет! — Это кому, интересно, я должен? Тебе, предатель?! Тебе я не должен ничего! Разве что рассчитаться с тобой за мое увечье следовало бы, да вот только руку тебе отрубить не могу за неимением таковой. Огонь яростно фыркнул, плюнул искрами на ковер, но я тут же затоптал их и демонстративно потянулся к кувшину с водой. — Только дай мне повод! То, что ты перед смертью восстал против Моргота, ничего не меняет. Потому что ты и мертвый продолжаешь приносить беду. Братья погибли из-за тебя! – Они погибли из-за твоей нерешительности! Ты мешал им, сдерживал, и противник успел набрать силу. Они мертвы, а ты жив, Маэдрос. А Сильмарилл у врагов, и значит, твои братья погибли зря! Я закусил губу. Погибли зря… с этим нельзя примириться. А с их смертью — можно? Мы могли спорить, даже ссориться, но я вырастил их, воспитал! Я был их первым наставником и другом, а потом их растерзал оборотень у меня на глазах. И дочь этого чудовища жива. И уже растит своих… Детей? Детенышей? – Туор с женой уплыли на Запад и пропали в море, Маэдрос. Они не вернутся. Эарендил не вынес утраты. Он все время ищет родителей, его месяцами не видят дома. Сыновья Эльвинг еще не выросли. Гавани плохо защищены, сейчас удобный момент для штурма. Потом будет поздно. Потом будет поздно… Потом подрастут волчата, внуки Диора. Двое. И кто знает, что за жуткая тварь таится под нежным обликом их матери? — Я возьму Сильмарилл, — говорю я, пристально глядя в огонь. — Но ты пойдешь с нами. Корабли боятся огня. И в селении дома в основном деревянные. Ты поможешь нам. 25 Эльвинг медленно отступала к пристани, крепко держа за руки сыновей. Спрятать бы их, да негде! Дома полыхали, на улицах шло сражение, жестокое, безнадежное. И не выбраться из гибнущего города, не прорваться. Только и оставалось, что отходить к морю. Первый пожар вспыхнул в северной части Гаваней. Хозяйка причитала потом: ну, на чуть-чуть совсем отвлеклась. Младшая дочь закричала в люльке. Громко так закричала, словно испугалась чего-то. И вроде быстро ее мать успокоила, да только вернулась к очагу, а половицы уже занялись. И не затоптать тот огонь было, не залить водой: так полыхнуло, будто кто масла плеснул. Только и успела женщина, что сгрести малых в охапку, да выскочить вон из дома. Тушить пожары в Гаванях умели хорошо. Воды хватало с избытком, благо море рядом. И нельзя было позволить огню перекинуться на верфи или стоящие близко к берегу корабли. Так что гулкие удары колокола на главной площади раздались очень скоро: тревога. Не успели соседи примчаться на подмогу на северную улицу, а новый пожар вспыхнул на юге. Потом на востоке и западе. Огонь охватывал дома с немыслимой скоростью и словно нарочно рвался к верфям. К пристани. Отчаянно сражающиеся с пламенем, почти ничего не видящие в дыму жители Гаваней слишком поздно заметили, что у них появился новый враг. Войско Маэдроса. Нападения горожане не ждали. Даже когда явился посланец сыновей Феанора с требованием отдать Сильмарилл. Даже когда Эльвинг выставила наглеца вон. И не в том даже дело, что Камень был талисманом, приносящим удачу. Врагам, вырезавшим когда-то всю ее семью, она бы и куска хлеба не дала, умирай они с голоду. Только отказ отказом, а о том, что у Маэдроса почти не осталось войска, знали все. Потери нолдор в Дориате были серьезными, а восполнить их не удалось. Утратившие союзников в Оссирианде, ставшие изгоями после нападения на сородичей, сыновья Феанора не могли собрать под свои знамена новых бойцов. Разве что разбойников, от которых они сами мало чем теперь отличались. Но этого им гордость не позволяла. Однако и Гавани не были крепостью. Даже стен вокруг горожане не возвели, занятые строительством кораблей. Да и зачем стены? Лихие люди, если и промышляли в окрестностях, так небольшими шайками, от них отбились бы. Ну, а напади Моргот — тут только на Балар плыть, благо слуги Темного Властелина боятся воды. Так и вышло, что оборонять город оказалось теперь почти некому. Большинство мужчин были в море, и назад их ждали не раньше следующего дня. А те, что остались в Гаванях, измотанные борьбой с пожарами, едва ли могли оказать серьезное сопротивление опытным бойцам Маэдроса, пережившим не одну войну с Ангбандом. И закончилось бы все, едва начавшись, если бы закаленные воины нолдор не восстали внезапно против своего вождя. Потому что одно дело — биться с Врагом и совсем другое — истреблять беззащитных. Многим из тех, кто в свое время захватывал Дориат, скверно спалось с тех пор. И вот представился случай, если не искупить вину, так хотя бы не повторять раз свершенного зла. Бой завязался с новой силой: одни нолдор против других. Верные сыновьям Феанора против верных своей совести. И хотя исход сражения был предрешен, это дало жителям Гаваней шанс продержаться немного дольше. Прикрыть женщин и детей, чтобы успели отойти к немногим оставшимся у пристани кораблям и лодкам. 26 — Вон она! — воскликнул Амрас, указывая на одну из женщин, осторожно пробиравшихся по улице в сторону моря. — Эльвинг! Внешне она ничем не отличалась от остальных: охваченных страхом, растрепанных. Разве что вела за руки двух мальчишек — так многие пытались спасти детей. И о чем здешние жители только думали? Город почти не укреплен. Реши Моргот напасть, ему ничего не стоило бы разрушить Гавани. Похоже, скверные у него разведчики, если он до сих пор не прислал сюда войско, чтобы забрать Сильмарилл. Или он настолько боится нас? — Уверен? — озабоченно спросил я, догоняя брата. — Вслушайся, — торжествующе улыбнулся Амрас. — Услышишь тут что-нибудь в таком гвалте! — сморщив нос, фыркнул я. — Да я ведь и не знаю ее мелодии. — Да я не об Эльвинг! — усмехнулся Амрас. — О Сильмарилле. Ну же, Амрод, слышишь?! — Он у нее! Вот это удача! Мы отберем у воровки камень и принесем его Маэдросу! Сильмарилл, который не смогли вызволить ни отец, ни братья, добудем мы, самые младшие! Женщина остановилась: впереди кипела схватка. Чья-то отрубленная голова отлетела к ее ногам. Эльвинг прижала к себе сыновей и обернулась, ища обходной путь. Поздно! Сзади были мы! — Отдай Камень! — торжествующе закричал Амрас, бросаясь к ней. — Лови! — я не успел вовремя разглядеть, что и как оказалось у нее в руках. Она двигалась слишком быстро, невозможно для эльдэ. Кинжал, брошенный с такой же немыслимой силой, пробил доспех и по рукоятку вошел в грудь Амраса. Брат захрипел, беспомощно взмахнул руками и начал валиться набок. Я подхватил его и попытался удержать на ногах: просто потому, что это было какой-то ошибкой. С Амрасом не могло ничего случиться. Никогда. С кем угодно, только не с ним! Тело брата налилось странной тяжестью. Какое-то время я боролся: нельзя же было позволить ему упасть в кровавую грязь под ногами. Потом все же позволил Амрасу лечь и сам обессиленно уселся на землю рядом. И не увидел — почувствовал так остро, словно это мое сердце проткнул кинжал: все. Брат ушел. Я бережно опустил ему веки… лицо было еще теплым. А потом я поднял голову и снова увидел ее. Убийцу. Она не успела сбежать — кралась мимо сражающихся, прижимаясь к стене еще не загоревшегося дома. — Я вернусь, — виновато сказал я Амрасу. — Я скоро. Поднялся, снял плащ, свернул и осторожно подложил брату под голову. А теперь… — Тебе не жить! — я осекся, захлебнувшись то ли рыданием, то ли проклятьем. Да в нашем языке и слов-то таких нет, чтобы назвать эту… эту… — Ни тебе, ни твоему отродью! Эльвинг попыталась заслонить собой детей, но я отшвырнул ее прочь. Нет уж, их — первыми! Я поднял меч. 27 Я ударилась спиной и затылком о стену дома, так что все на мгновение поплыло перед глазами. А потом я вновь увидела. Врага. Клинок, занесенный над головой сжавшегося в ужасе Элроса. Я бросилась к сыну, чувствуя: не успеваю. Ничего не успеваю — ни отвести удар, ни закрыть от него ребенка. Ничего… Чей-то крик, от которого сдавливает виски и взрывается болью горло. Мой? Звон — стали о сталь. — Нет, Амрод! — Фаниар-рон! — то ли голос эльда, то ли рычание почуявшего кровь зверя. — Уйди с дор-роги, предатель! Что-то задержало убийцу. Или кто-то… неважно. Я метнулась к Элросу, схватила, дернула в сторону. — Эл… — голос не слушается, вместо зова — хрип. — Элронд, сюда! А куда — сюда? Дальше по улице — схватка, назад — чудовище в облике нолдо, оно пока занято, оно дерется с каким-то воином, не из наших. За спиной — стена. Выбить едва держащееся окно, забраться в дом, спрятаться? Но через полуоторванные створки тянет дымом. Нет, внутрь нельзя. — Она убила Амраса! Пусти! — Амрод, ты с ума сошел! Это ребенок! Ты собрался убивать детей?! — Не дети! Морготовы твари! И она! И ты! Я судорожно обшариваю одежду, хотя знаю: кинжал был только один. Он остался в груди другого врага, и до него теперь не добраться. Защититься нечем. Что-то под ногами. Мешает. Круглое. Камень? Я хватаю предмет и едва не отшвыриваю: отсеченная голова. Скользкая от крови, тяжелая. Достаточно тяжелая для броска. Руки у меня слабоваты, но здесь близко, получится. Изо всех сил — в лицо врагу. Попала! Нолдо отшатывается и не успевает отбить чужой клинок. Падает на колени, оседает на землю. Его убийца направляется ко мне. Если прыгнуть навстречу, вцепиться ногтями в глаза, то дети успеют… — Я помогу, — он останавливается. — Не подходи! — обезумевшей кошкой шиплю я. — Только тронь их, и я убью тебя! Горло перегрызу. — Я помогу тебе. Выведу отсюда. «Помогу»… Слово из прошлой, потерянной жизни. — Ты — Эльвинг? При звуке моего имени к горлу внезапно подступают рыдания. Нет, плакать нельзя. Я киваю, тщетно пытаясь проглотить комок. — Пойдем, Эльвинг. Я выведу из города тебя и твоих детей. — Тут… не уйти, — с трудом, но у меня все-таки получается заговорить. — К морю. Отведи нас к морю. Я показываю туда, где дальше по улице еще сражаются. Рука дрожит. — Идем. 28 — Левее, там лодки, — сорванным голосом прохрипела Эльвинг. Чужак — Фаниарон, кажется — прикрывал их. Впрочем, пока на измученную женщину с двумя перепуганными детьми никто не нападал. В этой части города защитники еще сопротивлялись врагам. Правда, оставалось их все меньше. Эльвинг напряженно вслушивалась в мелодию спутника: не в ловушку ли тот их ведет. Не подослан ли сыновьями Феанора. Фальши в мелодии нолдо не было, зато отчетливо слышалась неуверенность. Внутренняя борьба. Фаниарон пришел с захватчиками. Он пожалел мальчишек, но мог ведь и передумать. Или встретить кого-то, на кого не пожелает поднять оружие. — Предатель! Эльвинг вздрогнула, услышав окрик. И обернулась, успев заметить, как срывается с тетивы стрела. Фаниарон на мгновение застыл на месте. И упал навзничь. Из глазницы торчало древко с белым опереньем. — Бегите к лодке, я отвлеку его, — быстро прошептала Эльвинг сыновьям. – Ну, живо! Враги явились не за Элросом и Элрондом. И не за ней. Им нужен был Сильмарилл! Она рывком распахнула плащ, стащила с шеи Наугламир и подняла сияющее ожерелье над головой. — Ты за этим здесь? — голос прозвучал отвратительным скрипом, ничего, главное — достаточно громко. — Хочешь Камень? Так попробуй — возьми его! Выстрелит лучник сразу или нет? Главное сейчас — вцепиться в Наугламир так, чтобы после смерти пальцы не разжались. Чтобы нолдор потратили время. Чтобы мальчики успели уйти. Но стрелы не было. Враг просто шел к дочери Диора. Быстро и уверенно. Дети бегут к лодочному причалу… только бы там хоть что-то еще осталось! Нет, об этом думать нельзя. Дело Эльвинг — отвлечь захватчиков. Увести подальше отсюда. К скалам! Она обернулась, помахав воину ожерельем. Враг был уже не один, к нему присоединился второй, однорукий. И спешили еще несколько. Что ж, состязаться в беге с Эльвинг всегда мало кто мог. Тем более, что нолдор были в доспехах и после боя. К тому же, она-то знала здесь каждую тропку, а вот чужакам приходилось глядеть под ноги, вслушиваться в незнакомые мелодии. Дочь Диора снова надела Наугламир на шею. И помчалась туда, где берег становился крутым, обрываясь в море отвесными скалами. Любимое место юнцов, состязавшихся в удали. Правда, те прыгали летом. И только, если не было сильных волн. И никто не целился им в спину из луков. Эльвинг проворно перескакивала с камня на камень. Она не видела преследователей, но лопатками чувствовала их присутствие, слышала их мелодии. И ждала выстрела. А его все не было. Ну, вот и конец. Дальше — только в небо. Или в море. Слишком холодное, слишком неспокойное. Даже для нее. Дочь Диора обернулась к врагам. Они перешли на шаг: поняли, что деваться ей уже некуда. — Ну, что? — зло и весело спросила Эльвинг. — Плавать умеете, храбрецы? Искупаемся! И прыгнула. С того единственного места, которое позволяло миновать острый выступ ниже, не удариться. Не сообразят враги, откуда оттолкнуться — разобьются прежде, чем долетят до белых бурунов. А под бурунами — камни. Если точно не знать, как вписаться между ними — неминуемо шею сломаешь. Море обожгло холодом. Волна швырнула Эльвинг на скалы, но та кое-как выгребла, отделавшись ушибленным коленом. Отплыть подальше от берега. Долго продержаться не удастся, а вылезти здесь негде. Но пусть хоть Сильмарилл этот проклятый вместе с хозяйкой на дно уйдет! Не удачу он приносит — беду. Эльвинг оглянулась. Враги смотрели на нее с обрыва. И еще один лежал сломанной куклой на выступе у воды. Самый отважный. Или самый глупый. Женщина потянулась мысленно к сыновьям: живы! Маленькие мои, милые, я с вами, я всегда буду с вами! Она тут же закрылась. Времени оставалось совсем мало, и незачем мальчикам чувствовать, как она будет умирать. Над морем носились чайки. Они всегда нравились Эльвинг: вольные, стремительные, с сильными крыльями. Хорошо, что можно напоследок взглянуть на них. Жаль, что она так и не увидит Эарендила. — Передайте ему, что я ждала… очень ждала… что люблю. Она говорила с собой, не с птицами, с трудом выталкивая слова сквозь стучащие от холода зубы. Так было менее страшно. Менее одиноко. — Улететь бы с вами… Волна приподняла ее, давая возможность в последний раз увидеть море. Дочь Диора шевельнула онемевшими руками, уже не чувствуя пальцев. Вот и все. Но ее почему-то не потянуло вниз. Хотя ожерелье сделалось огромным и странно тяжелым. Эльвинг снова попробовала грести — крылья ударили по воде, подняв брызги. Предсмертный бред, но какой красивый! В детстве она мечтала превратиться в птицу. Да и позже… втайне от всех. Чайка, значит? Ну, чайка, так чайка! Дочь Диора снова взмахнула крыльями, и опять — и поднялась над водой, удивленно глядя на желтые птичьи лапы, в которые превратились ноги. Наугламир по-прежнему болтался на шее. Он немного мешал, и вообще-то ему полагалось сейчас идти ко дну вместе с ее настоящим телом. Тела, правда, Эльвинг так и не увидела. То ли волны его куда-то отнесли, то ли погрузилось уже глубоко. Впрочем, это уже не имело значения: она летела! Легко, так, словно родилась птицей. И ей больше не было холодно. Она найдет Эарендила. Да она теперь вообще что угодно сможет, неутомимая, быстрокрылая дочь моря! Огромная чайка издала ликующий крик и устремилась к западу. В драгоценном ожерелье на ее шее голубоватой искрой сиял Сильмарилл. 29 — Пощади их, брат! Пощадить… Поздно, Маглор. Они мертвы, оба. Я привел их на смерть. Напрасную, потому что Сильмарилл теперь на морском дне. Его не увезут в Аман, его не отберет Враг. Он не достанется никому. Может, это и к лучшему —, но не такой ценой. Амрас, Амрод, младшие, любимые! Как же так вышло, мальчишки, как же я вас-то не уберег?! — Маэдрос, они не опасны! Я медленно открыл глаза. Заставил себя перевести взгляд на Маглора. Он что-то говорил… кажется, об опасности. Но кому теперь может грозить опасность? — Они просто дети. Брат обнимал за плечи двух мальчиков, чумазых и явно боящихся нас. — Кто это? Хотя какая разница – кто! Остаться бы одному, завыть раненным зверем — только ведь не поможет. Все равно останется эта безнадежная пустота, которую не заполнить ничем, от которой не заслониться. И лица. Фингона, Келегорма, Карантира, Куруфина, близнецов… Лица тех, кто мне верил и погиб по моей вине. Умри, уйди в Мандос — и там не избавишься от этих воспоминаний. От того, что сделал. — Что ты сказал? — Я говорю: это сыновья Эльвинг. И они не виноваты ни в чем. Внуки Диора… Возможно, такие же оборотни, как и он. Только это больше не важно. Ни это и ничто другое. — Ну, отпусти их, — я пожал плечами. Хорошо, что эти дети совсем не похожи на близнецов, какими те были когда-то. И все-таки лучше не видеть их. — Некуда. Я провел по лицу ладонью. — В смысле? — Город сгорел. Им некуда идти. — Нам тоже, — равнодушно ответил я. — И что с того? Наверное, не стоило говорить это вслух, но открыть сознание я сейчас не мог. И не знал, смогу ли когда-нибудь. Даже брату. — Сюда плывут корабли с Балара, — сказал Маглор. — Надеюсь, Кирдан позаботится о детях Эльвинг лучше, чем это сумел бы сделать я. Вот как. Плывут. Значит, кто-то из горожан позвал на помощь. И явились мстители. — Собери воинов, — каждое слово давалось с трудом, просто потому, что в них больше не было нужды. И ни в чем не было. — Уходите. Хватит смертей. — А ты? — Я? Я останусь. Мореходы убьют меня. Жаль, что лишь телесную оболочку. Что нельзя уничтожить и сознание. — Нет, Маэдрос, — Маглор решительно подошел ко мне и взял за плечо. — Я не позволю тебе умереть! Надо же! Самый послушный из моих братьев решил взбунтоваться. Я удивился бы, если б мог. — Ты пойдешь со мной, — твердо сказал Певец. — Даже если мне придется тащить тебя связанным. Потом выразишь мне свое возмущение, если захочешь. Но не раньше, чем окажешься в безопасности. — Связанным? Ты? — растерянно переспросил я, все еще с трудом веря своим ушам. — Если понадобится, — отрезал Маглор, бесцеремонно ведя меня к двери. И я неожиданно для себя самого подчинился. 30 «Амрод! Амрас!» Так бессмысленно, так нелепо погибнуть! С женщиной и то справиться не смогли! Всю жизнь за спиной старших братьев — так и не выросли! «Не смейте уходить! Слышите?!» Не слышат. Не слушают. «Вам нечего делать в Мандосе! Вы останетесь здесь, со мной, вместе мы сумеем помочь вашим братьям…» Помочь… Было бы кому помогать! Маэдрос, для которого превыше всего собственное упрямство, и Маглор, любящий только свои песни. Один стоит другого! Ну почему изо всех моих сыновей выжили именно эти двое?! Не бойцы, не мастера, не те, кто способен продолжить мое дело… Певец, по счастью, хоть стрелять сумел научиться. Фаниарон заплатил за свою измену, за смерть близнецов. Но и то — если бы я не подтолкнул Маглора, не заставил взяться за лук, предатель успел бы скрыться. «Амрод, Амрас! Мальчики мои! Вы же воины, вы охотники, вы не можете так легко сдаться! Вернитесь ко мне! Там, в Амане, вы будете пленниками. Навсегда, потому что Намо не выпустит вас из своих Чертогов. Здесь же со временем к вам вернется память. Вы сохраните себя, сохраните свободу…» Маэдрос, это твоя вина! Так бездарно, так глупо погубить всех братьев… почти всех, но Маглор не в счет. Я же обеспечил вам победу — приходи и бери! И то не сумели. Упустили Камень, потеряли войско… всего лишились! И меня лишили всего. «Амрас… Амрод… Остановитесь!» Тишина. 31 Сначала лететь было легко. Эльвинг бездумно взмахивала крыльями, изредка долетавшие брызги воды скатывались с гладких перьев, а в ушах пел ветер. Потом она почувствовала усталость и удивилась: разве можно утомиться, если ты мертва? А мертва ли? Чайка опустилась на одиноко торчавшую среди волн скалу и внимательно оглядела ожерелье, которое все еще висело у нее на шее. Несколько раз клюнула светящийся камень — твердый. Настоящий. Не видение, не бред. Значит все — реально?! Эльвинг взмыла в воздух, словно за ней гнались. И повернула к берегу — найти сыновей, помочь им! Она описывала круг за кругом над морем возле разрушенных Гаваней, но лодки не было. Значит, мальчики не смогли уплыть. Не успели. Умерли, они умерли! Сыновья Феанора не пощадили бы тех, чьи дед и мать убили их братьев. — Умерли! — горестно, хрипло кричала Эльвинг, и другие чайки откликались резкими голосами, то ли скорбя о погибших, то ли проклиная убийц. Дождаться, пока враги уйдут, отыскать тела сыновей, оплакать, предать огню. Впрочем, огонь поглотит их и так: город еще пылает. А вот ее могут схватить. Маэдрос хитер, он вполне способен подстроить ловушку. Нет уж, Сильмарилл этому… существу не достанется! Лучше пусть сгинет в море. Или нет — надо найти Эарендила и отдать Камень ему. На прощание. Раз Элронд и Элрос убиты, они в Мандосе. Значит, Эльвинг полетит к ним. В Аман. Она будет рядом со своими детьми — неважно, где. 32 На юг или на восток? Впереди — горы, по правую руку который день тянется лес. Густой, темный и не слишком приветливый. Кто бы из майар Мелькора ни вырастил эту чащу, он явно был в скверном настроении. А может быть, просто очень не любит квенди. Во всяком случае, мои спутники стараются не приближаться даже к опушке. Но если не сворачивать в лес, придется идти через горы. А какой у них характер, лишь Вала знает. Скорее всего, недобрый. Этот хребет создавали, чтобы преградить путь врагам, так что преодолеть его вряд ли будет легко. Если вообще возможно. Взять севернее? Но Мелькор говорил, что там Хитаэглир смыкается с неприступными Железными горами. Похоже, Восставший из всего Эндорэ успел сделать крепость. …Я обернулся и выхватил меч прежде, чем успел сообразить, что именно меня насторожило. То ли шелест, то ли едва слышный свист. То ли просто внезапное ощущение чьего-то присутствия. Огромная летучая мышь ловко увернулась от моего клинка и сменила облик. — Успокойся, воитель, — усмехнулась Таринвитис. — Я не собираюсь тебя кусать. — Пусть твоя Музыка звучит повсюду, Поющая, — ответил я. Майар Ангбанда редко использовали это приветствие. Только в особо торжественных случаях. Или если хотели быть подчеркнуто учтивыми. Я вложил меч в ножны, вопросительно глядя на подругу Валы. Почему Мелькор послал сюда ее? Если он не хотел или не мог позвать меня мысленно, почему не отправил птицу с письмом? — Не ожидала встретить вас здесь, — Таринвитис укоризненно покачала головой. — Властелин приказал тебе увести мастеров на юго-восток Эндорэ. — Не приказал, — возразил я. — Он отпустил нас. Так сказал Саурон. — Неважно, — отрезала майэ, озабоченно сведя тонкие брови. — Хорошо, что вы не успели уйти далеко. Так хорошо или плохо? Вот и пойми этих женщин! Даже Туивен, и та порой приводила меня в недоумение. — Остановитесь примерно в дне пути от Хитаэглир. Это самое безопасное место. Только ближе к горам не подходите: там вам не будут рады. — Безопасное? — прищурился я. — От кого? Властелин решил перепеть Эндорэ? Или… От этого «или» по спине пробежал колючий холодок. — Или, — хмуро подтвердила Таринвитис. — Уже? — я растерянно покосился на запад, сам не зная, что пытаюсь там разглядеть: сгущающиеся тучи, зарево пожара? — Нет. Но скоро. — Я могу чем-то помочь? — Помочь? Видишь вот ту гору, Мори? — Поющая махнула рукой на восток. — Да. — Будет падать — подхвати, — небрежно велела Таринвитис, но тут же смягчилась. — Останься в живых, Мори. И мастеров своих убереги. Это твоя задача. И учти, парень: она не из простых. 33 Крылья отяжелели. Я начала терять высоту, хотя менее всего мне хотелось сейчас вниз. К холмам, поросшим уродливыми кривыми сосенками. К начинающейся за ними мертвенно-серой пустоши. Земля пугала, но лучше плавно опуститься на нее, чем рухнуть из-под облаков. А я уже почти падала. Повернуть назад? Поздно. Мне теперь не дотянуть до незримой границы, за которой заканчиваются разрушенные мелодии, за которой осталось настоящее Эндорэ, живое, яркое, многоликое. По крайней мере, не долететь. Придется идти пешком. Очень долго. Если я вообще выберусь. — Нет! Ты не можешь струсить, — сквозь зубы пробормотала я, сменив облик на кромке пустоши. Дальше была пыль. Холодная серая пыль, мелкие серые камешки. И небо над головой — такое же безнадежно серое. Тяжелое, как скала. — Ты не станешь звать Мелькора, Тарис, — прошептала я, без сил опускаясь на колени. Казалось, огромные серые жернова вот-вот сойдутся и раздавят меня. — Его нельзя отвлекать, его некому заменить, — всхлипнула я, борясь с желанием лечь. — И возвращаться нельзя… рано. Надо найти Ральтагис. Эндорэ важнее… моего страха. Найти Ральтагис… А есть ли еще кого искать? Может быть, ее мелодия уже давно растворилась в этой бесцветной пустыне. Разве что обрывок услышишь, слабое эхо. Перед тем, как самой сгинуть здесь. — Я ищу Ральтагис, — выдохнула я, с отвращением упираясь руками в изуродованную землю. Если ноги не держат, что ж, придется двигаться на четвереньках. Лишь бы двигаться. На месте оставаться нельзя. 34 Аман всегда представлялся Эльвинг бесконечно далеким. Не из-за расстояния, пусть и немалого. Просто ни одному мореходу пока не удалось туда доплыть. Ходили слухи о коварных рифах и мелях, о мощных течениях и огромных водоворотах, о страшных бурях, даже о скалах, которые, беспрестанно двигаясь, дробили в щепки попавшие между ними корабли. Рассказывали-то многое, но ничего не знали наверняка. Потому что никто еще не вернулся. «Только бы он был жив!» Если Эарендил погибнет, разлука станет вечной: он наполовину человек, вполне возможно, что после смерти он покинет Арду. В Эльвинг людской крови лишь четверть. А вот Элрос и Элронд… Она привыкла считать сыновей эльдар, но что, если они разделят судьбу атани?! Если мать не окажется вовремя рядом, не успеет вмешаться. И она летела, пока держали крылья. Потом опускалась к воде, торопливо ловила рыбу, а наевшись, ненадолго задремывала, покачиваясь на тягуче-серых волнах, и снова взмывала в небо. И однажды — через годы? через столетия? — внизу показалось светлое пятнышко. А чуть погодя Эльвинг разглядела корабль — белый, словно жемчужина, с серебристыми парусами. «Вингилот». Значит, Эарендил уцелел. 35 — Я ищу Ральтагис, — повторила я, стараясь, чтобы голос звучал твердо. Хотя бы голос, потому что совладать со своей мелодией я пока не могла. Зато встать все-таки удалось. И сделать несколько шагов. Потом еще несколько. И еще… Вместо мягкой пыли подо мной теперь был песок, сухой и рыхлый. Ноги вязли в нем. Что ж, хоть следы останутся, чтобы найти обратную дорогу. По Музыке здесь вообще ничего не поймешь. Я обернулась — увидеть цепочку отпечатков, ведущую прочь отсюда, на волю, к жизни. И вздрогнула. Следов не было. Кроме одного, самого свежего, но он разглаживался на глазах, сливаясь с фоном. Ральтагис не нужно искать. Ее больше нет, она стала частью этого гиблого места. И ты станешь. Растворишься в серой пустыне, растаешь. Не останется даже отзвуков твоей мелодии. Я сжала виски ладонями. Паниковать было нельзя ни в коем случае, но успокоиться не получалось. Песок зашуршал, пополз куда-то, обтекая мои ступни. Сначала медленно, потом быстрее. Какое-то время я балансировала, отчаянно озираясь, но вокруг была все та же безжизненная пустошь, гладкая, как доска. Нет, уже не гладкая: в паре дюжин шагов от меня образовалась впадина. Она углублялась, втягивая песок, словно огромная пасть. Я бросилась прочь, но потеряла равновесие и плюхнулась на живот. Попробовала ползти, но меня продолжало тащить назад, к песчаной воронке. «Мелькор!» Звать было поздно: песок засосал меня по пояс, и чем больше я рвалась, тем сильнее увязала, а из-за Диссонанса, царящего здесь, не удавалось ни сменить облик, ни хотя бы сбросить его. «Тарис, что случилось?» А ведь Вала, наверное, не может увидеть то, что осталось от Удуна, с ужасом поняла я. Все Эндорэ – да, но не это место. И сделать он ничего не сможет. Не успеет! «Так ты заходишь или так и будешь на пороге топтаться?» Прикосновение чужого сознания — полузнакомого, странного — заставило замереть, и песок беспрепятственно втянул меня вниз. Я только и смогла, что зажмуриться и задержать дыхание. «Ты искала меня. Зачем?» Ральтагис?! Я осторожно выдохнула, попыталась вдохнуть — получилось. С опаской открыла глаза. Неровные черные стены, такой же потолок. Не пещера, скорее подземный коридор. Неужели от Удуна что-то уцелело?! «Где ты?» — я закрутила головой, одновременно пытаясь разобраться в мешанине мелодий. Все-таки мелодий: это уже не было Диссонансом. «Здесь. Везде. Я — Удун». «Но… Ральтагис?» «И Ральтагис, и Удун. Мы теперь одно целое». «Это твой новый облик?» — догадалась я. «Вроде того. Так что у вас там стряслось, подруга? Война?» «Пока нет, но…» «Война, — я почувствовала ее усмешку. — Иначе бы ты сюда не сунулась. И никто из вас. Что ж, я помогу. Есть у меня для гостей из Амана… сюрприз. Довольно забавный». «Тарис! — мысленный зов Восставшего тут был едва ощутим. — Где ты?» Так и есть, не видит. «Все в порядке, Мелькор, — я едва сумела пробиться сквозь чужую Музыку. — Я нашла Ральтагис». «Довольно забавный сюрприз», о котором говорила новая хозяйка Удуна, оказался здоровенными каменными существами. Живыми, хотя и несколько медлительными. «К мысленной речи они не способны, — предупредила меня Ральтагис. — Командуй вслух, они послушаются. Только попроще: торог не очень сообразительны. Зато сильны, выносливы и почти неуязвимы. Правда, солнца не переносят». Так, значит идти нам придется ночью. Или попросить Мелькора нагнать облаков погуще? Не прокладывать же туннель до Ангбанда. Только не отсюда! «Ральтагис, а ты сама… не вернешься?» «Я уже вернулась, Таринвитис. Мой дом здесь. И всегда был. Все, ступай. Чувствую, тебе здешние мелодии не по нутру. А жаль, они ведь красивые. Может, поймешь когда-нибудь. Вам прямо, потом направо — коридор выведет на поверхность. До встречи, подруга». «До встречи», — согласилась я. Даже если она никогда не состоится, это лучше, чем «прощай».