Встреча

      Багровое солнце спускалось за горизонт, окрашивая тёмное осеннее небо в голубой, смешивая его с нежно-розовым и ярко-алым, что невольно наводило человека, сидящего в парке, на печальные мысли о неразделённой любви.       Прекрасная, так доверчиво наивно открывшаяся ему Татьяна, чей бледный цвет лица напоминал уже почти растаявшие облака, а губы, скривленные в усмешке, в тот миг, когда она говорила столь горькие для Онегина слова, были цвета заката.       Евгению казалось, что небо нагло насмехается над ним, напоминая об ошибке, совершенной в прошлом. Ошибке, которая тогда казалась таким очевидным и единственно верным решением.       Онегин вздохнул, в очередной раз сделал глоток дорогого, хранившегося в сыром погребе лет тридцать вина, и устало уронил голову на сжатую в кулак ладонь. Острый локоть больно впивался в ногу, на которую опиралась рука, но Евгений продолжал сидеть, не обращая на это внимания.       Вечер сентября, прохладный, полыхающий яркими красками, застыл, замер, и тяжёлая сгущающая тишина сдавила Онегина настолько, что тот отчётливо слышал биение собственно сердца, гулким эхом отдающееся в ушах.       Именно поэтому он вздрогнул, услышав сначала чьи-то неторопливые шаги, а затем вежливое покашливание, предшествующее вопросу.       — Простите, не могли бы Вы подсказать, который сейчас час?       Онегин поднял голову, чтобы увидеть незнакомца, который выглядел лет на пять моложе его самого. Манера речи, благородные черты лица, осанка — всё выдавало в нём дворянское происхождение.       — Без двадцати десять, — он перевёл взгляд с часов обратно на собеседника. — Видимо, и Вам не спится?       — Да. Захотелось подышать свежим воздухом, — охотно поддержал незнакомец разговор, присаживаясь к Онегину. — А что Вы тут забыли? Всё хорошо?       — Было бы у меня всё хорошо, я бы сейчас напивался где-нибудь на балу, а не в полном одиночестве, — ядовито-горько усмехнулся Евгений.       — Что же привело Вас сюда? Неужто несчастная любовь? — Чацкий улыбнулся, показывая, что шутит, но заметив лицо Онегина, тотчас нахмурился. — Серьёзно? И что же произошло?       — Я был молод и глуп, — «бывший» повеса откинулся на спинку скамейки, положив ногу на ногу, — считал, что танцы, веселье, девушки — всё это останется важным для меня навсегда, и что жить с одной всю жизнь… слишком скучно. Одна молодая особа, зная все мои сквернейшие привычки и особенности, призналась мне в любви, в стихах трогательных и нежных. И пусть исполнение хромало, ей это можно простить, а вот простить мне мой отказ — никогда. Увы, я понял всё слишком поздно, — Онегин замолчал, уставившись в пустоту, но потом вдруг засмеялся и похлопал собеседника по плечу. — А впрочем, не такая это уж и трагедия. Но ведь я уверен, что и Вас… — он вопросительного посмотрел на незнакомца       — Александр Андреевич. Чацкий.       — Я уверен, Александр, что и Вас привел сюда не больно весёлый случай. Поведайте же мне его, — Евгений протянул бутылку с бордовой жидкостью Чацкому, — промочите-ка горло.       Тот кивнул и сделал несколько глотков, предварительно вытерев белоснежным платком горлышко. Он пил, запрокинув голову, отчего белая шея, раньше не видимая из-за воротника, обнажилась почти полностью, и было видно, как под тонкой кожей часто заходил кадык. Чацкий вернул вино, и, вытерев губы, начал свою небольшую историю.       — Чтобы переехать сюда, имел я множество причин, но решающей стала... — Чацкий горестно вздохнул и продолжил, — моя девушка, которую я знал почти всю свою жизнь, распустила слух о моём сумасшествии. И чёрт бы с этим, но самым печальным я нахожу то, что за время моего отсутствия она стала совсем другой. Все те люди, от которых я так ревностно её оберегал, их тупые, надменные и лицемерные речи, от которых раньше спасали мои разговоры, погубили мою милую Софью. А я, как последний дурак, до конца верил ей, верил в себя, что смогу её изменить. Но она этого не хотела. Ни изменений, ни моей любви. И вот поэтому я здесь.       — Сумасшествием было любить её, — заметил Онегин, — но знаете, я тоже был таким. Находящим радости жизни на балах, а счастье в вине. Сейчас же вижу в нём только горе.       — Раньше вы пили ради компании, еще большего чувства непринужденности, а сейчас для того, чтобы заглушить боль. Как сильно однако с возрастом меняются приоритеты.       — Я посмотрю, вино пошло Вам на пользу, — Онегин, слегка покачиваясь, встал, — однако чего же мы пьём тут, словно подростки, боящиеся родителей? Я, честно говоря, приехал только сегодня, и потому квартиры не нашёл. Но мы можем сделать это вместе или пойти к Вам.       — Уж лучше ко мне, — Чацкий сам не понимал, почему он согласился пригласить к себе домой едва знакомого человека, но обещал себе подумать об этом завтра. Уж слишком Онегин располагал к себе, — между прочим, я не знаю Вашего имени. Не представитесь?       — Евгений, — Онегин очаровательно улыбнулся. — Так в какой стороне Ваш дом?