Лето в подарок

Гермиона не слишком-то любила свой день рождения. Ещё в школе о нём всегда забывала даже учительница миссис Лоуренс, а одноклассникам и вовсе не было до него никакого дела: как раз самая сильная нагрузка приходилась на девятнадцатое сентября, новые сложные темы, зубодробительные задачки, заданные на дом… В Хогвартсе всё в точности повторилось, Гарри и Рон забывали об этом дне, и даже Косолапсуса пришлось купить себе в подарок самой на деньги, подаренные родителями. Поначалу, конечно, обида копилась под сердцем, но потом Гермиона перестала винить в этом друзей, в конце концов, в то время они были заняты гораздо более важными делами: сражались с троллем, искали зловещего наследника Слизерина, спасали Клювокрыла. Но ко всему прочему в этот день погода нисколько не радовала: холодные ветра пронизывали насквозь, под ногами хлюпали лужи, а сверху то и дело моросило. То ли дело Гарри - умудрился родиться летом, когда тепло, всё цветёт и порхают разноцветные бабочки! Так и повелось. Гермиона привыкла к такому положению вещей и забыла об этом незначительном дне, как забывают лист календаря, облетевший с пластиковой пружины на пол. Вечером, когда она уже распустила причёску и волосы свободно упали на спину, из окна спальни показалось, будто внизу в парке, сквозь шпалеры беседки что-то светится. Она погасила ночник, набросила лёгкий плащ и спустилась вниз. Тишина парка убаюкивала. Гермиона любила южный Уилтшир за то, что здесь всегда было теплее, чем в Лондоне или где бы то ни было в Британии. Лето никак не хотело уходить отсюда, изо всех сил цеплялось за мощные корни деревьев в парке, оставляя в траве поутру росистые слёзы. Тисы в аллее, словно невозмутимые стражи, стояли гордые и зелёные, отливая малахитом. А чуть дальше, у белых клёнов, под ногами о чём-то шептали опавшие листья. Прохладный ветер шумел в кронах над головой и приносил с собой запах липового мёда и спелых яблок. Она увидела желтоватое мерцание слева, за деревянной беседкой, деревянные столбцы которой образовывали красивые арки, и обошла её. Гермиона склонилась ниже, к пожухшей траве. Огоньком оказалась чайная роза с нежными лепестками, закрытыми на ночь. Они сияли в вечернем сумраке, как настоящее чудо. «Но как могла эта волшебная роза вырасти здесь? Ведь даже розы цвели только в оранжерее, где ночной и утренний холод не добирался до нежных стеблей». Гермиона коснулась кремовых лепестков, и они послушно раскрылись. Из самого центра благоуханного цветка раскрылись ещё два лепестка, живых и трепещущих. Это была бабочка. Она вылетела и принялась кружить вокруг Гермионы, осыпая её ароматной пыльцой. От восторга ведьма ахнула и тихо засмеялась, всплеснув руками. Казалось, она на мгновение вернулась в детство, стала маленькой девочкой, которой вдруг подарили чудо. Скромное волшебство специально для неё. И ждало оно здесь её и только её. Будто она особенная и этот вечер тоже. – Нравится? – негромко спросил мужской голос. Она обернулась. Люциус стоял в беседке в чёрной рубашке и брюках, сложив руки на груди, и внимательно следил за её реакцией. Он был настолько серьёзен, но в самом тоне чуть угадывалось лёгкое беспокойство. Гермиона на секунду задумалась, долго ли он здесь стоит. И как долго наблюдает за ней, гадая, понравится ли ей такой подарок. С волнением разглядывает блеск в глазах и румянец, выступивший на щеках. – Это мне? – спросила она, даже не пытаясь скрыть радость. – Люциус, как красиво! Лицо Гермионы озарила такая искренняя улыбка, что Люциус не удержался и уголки губ его дрогнули. Конечно, он дарил ей подарки и раньше, всякие мелочи вроде драгоценностей или билетов в оперу, но это маленькое чудо, напоминающее о лете, превосходило всё. Люциус словно подсмотрел в её душе желание подольше задержать тёплые дни, нагретые ласковым солнцем. Гермиона сложила ладони чашечкой, и бабочка запорхала над ними, будто говоря: будь счастлива, я – твой подарок! А потом снова принялась кружить вокруг неё. Гермиона медленно подошла к Люциусу и вдруг порывисто обняла его за шею. – Спасибо тебе! Я не помню, чтобы мне кто-то дарил что-то столь же прекрасное! Он прижал её к себе, с удовольствием поглаживая по чуть взлохмаченной макушке. – Я знал, что ты оценишь. Прекрасная женщина никогда не пройдёт мимо подлинной красоты. Но это ещё не всё, дорогая. – Как? – она отстранилась, с недоверием заглядывая в его смеющиеся глаза. – Не всё? Люциус повернул голову и приказал: – Начинайте! И вдруг со всех сторон лужайки, окружённой клёнами, загорелись крохотные огоньки. Приглядевшись, Гермиона поняла, что это светлячки с разноцветными фонариками. А потом заиграла чудесная музыка, медленная и завораживающая. Между деревьев и кустов мелькали феи с крылышками, в их руках пели скрипки, флейты и маленькие арфы. Люциус протянул руку. – Позвольте пригласить вас, миссис Малфой! Гермиона вложила свою руку в его, и они закружись по поляне в ритмичном танце. И это было прекрасно: чувствовать его тёплую ладонь на талии, быть в его объятьях, смотреть в эти строгие и внимательные серые глаза – самые лучшие на свете. Потому что никто ещё не заботился о ней так. И никто не понимал её лучше, чем он. Над головой в бархатном небе качались сентябрьские звёзды, хмельные от запаха павшей листвы, ветер трепал распущенные волосы, а бабочка кружила вокруг них, а потом возвращалась к розе, не желая оставлять её. Гермиона с потаённым удовольствием ловила на себе восхищённый взгляд Люциуса, в котором отражался серебристый лунный свет. Они бы всё танцевали и танцевали под чарующую музыку, но Люциус шепнул ей на ухо: – Жаль прерываться, дорогая, но у меня приготовлен последний сюрприз на сегодня. Гермиона услышала в его голосе знакомые шаловливые нотки и прикусила губу, пытаясь сдержать улыбку. – Какой же? – Ну ты ведь утром родилась, я полагаю? Так что к полуночи ты уже можешь считаться совершеннолетней. А совершеннолетним ведьмам на ночь положены серьёзные… очень серьёзные подарки… соответственно возрасту. Он чуть коснулся губами её уха, и Гермиона крепче прижалась к мужу, поглаживая пальцами шёлк рубашки. – Я сегодня уже говорила, что люблю тебя? – Нет, но у тебя будет много шансов сделать это! – усмехнулся Люциус.