Пора Нина. Пора.

Хрупкая балерина легко и непринужденно взмывает вверх. Она поднимается все выше и выше, усердно стремится туда, где яркое оранжево-желтое солнце жарко опаляет своим ярким светом. Жаль только, это солнце не настоящее. Огромное множество взоров обращены на нее. На ее легкий завораживающий танец. Белая лебедь так прекрасна в своей невинности и в то же время-  невообразимо далека. Она словно не от мира сего… Нина продолжает порхать, превозмогая колкую боль и плавными движениями рук разрезая мгновенно сгустившийся вокруг нее воздух. Балерина почти ощущает взмахи невидимых для других крыльев, она почти слышит их негромкий убаюкивающий шорох на своем бледном лице. Взлететь мешает лишь жгучая тянущая боль в животе. Белую розу, что так аккуратно пришита к словно еще никем не тронутому снегу платью, окропляет кроваво-алое пятно. На ее глазах уже давно блестят прозрачные слезы, а к горлу подкатывает ком, грозящийся вырваться из горла и разнестись по огромному залу оглушающим криком. Очередной идеальный взмах рук щедро доставляет новую порцию неистовой боли, и она крепко сжимает синеющие губы. Непрерывными волнами накатывает на нее ломкая слабость, с каждой секундой все больше отнимая крупинки последних сил. А затем еще и еще. Разум все же немного проясняется, когда Нина натыкается взглядом на едва сдерживающую слезы мать, сидящую в зале. Девушка замечает, как сильно ее пальцы вцеплены в подлокотники оббитого бордовым велюром кресла, насколько крепко стиснуты ее зубы от непередаваемого волнения. Живот колет более ощутимо, обрывая что-то глубоко внутри, и с губ Нины слетает беззвучный стон. Девушка плотнее поджимает губы, чувствуя, как их неприятно ссаднит, и нервно сглатывает, неотрывно впиваясь взглядом в такое знакомое и до боли родное лицо, в поисках незримой материнской поддержки. Последний идеально отточенный занос тонких кистей над головой - и пугающий грохот выученной наизусть мелодии, а после... Прыжок в пустоту. Это ее личный полет длинною в целую жизнь… Она спиной ощущает, как в лопатки неприятно, почти до острой боли, впиваются небольшие пуговички заранее подготовленного матраса. Зал сию же минуту взрывается бурными аплодисментами, и неугомонные зрители неустанно выкрикивают ее имя, требуя на последний поклон. Это все для нее. Она, несомненно, заслужила. Другие балерины счастливо улыбаются, интенсивно хлопая и образуя вокруг нее неровный круг. По животу Нины течет кровь. Красная, липкая, горячая. Тома что-то говорит, радостно улыбаясь, глаза его светятся неподдельной гордостью, и он нежно прикладывает руку к ее неестественно  бледной щеке. Никто и представить не может, что с ней творится в этот решающий миг. Такой нужный сейчас кислород рывками поступает в горящие адским пламенем легкие, упрямо не принося ожидаемой легкости. Больно дышать, больно думать, а глаза уже вот-вот готовы сомкнуться . Сейчас ей просто невыносимо  и вместе с тем невероятно обидно. Перед потухающим взором все расплывается кроме одиноко стоящего вдали мужчины. Его темно-карие, почти черные глаза прожигают ее прямым взором насквозь, а на прекрасном аристократичном лице не проскальзывает ни единой эмоции. Смерть. У каждого она своя. У Нины она -такая… — Пора Нина. Пора, - шелестит мягкий утешающий баритон, и девушку вдруг накрывает небывалое отчаяние. «Нет! Не сейчас! Только не сейчас», - безжалостно крутится клубок запутанных мыслей в опустевшей голове. Она ведь стольким пожертвовала, чтобы сейчас стоять на этой сцене и блаженно впитывать в себя полные восхищения овации. «Нет!» Мужчина медленно наклоняется, почти невесомо касаясь ее приоткрытых губ своими. Даря ей мягкий и последний поцелуй, в котором нет и намека на гадкую пошлость. За его широкой крепкой спиной распахиваются огромные черные крылья, по смоляным перьям которых игриво скользит яркий свет от прожекторов и которые нежно, почти по-отечески, укрывают собой ее постепенно остывающее тело. Ей мерещится, что от него мощным потоком исходит безумный аромат мокрого после дождя асфальта и сумрачного хвойного леса. Отчего-то ставшее привычным отчаяние захлестывает с головой еще сильнее, но неожиданно смешивается с непонятным облегчением, смиренно уступая ему медаль первенства. На удивление, теплое дыхание угольной Смерти отдаляется все дальше и дальше, нещадно вырывая, забирая с собой нечто более важное, что у нее есть и когда - либо было, а она не противится. Наоборот, слишком вожделенно предлагает уставшую душу сама. Нина доверчиво, словно самый глупый на свете ребенок, зачарованно протягивает к нему руки в безуспешной попытке ухватиться за край чужого пиджака и этими жалкими попытками вызывая в студеных глубоких глазах насмешливые искринки. -Я испытала… совершенство... Я постигла его...- обессиленно, словно тайную молитву, шепчут в одно краткое мгновение пересохшие губы, а после смело переступает запретную границу на переферии сознания, и ее навсегда поглощает вязкая томная тьма. Аплодисменты продолжают свой бесконечный оглушающий рев.