Художник с пустой душой

— А может ты одинок, потому что убиваешь людей? — Или: я убиваю людей, потому что одинок. (Сверхъестественное) Он был художником… Художником, который рисовал свой мир… Рисовал в реальности, рисовал кровавыми красками, рисовал на грани безумия. Творец, что никогда не пытался навязать миру свое искусство. Он был безумен, он просто сошел с ума. Он уже не отличал свой вымышленный мир от реальности, он продолжал рисовать… рисовать кровью других людей, упиваясь их беспомощностью и смеясь им в лицо. Он выдавливал из них кровь по капле, позволяя видеть им, во что она превращается на чистых и белых листах бумаги. Он вкладывал чужие души в свои работы, запирая их на бумаге, откуда им уже никогда было не выбраться. -Искусство требует жертв, — он повторял про себя эту фразу, как молитву. Кого он убеждал в тот момент? А может, он просто оправдывал этим свои действия? Иногда, в его голове как будто включали свет и сумасшествие отступало, прячась где-то в темных углах сознания, выжидая, когда свет снова погаснет. В такие короткие моменты он понимал, что он натворил. Тогда он просто сидел на полу и курил, выпивая бутылки огненного виски одну за одной… не останавливаясь, не прерываясь. Он долго смотрел в потолок, или окно. Остальное пространство было все завалено картинами, залито кровью, иногда уже начинавшимися разлагаться трупами. Он никогда не мыл пол, зачем? Ведь вскоре он опять приводил несчастных жертв и начинал их мучить. Он только избавлялся от останков несчастных… как и куда он даже не помнил. Он задавался вопросом, почему он стал таким? Почему его не волновало, что у тех, кого он убивал, вполне могли быть дома голодные дети, или больные родители? Что вообще ему давало это занятие? Он долго над этим думал и так никогда и не находил вразумительных ответов. Свет в его голове гас медленно, и потихонечку, безумие снова вступало в свои права. Тогда он снова надевал на себя пальто и выходил на улицу в поисках новых вдохновений и жертв. Его руки уже не отмывались от крови, да и не сильно он пытался их отмыть. Ему было все равно, что его поймают, все равно, что найдут, хотя он никогда и не прятался. В этом чертовом городе, где по большому счету никто и никому не был нужен, его, в общем-то, и не искали. У него не было друзей, не было знакомых, не было любимых, он даже не помнил своих родителей, хотя и был весьма молод. У него не было никаких чувств, он даже не любил те картины что рисовал, да и вообще ничего и никого не любил. Он давно уже не называл себя человеком, или мужчиной. Для него этих понятий просто не существовало, Он был просто местоимением, в полном понимании этого слова, хотя кое-кто, может быть, назвал бы его зверем. Он почти никогда не спал, как питался, не помнил – это все было для него не так уж и важно, вообще для него ничего не было важным. Тогда зачем же он рисовал и убивал? Наверное, просто чтобы занять руки, хотя и на этот вопрос он не мог ответить. Он всегда был один, он никогда не смотрел людям в глаза, по крайней мере, живым. А может именно поэтому он и сошел с ума? Безумный художник, одинокий зверь, загнавший себя в клетку сумасшествия. Некому помочь, некому понять, некому простить… Он медленно умирал в свой комнате, и, как будто издеваясь, в последние минуты жизни, безумие отступило. Тогда он первый раз заплакал. Первый и последний. Он один лежал в темноте комнаты, на полу, среди картин, и глотал горькие слезы. Ему первый раз в жизни было плохо, вся вина свалилась на него в последние минуты, все его одиночество. Он просто тихо плакал… Нет, не кричал, нет, даже не думал… просто первый раз в жизни, он понял, что его душа была пустой.