Сид и Нэнси. Бонни и Клайд. Кук и Эффи.
Эффи и Кук. Они на складе Вселенной как будто бы ждали друг друга. Пылились, кажется, целую вечность — каждый в своем непроницаемом целлофановом пакете. Вот такие вот два переломанных экземпляра. Неконкурентноспособный брак. Они ведь фактически шли в наборе друг с другом, только их вместе никто покупать не хотел (похмельное взаимодействие красивой девочки-нимфоманки, отбитой, кажется, наглухо и прокуренного, отмороженного мальчика-почти-сироты — да кому оно надо?), но и по-отдельности они тоже никому не нужны. Кук и Эффи. Эпичная сага двух прогорающих бунтарей. Не противоположности, но всё же притягиваются. Два отрицательных атома. Минус к минусу, приклеились — намертво. Взяли и положили здоровенный такой на физику и её законы, написали свою реальность, в которой они — предназначенные. Будут вместе и в альтернативном мире, даже если Вселенная раскидает их по разным материкам. Эффи и Кук. Началось незатейливо: первый день — первый секс. Джеймс отметил все галочки, она отметила, что его язык умеет делать очень, очень приятно. Пошла первая реакция — так и зашипела их взрывоопасная химия. Дальше — психотропная карусель: Эффи устраивала вечеринки, чтобы Кук их срывал, отсвечивал в потасовках, выбивал зубы всякому, кто посмеет, пускай, ненарочно, столкнуться взглядами с его подвипившей Эф. Эффи смеялась. Кук дробил кости ее друзьям. А потом она приезжала за ним в обезьянник, чтобы Джеймс отымел ее на глазах у всего отделения. И незатейливое «КукЭффи», нацарапанное на шершавой стене — ни плюса, ни минуса, ни знака равенства после — как напоминание о том, что они неразрывные. Просто неразрывные мальчик и девочка; отменная дурь и пачка Мальборо (одна на двоих) — их первый, совместно нажитый быт; он дарил ей украденные зажигалки и показывал фокусы с глотанием газа (у Джей-Джея фокусы лучше, но что толку, если фокусов Кука было достаточно, чтобы Эффи встала перед ним на колени и показывала свои собственные чудеса и таланты). Кук и Эффи. — Ты только видь границы, ладно? — стучался с букетом бессмысленных слов в непробиваемый купол и брал ее хрупкие скулы в ладони, — Хрен знает, что с тобой делать такой. Не сходи с ума. Не выгорай. Ладно? — Складно. Эффи смеялась. Они ведь не спички, чтобы выгорать. Скорее — сигареты, чтобы кончаться. Но Джеймс умел подбирать бычки и заново поджигать затоптанные окурки. Заново поджигать затоптанную её. Она, обычно, искрила с бутылки водки и психотропного секса. Эффи и Кук. И всё бы действительно ладно-складно , но почему-то всё полетело к чертям. Рождество: у неё психические заскоки, вызовы скорой, истерики и таблетки, а ему — страшно; вот и подзабил, вот и перепрыгнул на новую клубную девочку по дурости-трусости, думал, переболеет она этим всем и вернется. Он подзабил, а Эффи — елочная побрякушка, и у нее перегорела последняя лампочка.***
В осколках разбитых шаров она стреляет новогодней хлопушкой ему прямо в лоб. Говорит что-то о не случившейся менструации и паре бесконечных синих полосок; смотрит мёртвой рыбой в мальчишеские опущенные глаза. — Да уж, — взрывается нервным смешком, — Охуеть можно, Эф. «Охуеть можно» не спасает перегоревшую Эф от растущей внутри генетической копии Джеймса. — Стой, — у неё последняя трещина разошлась, вот и они с ним сейчас, похоже, разойдутся. — Бухаем без тебя, да? — мнет на лице улыбку и отшатывается к двери. Мол, вышло так. Она не спрашивает у него, вернётся ли он, а Кук оборачивается напоследок и просто разводит руками. Типа: «ты будь умницей и больше не спи с кем-попало, а я умываю руки, прости». Закрывается дверь. Эффи-мертвая-рыбка бьется в осколках новогодних шаров и отстрелявших хлопушках. Кук. Эффи.***
В канун Рождества Эффи загадает желание и заест его горстью разноцветных таблеток. Большой горстью. Ей не хочется выгорать и кончаться. Ей не хочется больше жить одной пачкой сигарет и ждать Кука по ту сторону его алкогольных баррикад. И ей обидно, очень обидно, что у них всё закончилось так типично-трагично. Как будто бы и не с ними... Эффи слабеет. Падает на пол. Теперь каждый снова в своем целлофановом пакете. Теперь Джеймс идет в наборе с кем-то другим. Эффи. Кук.***
Он выходит из алкогольного каматоза, да поздно: в неоновом свете клубных конвульсий Наоми болтает об Эффи, таблетках и выкидыше; несвязно, а складывается в вполне разборчивую, логически связанную, прорисованную картинку у него в голове. Выкидыш. Выкидыш их нежеланного ребенка. Выкидыш их больных отношений. — Как же так, принцесса... Как же так?! — кричит, нарушая больничный покой; Эффи плачет. — Какого же хера ты постоянно выделываешь?! Что, блять, за дерьмо в твоей больной голове?! Вскрик. Удар. Обнаженное мясо. И кровь. Его заставят компенсировать вмятину на стене в палате Элизабет Стонем. Вмятину в самой Элизабет Стонем компенсировать не будет никто (кому нужна она без Джеймса Кука в комплекте?). — Я бы стал отцом, без проблем, семейная жизнь, вся херня, но, дура, ты посмотри, что наделала! Кидает в лицо букет из мертвых тюльпанов. — Ты дура! — на крутом развороте у выхода из палаты — Ты сумасшедшая дура, Эф! Кук. Эффи. Разошлись на "сумасшедшей дуре". Прогорели. Закончились. От их эпического дуэта остались лишь переломы и фарш перекрученной нервной системы. У Джеймса кости срослись уже в конце января, у Эффи психика склеилась к лету. Жаль только, что они не кости, не психика — не склеятся и не срастутся. Жаль, что Кук, засыпая с новой Эмми (у неё синие глаза, и она постоянно молчит), будет видеть в кошмарах свою нерожденную очень красивую дочь, а Эффи — найдёт себе нового запойного Джейсона, и у неё больше не будет детей. Перманентное «КукЭффи» всё же ограничилось жирной точкой в конце. Ничего, они встретятся в следующей реальности. Они же неделимые Эффи и Кук. Кук и Эффи.