Пламя раздора

1 — А как он прошел через Завесу? — Про то никому неведомо. Одни говорят, что Берена вели Хозяева мира, другие — что он слово тайное знал или что перстень Финрода указал ему дорогу. — А я слышал, что и Завесы-то никакой не было — болтовня одна, сказки. Просто до Берена никто и не пробовал подступиться: не верили, что пройдут, боялись. — Может, и так. Дальше рассказывать? Тогда не перебивайте. — Молчим, молчим. — Ну, так вот. Выжить Берен сумел, Завесу миновал, да и остался бродить в лесах Дориата. Там и встретил принцессу Лютиэн, девушку красоты невиданной. И полюбили они друг друга с первого взгляда. — А король Тингол что? — Известное дело, не обрадовался, когда узнал, что единственная дочь влюбилась в смертного. — Вот и сделал бы Берена бессмертным. Они ведь, эльфы, вовсю волшебят. Да и королева Дориата, говорят, колдунья. — Станет он тебе с человеком возиться! Они ж для себя только все. — Ради дочки ведь! — А что дочка? Выдрал, да под замок. Долго ли? — Под замок он ее и посадил. Но не сразу. Дальше рассказывать? 2 Хорошо выходит. Совсем, как прежде. Лучше, чем прежде. Так и должно быть, но я каждый раз чувствую невольное облегчение: вот же, не разучился творить! И начиная воплощать новый замысел, невольно замираю на мгновение: получится? Или вспышка нестерпимой боли опять взорвет начатую мелодию, растерзает в клочья? Получится, разумеется, получится! В сущности, вынужденный перерыв, когда мне мешали ожоги от Сильмариллов, пошел только на пользу. Все это страшное время я наблюдал — за Феанором, за Поющими. За их работой. За их поиском, неудачами и успехами. Сначала — тщательно скрывая зависть и горечь: и Пламенный, и майар сохранили то, что утратил я. Потом скрывать стало нечего: я сам увлекался и забывал, что больше не мастер. Забывал все чаще. Пока желание творить не оказалось сильнее страха погубить замысел. Пока я не привык к своей новой Музыке и не принял ее — полностью. А тогда оказалось, что если вовремя отдыхать, боль остается терпимой и не слишком мешает. Что крошечного жучка создать чуть ли не более интересно, чем долину в горах или цепь вулканов. Сил, конечно, меньше требуется, зато сама задача — сложнее. Такой тонкой работой я прежде почти не занимался, и теперь радовался ее новизне. Искал, учился, пробовал. Только вот поделиться радостью было не с кем. Майар-то я о своей беде не рассказывал. Не мог. Слишком привык быть Властелином. Покровителем. Опорой. Привык — и мне нравилась эта Музыка. И еще — майар когда-то пошли за сильнейшим. За первым из первых. За творцом, создавшим свою Тему. И те, что покинули Ангбанд, сделали это, потому что не пожелали творить со мной дальше. Потому что я пел то, что не нравилась им. Но все-таки – пел. А если первый среди Поющих умолкнет, утратит силу — кому он нужен тогда? 3 Душно в Ангбанде! Залы и коридоры, от красоты которых когда-то перехватывало дыхание, теперь кажутся уродливыми. Омерзительными. Как мог я раньше любоваться ими? Нет, они совершенны, их творили настоящие мастера, но от этого совершенства холодеет внутри и по коже бегут мурашки. Недобрая красота. Надменная. Лживая. Как и ее создатели. Как он. Высокие прежде своды нависают над головой, словно пытаются заставить меня согнуться. Или хотели бы раздавить, да нельзя. Пока нельзя. Я не люблю притворяться и все-таки могу, если надо. Пусть с трудом, пусть недолго. Но вот как обмануть Ангбанд? Он-то безошибочно чувствует отношение. И отвечает взаимностью на всякое чувство — любовь, ненависть, равнодушие. Равнодушие… Если бы я мог стать равнодушным! Просто уйти. Забыть. Вычеркнуть эти несколько столетий из своей жизни. Начать все заново. Нолдор не примут меня — и пусть. Есть еще синдар. Есть люди. Если мне когда-нибудь понадобятся помощники и ученики, я их найду. Да только нужен ли кто-нибудь истинному мастеру? 4 — Почему король Дориата не тронул дерзкого чужака? — Лютиэн упросила. Любимая дочь все-таки. Вот Тингол и обещал не казнить смертного. Только и в живых его оставить не захотел. За Солнечным Камнем послал. — Это к Хозяину Метелей что ли? — К нему. Больше ни у кого в мире такого сокровища нет. — Гиблое дело. Неужто Берен пошел? — Пойти-то пошел, да только не к Северному Владыке. В Нарготронд, к королю Финроду. — А что, Финрод знался с Хозяином Льдов? Воевал же с ним, вроде. — Воевал, да. Тогда и пожаловал Барахиру, Беренову отцу, перстень — отблагодарил за свое спасение в безнадежном бою. Обещал отплатить тем же. Вот Берен и явился за помощью к Финроду, кольцо показал отцовское. И король не смог отказать. Но войско собрать им не удалось: испугались эльфы Нарготронда. Всего десятеро отважились на поход, самые отчаянные. А путь их лежал аккурат мимо крепости на Острове Призраков, где правил Саурон Жестокий. 5 Работать руками получается очень долго, конечно. Намного быстрее было бы спеть. Но сил на это пока мало, а замысел — вот он, стоит перед глазами, воплощения просит. Сейчас. Три зала, соединенные арками. Стены, потолки и пол, выложенные мозаикой из мрамора разных оттенков. Белый чертог, черный и красный. Одна за другой ложатся в узор каменные пластинки — ноты в мелодии, которую слышу пока я один. „Нет, Таринвитис, подожди. Увидишь все, когда закончу. Лучше я сам выйду к тебе… позже“. Одна за другой…, а в четыре руки с Феанором было бы… Нет, не лучше. Иначе. И дело не в том, что узор изменился бы — по-другому бы шло творение. Творение — или игра? С угадыванием задумок друг друга, с легким соперничеством. Полусотрудничество, полуспор. Словно дружеский поединок равных — и мастерством равных, и гордостью, и жаждой победы. Игра с огнем. Игра на грани. Опасная. Упоительная. Игра, которой больше не будет. 6 А когда я уйду из Ангбанда, как поступит он? Станет преследовать? Отпустит? Или выместит зло на моем народе? О чем я, впрочем? Как будто что-то мешает ему сейчас. Нет, нолдор Мелькор не тронет. Они полезны ему. А вот я теперь бесполезен. И меня он боится. Боится все больше, по мере того, как теряет силы. Я не майа, я никогда не был ему слугой, а другом быть давно уже перестал. Потому так и давит Ангбанд: чувствует скрытое желание хозяина уничтожить меня. Убрать досадное, мучительное напоминание о том, каким Мелькор был прежде. Пора уходить, промедление опасно, я и так ждал слишком долго! Жаль только, что уйти придется, так и не отомстив. За убитого отца. За искалеченного Маэдроса. За нолдор. За все мои унижения в Ангбанде. А еще — за творца, которого Мелькор убил в себе. За того, кто был моим другом. 7 — Саурон, подари их мне, — Дарглуин облизнулся. — Сам наловишь, — раздраженно ответил Первый. — Эти нолдор проскочили бы мимо крепости, если бы я вернулся позже. — Неправда! — обиженно фыркнул Волк. — Их ведь взяли. Дозорные бдительны — мышь не проскочит. — А еще есть, кому проскакивать? — Саурон приподнял брови и побарабанил пальцами по столу. — Ты не все живое извел в округе… охотничек? — Тебе тоже осталось, не беспокойся, — хихикнул Дарглуин. — Или ты теперь предпочитаешь поединки на Песнях с Воплощенными? — Я предпочитаю заниматься делом, — процедил Саурон. — А на игру с этим пленником времени ушло не так уж много. — Ты его едва не убил. — Я был достаточно осторожен. Он выживет. — Сделаешь из него игрушку? — с любопытством предположил Волк. — Или используешь для очередного опыта? — Там видно будет. Ты синдар мне приготовил? — А ты в подвал еще не заглядывал? — Дарглуин гордо улыбнулся. — Материал отборный, как я и обещал. Я ведь тоже, Саурон, всеми силами… — Хорошо, хорошо, — Первый смягчился. — Старался, верю. И добавил, подумав: — Смертным можешь закусить, если хочешь. Он все равно бесполезен. — И все? — разочарованно протянул Волк. — Не слишком привлекательная добыча. — Ладно уж, остальных забирай тоже. Нолдор мне пока не нужны. Э, подожди! Предводителя оставь в живых. Они все вместе сидят, так что пусть мой певец полюбуется на твои развлечения. А потом я с ним еще… побеседую. 8 Вот оно! Конечно, не совсем так, как я мечтал. Хотелось-то — мчаться над Эндорэ огромной крылатой тенью, заставляя врагов Ангбанда цепенеть от ужаса. Я думал, что стану воплощением безудержного напора и мощи. Чтобы ни преград, ни сомнений. И обязательно навещу тех. Ушедших. Нет, я не тронул бы их без разрешения Властелина. Я бы просто взглянул им в лица. В глаза. Только это. А потом я бы вернулся в Белерианд. Подкараулил бы небесную ладью, вынырнул к ней из-за толстого слоя туч и дохнул пламенем. И любовался бы, как живым факелом полетит вниз аманский майа, в муках теряя плоть. Как разобьется о скалы Тангородрима. А потом можно и с огненной девой на второй ладье разобраться — в таком-то облике. Но вместо этого… Летать мне разрешили только на север от Ангбанда, до границы облачной завесы. Тренироваться. Да так, чтобы никто не увидел: ни орлы, ни майар на небесных ладьях, ни даже Воплощенные. Нолдор-то, когда гибнут — они же в Мандос уходят. Вздумает Намо в их воспоминания заглянуть — и все. А нам нельзя допустить, чтобы Западные Владыки раньше времени узнали о моем новом облике и возможностях. Наш Вала снова приготовил сюрприз для врагов. Жаль, подробностей по своему обыкновению не рассказывает. Так что мое дело теперь — упражняться побольше, да потомство плодить. Что ж, надо, значит, надо, месть подождет. Буду прятаться, пока не придет время. Довольно того, что мой полет увидит Глор. 9 Смертного я оставил напоследок. Подумывал и вовсе скормить его волколакам: у Младших Детей мясо жесткое, да и кровь хуже на вкус. Но очень уж приятно было наблюдать за личным Сауроновым пленником, желтоволосым, что осмелился вступить с майа в поединок на Песнях. Видел я, как он бледнел и грыз губы, когда его спутники один за другим становились моей добычей. Я спускался в подвал не часто — раз в дюжину дней. И не спешил, позволяя жертве подергаться и покричать подольше, а остальным послушать эту музыку. Разглядеть-то они ничего не могли: эльдар неплохо видят в темноте, но только не в подземелье Тол-ин-Гаурхот. Желтоволосый, в отличие от спутников, не жался к стене в ужасе, не пытался заткнуть уши. Держался. Пару раз попробовал даже порвать цепь. Си-ильный… жаль, что враг! Властелин таких ценит. Только вряд ли этого нолдо удастся переубедить. А вот легкую смерть я бы ему подарил, пожалуй. Если Саурон согласится. 10 — Так все спутники Берена и Финрода и сгинули в подземелье Острова Призраков, один за другим. Сожрал их волк-оборотень. На том бы история и закончилась, кабы не Лютиэн. Она девка отчаянная была, под стать любимому. Сбежала из Дориата! Веревку сплела из собственных волос, спустилась по ней, на стражников чары сна навела — и была такова. — Одна? — Одна. Соткала из волос своих плащ волшебный, чтобы красоту ее никто не заметил… — И плащ, и веревка — это сколько же волос-то надо? — Да брось! Сказано же — колдунья! Отрастила, стало быть, волосы. — А вот у нас в селении баба одна есть, так у нее… — Замолкни! Подбрось-ка хворосту лучше, холодает. Рассказывай дальше, дед. Мы не будем перебивать. 11 Я боюсь смотреть на тебя в палантир: ты мгновенно чувствуешь взгляд, даже если работаешь. Словно ждешь его. А может, и ждешь. Я слышу твой зов, отец. Вернее, угадываю. По напряженному лицу, по взгляду — чаще гневному, но иногда такому тоскливому, что я почти готов сдаться. Готов откликнуться. Да нет, не откликнусь, конечно. Нельзя! Хватило и одного раза. Ты дал мне оружие… друг Моргота. Для чего? Пока мне удается использовать его против воинов Ангбанда. Надолго ли? Когда твой дар обернется против меня, отец? Против нашего народа? И что тогда будет — белое пламя сожжет меня? Или попытается подчинить мою волю? Я не задам тебе этих вопросов, отец. Откуда мне знать, что ты ответишь правду, а не попытаешься завлечь меня в новую ловушку? Что ты не воспользуешься переданной мне странной силой. Что я не стану опасен для своих после этого разговора. Ты просчитался, отец. Вернее, вы оба. Нетрудно догадаться, что вы с Морготом действовали сообща. Один подослал майэ, вынудив меня вступить в безнадежный бой. Другой с готовностью „спас“ меня. Но я не сдамся, отец. Твой дар будет служить нолдор — не Ангбанду. Я не могу избавиться от него, но сумею укротить. Я научусь его использовать — без твоей помощи. 12 Как он решился надеть Венец? Он ведь не лгал, говоря, что боится обжечься. Он плохо умеет лгать, я бы почувствовал. И главное — зачем? Бросить вызов мне? Вряд ли: в этом нет никакого смысла, а Феанор, несмотря на горячий нрав, все же не глуп. Ради людей, чтобы они запомнили обе Темы? Но Пламенный столетиями был безразличен к смертным, так с чего ему теперь менять отношение? Ведь он с самого начала знал, что Младшие Дети явятся в Ангбанд. Или мастер отважился на этот шаг от безысходности, такой, когда и страха уже не чувствуешь, и на боль не обращаешь внимания? Но Венец все равно не убил бы его, а способов оборвать свою жизнь у Пламенного и так хватает. Тем более, что теперь я не стал бы мешать. А может, Феанор справился наконец с сомнениями? Сумел принять себя другим, изменившимся, и захотел окончательно убедиться в своей победе? Тогда нам есть о чем поговорить: мы прошли один путь, хоть и порознь. Оба едва не потеряли себя и оба сумели подняться, став сильнее, чем прежде. Поговорить… Я сделал бы шаг навстречу первым, я бы рискнул и, наверное, сумел бы пробить разделившую нас стену. Если бы хотел этого. Когда-то хотел. Теперь – нет. Поздно. Мы могли быть друзьями — как два мастера. Как две схожих личности. Но не как Властелин Ангбанда с бывшим королем нолдор — пока не кончилась война между нашими народами. А она никогда не кончится. Феанор тоже понимает это. Возможно, он действительно надумал уйти. Недаром же Мори просил за него. Но попытаться забрать с собою Венец Пламенный может лишь в одном случае: если он хочет, чтобы его остановили. Чтобы его остановил я. 13 — А тем временем Келегорму с Куруфином наскучило жить в Нарготронде, они в Эстоладе-то к простору привыкли. Ну, и отправились на охоту: дескать, волки расплодились в окрестностях пуще обычного, не иначе как Саурон позаботился. Вот ехали братья, ехали, и к западу от границ Дориата встретили Лютиэн. Увидел ее Келегорм — и влюбился без памяти. — А она? — Она только о своем Берене и думала, от прочих нос воротила, будь это даже эльфийский принц. Ну, Келегорм тоже отступаться от задуманного не привык. Обещал девице помощь, заманил ее в Нарготронд и… Зря фыркаешь, парень. У Древних это не принято. — А что тогда? — Запер ее Келегорм и отправил сватов к королю Дориата. Но Лютиэн и от него убежала. — Опять, что ли, волосы отрастила? — Нет, ей пес Келегорма помог, Хуан. Волшебный он был. Самим богам служил прежде. — Насчет богов точно врут. На землю-то как спустился? — Как спустился, не знаю, а только Лютиэн именно он вызволил. Посадил ее себе на спину и унес из Нарготронда. — На небо? — Нет, в Крепость Призраков. Спасать Берена. 14 Я направился к предпоследнему пленнику. Смертному. Все было, как обычно. Острый запах страха, от которого рот у меня тут же наполнился слюной. И во взгляде человека — восхитительная смесь ужаса и бессильной ненависти. А еще — обреченность. Справа лязгнуло железо: желтоволосый нолдо снова пытался разорвать цепь. Я приостановился: пусть упрямый пленник в очередной раз убедится в своей беспомощности, пусть устанет и сдастся. И тогда я займусь смертным. Не торопясь: это ведь последнее развлечение. Желтоволосого Саурон мне не отдаст. Я улыбнулся человеку, хотя тот, вроде, и не мог в темноте увидеть мой веселый оскал. Потом я нарочито громко облизнулся и подошел ближе, неотрывно глядя в расширенные глаза добычи. Скрежет. Звон металла о камень. Немного другой, чем раньше. И Музыка желтоволосого изменилась: в ней больше не было ни горя, ни отчаяния — только яростная решимость и еще непонятно откуда взявшееся торжество. Я немного замешкался: не хотелось отвлекаться от начатой игры. Язык пощипывало от сладкого предвкушения теплой крови, которая вот-вот хлынет в пасть. А нолдо — что он может теперь? Разве что греметь цепью. Я замешкался — и лишь поэтому Воплощенный оказался чуть-чуть быстрее. Успел ударить меня. 15 „А теперь отправляйся в Ангбанд“. Я говорил мысленно и, судя по Музыке Дарглуина, мое презрение обжигало его не хуже огненного бича. Что ж, заслуженно. „Расскажешь Властелину, как не сумел справиться с безоружным и скованным Воплощенным“. „Саурон, желтоволосый ухитрился разорвать цепь…“ „Как допустил, чтобы нолдо, следить за которым тебе было поручено, освободился“. „Он ведь не вышел оттуда…“ „Как ты загрыз насмерть ценного пленника. Я ведь собирался отправить его к Мелькору в ближайшее время“. „Саурон…“ „Как ты лишился облика — исключительно по собственной глупости. Сколько времени уйдет на восстановление, а, Дарглуин? Или ты думаешь, Властелин станет с тобой возиться после всего, что ты натворил?“ „Саурон, позволь мне остаться! Я могу воплотиться в волка“. „Зачем ты мне, да еще привязанный к звериному облику? Лучше быть одному, чем с таким помощником“. „Саурон, прошу тебя! Я искуплю…“ „Нет, в Ангбанд, в Ангбанд“. „Я буду полезен, Первый. Никакой охоты. Любые поручения. Все, что захочешь. Позволь, Саурон!“. „Что ж, останься пока. Я подумаю, как с тобой поступить“. 16 — Так и помер король Финрод. Голыми руками придушил оборотня, но волк его все-таки погрыз слишком сильно. — И с чего он полез в драку-то? Ясно ведь было, что Берена не спасти. Все равно убьют, раньше ли, позже. — А с того, что он свободным ушел к богам. Не пленником — воином. И клятву помогать Берену исполнил, и жизнь вражью напоследок взял. Герой. — Да-а, герой. И ведь цепь порвал — это ж сила нужна немалая! А без оружия против оборотня… — Эльфы — они еще и не то могут. Не все, конечно. Но этот вон с самим Сауроном отважился сразиться на волшебных песнях. Что ему какой-то там волк! 17 Я здесь, я пришла, любимый! Меня не остановили стражи Дориата. Меня не удержали стены Нарготронда. Не отступлю и сейчас. Тишина. Только звук наших шагов по мосту, ведущему на оскверненный остров, к вражьей крепости. Только плеск воды внизу. Только дыхание Хуана и быстрый стук моего сердца. Никто не пытается нам помешать. Затаились. Подстерегают. Пусть так. Саурон, ты ведь знаешь, что я здесь. И все-таки делаешь вид, что ничего не происходит. Берен – мой, тебе придется его отпустить! Ты слабее Мелиан, иначе давно уже попытался бы вторгнуться в наши земли. Ты боишься ее, Жестокий, а я похожа на мать и многому у нее научилась. Я не хочу сражаться. Но если не останется ничего иного, я выйду против тебя. Как Поющая. А победишь меня — и тебе придется встретиться с Мелиан. Отдай мне Берена, Саурон, и я уйду, и никогда больше наши пути не пересекутся. Отдай мне Берена сам! 18 Как она похожа на мать! Невероятно. Невыносимо. Тот же облик — в ней нет почти ничего от Тингола. Тот же глубокий и сильный голос. Та же мелодия, знакомая до последней ноты. Та же… враждебность Ангбанду. Мелькору. Моему делу. И нечего поддаваться чувствам! Девчонка может нам пригодиться. Хотя бы как пленница, если договориться не выйдет. Хотя договориться я, конечно, попробую. Ради моей Мелиан. Что же на самом деле понадобилось здесь принцессе Дориата? Сейчас выясним. Я послал за незваной гостьей волколака. Потом еще одного, посильнее. И еще. „Саурон, позволь мне привести ее“. Дарглуин. Глаза сверкают, клыки оскалены, шерсть на загривке дыбом. Воплощенное рвение. Я холодно посмотрел на него. „Ты уже загубил одного важного пленника. Эта полукровка нужна мне. Я не хочу рисковать“. „Саурон, это больше не повторится. Никогда! Поверь мне, прошу тебя!“ „Волколаков я уже посылал. От них мало проку“. „От волколаков – да. Но я приведу тебе полукровку“. „Целой и невредимой, смотри!“ „Без единой царапины, обещаю“. 19 — И вот выпускает Жестокий волков из ворот, выпускает, а пес волшебный их душит и ест. Одного за другим. — А чего же Саурон всех сразу-то не отправил? Когда первый посланный не вернулся? — Так ведь мост узкий. — Не настолько же! — А может, у него лишние волки были, а, дед? И вдруг такой случай избавиться… — Уймись, зубоскал! Налей-ка мне лучше: в горле совсем пересохло. — Да это, небось, у него испытание такое было для волков-то! Чтобы, значит, в одиночку с добычей справиться, удаль свою показать. — Может, и так, кто их разберет, колдунов полуночных. Но в конце концов послал Саурон к незваным гостям самого страшного волка. У того даже имя было. Дар… Др… м-м-м… — Драуглуин, вроде? — Да, верно. Язык сломаешь, что за имена у северных этих! Да и у эльфов не лучше. 20 „Здесь пес Оромэ“. Огромный волк подполз ко мне, оставляя на гранитных плитах багровую полосу. Прижался к сапогу окровавленной мордой, прикрыл глаза, хрипло, с трудом дыша. Да, сам он не справится, отдал все силы. Сюда-то еле добрался. Если немедленно не помочь — снова потеряет облик. И теперь надолго. Частые развоплощения никому из нас не проходят даром. „Саурон… Скорее… Больно-то как!“ „Оставь эту плоть, Дарглуин“. „Нет!“ „Оставь. Раны смертельны. К чему зря мучиться?“ „Саурон, спаси меня, ну, что тебе стоит!“ „Не сейчас. Не время тратить силы. Возвращайся в Ангбанд, тебе больше нечего делать здесь“. „За что?! Я же…“ „Ты исполнил свой долг, Дарглуин. Теперь я должен исполнить свой“. 21 Я работал. Прерывался лишь изредка, чтобы наспех поесть и хоть немного поспать. И еще — чтобы наведаться к Феанору. К счастью, он не пытался задержать меня. Даже вопросов не задавал. Похоже, только того и ждал, чтобы я ушел поскорее. И я уходил. Вниз по головокружительно крутой винтовой лестнице, потом бегом по давно знакомым коридорам, потом снова вниз. К мастерским. К моим нолдор. К работе. Главное было — не забыть о мастерах, запертых в каменной ловушке. Вовремя доставить им еду и питье. Здесь, в Ангбанде, эльдар были гораздо чувствительнее к лишениям, чем на воле. То ли Музыка Мелькора отнимала у них силы, то ли просто не было желания цепляться за жизнь. А я хотел, чтобы мои подопечные жили. И занимались делом. Я вглядывался в камни, созданные Алканармо и его товарищами. Совершенство снаружи, а внутри – зло. Словно отравленное лезвие, готовое выскочить из дверной ручки или из стены и ранить неосторожного — есть у Ангбанда такие ловушки, он мне сам показывал. Я рассматривал камни со смесью отвращения и восхищения. Гладил, катал в ладонях, чуть ли не пробовал на вкус. Запоминал — чтобы потом попытаться сделать что-то похожее. Только без червоточины. Настоящее. Я отказался пойти в ученики к хозяевам Синих гор. Но теперь у нас есть свои гномы. Ангбандские. И когда Властелин предложит мне учиться у них, мне будет что показать подгорным мастерам. 22 — Слышь, Быргынз, а кто он, квын этот, что камни тебе таскает для бородатых недомерков? Сотник нехотя остановился. Сильный вожак не станет отвечать на вопрос рядового. Сильному вожаку даже вопрос задать не осмелятся. Но Быргынз был не только сильным — еще и умным. Иначе не носить бы ему бляху сотника. Ссориться с гвардейцами, пусть и рядовыми, не стоило. Эти уруки — не чета другим. Самые смышленые, самые хитрые и драться мастаки. К тому же, в отличие от армейских, которых вместе удерживали только приказы старших, гвардейцы были единой стаей. Сплоченной, опасной. Обученной лично Повелителем Сауроном. — Мори его звать, — Быргынз с облегчением заметил среди гвардейцев давнего приятеля и демонстративно ответил ему. — А про камни — то приказ Властелина, Дынх. — Держится больно важно, — оскалил клыки урук, задавший вопрос. — Как Повелители. А все одно чую — квын. — Он только по запаху квын, а так наш, — отрезал сотник. И сделал пару шагов прочь. — Повадка не орочья, — заявил упрямый гвардеец. Вот же взъелся! Будто этот Мори у него последний бурдюк с косорыловкой отнял! — Дык, у кого из болдогов орочья? — ухмыльнулся Быргынз. — Ясно, что Повелителям подражает, видали мы таких! — Не болдог он, — возразил Ныш, один из старейших уруков, попавший в Аргбад задолго до Властелина Мелгыра. — Бляхи нет, оружия не носит — какой же болдог? Да и не приходил бы тогда сам — прислал кого. — Камни важные, ценные, такие кому ни попадя не доверишь, — сотник демонстративно поправил бляху. — Ты морду-то не задирай, мы пораньше тебя из снаг выбились! — тут же взбеленился гвардеец, затеевший разговор. — И Аргбаду оружием служим, а не камешки кхызадам возим. — Да я позлее тебя в бою буду — спробуем? — Быргынз положил ладонь на рукоять меча. Больше для острастки. Драться с гвардейцем ему совсем не хотелось: за такое не то что из сотников вылететь — голову потерять было легче легкого. — Э-э, не рычите, парни, повоевать всегда успеете, — Дынх решительно шагнул между ними. — С квынами. Они с Быргынзом еще орчатами сдружились, в любой потасовке всегда заодно были, в любой затее рискованной. Между собой тоже, конечно, цапались, не без этого. Но по мелочи, редко когда до крови. — Сколько пленников-то у Мори этого? — Да все его, Дынх. Фенырговских тоже он забрал. Дынх наморщил лоб, сосредоточенно уставившись на свои руки. Согнул несколько пальцев. Опять разогнул. — Неужто тысяча наберется? — предположил наконец. — Нет, тысячи, пожалуй, не будет. Камней мало для тысячи. — Стало быть, сотник? — Не, вряд ли сотник. Разве он кому из болдогов подчиняется? — Не болдогам, — неожиданно вмешался Шабрук, до сих пор угрюмо молчавший. — Повелителю Феныргу. — Нет, — мотнул головой Быргынз. — Не Феныргу вовсе. Самому Властелину. — Тогда он не болдог, — рассудил Дынх. — Болдогам приказывает Саурон. А Властелин — Повелителям. И огненным духам. И драконам. И… мало ли кому еще. — Ты гляди, Быргынз, в оба. Перекинется этот Мори тварью какой — мечом не отмахаешься. — Свою шкуру береги, Ныш, — огрызнулся сотник. — Ему что Властелин велел? Носить мне камни. Так что не перекинется. 23 Я вышел к ним в облике волколака. Так было легче — закрыться звериной мелодией, словно щитом. Думать только о долге. И о том, как сомкнутся челюсти на горле аманского пса. Потом подарю Дарглуину голову Хуана. Мелочь, конечно, но он оценит. И не будет держать зла на соратника, отказавшего в помощи. Поймет и не будет. Хуан попятился. Сообразил, что придется платить за убитых воинов Тол-ин-Гаурхот. Не убежал, впрочем. Постыдился бросить девчонку одну. А та побелела вся, сжала губы, комкая в руках черную тряпку… плащ, что ли? Но взгляда не отвела и ни шагу назад не сделала. Упорная, смелая. Совсем, как мать. Не-ет, не стану я с ней говорить. И смотреть лишний раз не стану. Даже в Ангбанд не понесу сам — пошлю гонцов за Таринвитис, пусть она пленной займется. Тем более, что и крепость теперь оставить не на кого. Я прыгнул – так, чтобы сбить девушку с ног. Оглушить, лишить воли к сопротивлению. Она отшатнулась, теряя равновесие. Вскинула руки — плащ распахнулся, почти коснувшись краешком моей морды. Знакомый запах. И мелодия… такая похожая, такая… Нет! Я отвлекся лишь на мгновение — и не успел заметить, как прыгнул пес. Почти одновременно со мной. Мы сцепились. Он оказался серьезным противником, Хуан из своры Оромэ. Куда более серьезным, чем я ожидал. А все же он не продержался бы долго, если бы не дочь Мелиан, не ее песня! Слишком сильная мелодия для полукровки. И слишком слабая, чтобы послужить оружием против Поющего. Только вот очень… не то, чтобы красивая — манящая. Сладкие чары, ласковый зов, туманное обещание… когда-то я поддался на похожую Музыку. Почти поддался. И так хотелось не противиться ей сейчас, отпустить себя на волю и только слушать, слушать, слушать любимый голос… Хуан навалился на меня всей тяжестью, впился зубами в горло, а песня продолжала звучать. Нежная. Лживая. Предательская. Даже волчий облик не спасал от нее. И змеиный тоже. И обычный мой. — Осторожнее, Хуан! Не убивай его. Пес, впрочем, и так не пытался перегрызть мне горло. Только держал. Но мгновенно сжал зубы сильнее, стоило мне – увы, слишком медленно — потянуться к кинжалу на поясе. — Тебе не вырваться, Саурон, — снова раздался тонкий девичий голосок. — Ты лишишься плоти, вернешься в Ангбанд с позором, и презрение Восставшего станет для тебя вечной пыткой. Шевелиться не стоило: Хуан был настороже. Позвать кого-нибудь? Ирбин и Таринвитис далеко, а от орков и волколаков сейчас никакого проку, да они и так лишнее видели, придется потом… — Отдай мне власть над крепостью, Саурон, — потребовала девушка. — Над крепостью и над островом. Подумала и добавила: — Отдай — и я отпущу тебя. Истинная дочь своей матери! Явилась будто бы за возлюбленным, а теперь хочет власти. Поет нашу Тему — насколько может петь полукровка — и при этом считает меня врагом. Я засмеялся бы, если б мог. Хуан слегка разжал челюсти — видимо, по ее знаку, чтобы я мог ответить. Не хотела девочка открывать сознание для мысленной речи. Боялась. И правильно делала. Что ж, гарнизон все равно нельзя оставлять в живых, а возвести новую крепость легче, чем восстанавливать облик после развоплощения. — Бери, — прохрипел я. Она поверила. И радовалась своей победе — до тех пор, пока я, освобожденный Хуаном, не взмыл в небо летучей мышью. Я спешил к Сосновому Нагорью. К Ирбину. А далеко внизу земля дрогнула, стряхивая с себя хрупкое творение эльфов, и оставленная мною крепость рассыпалась, словно трухлявое дерево от удара. Лютиэн потеряла вожделенную власть, едва обретя ее. 24 Ой, мама! Как это удержать?! Да не нужна мне твоя твердыня, Саурон! Мне Берен нужен! Я только хотела напугать тебя, чтобы ты его отпустил. Кто же знал, что ты согласишься отдать мне крепость?! Она ведь сейчас развалится, Саурон, и Восставший тебя… ну, не знаю, как он поступает с провинившимися майар, но не похвалит уж точно! „Саурон! Стой! Я верну тебе крепость, слышишь?“ Не слышит — улепетывает к своему Мелькору. Трус! „Мама!“ Да разве дозовешьтся кого-нибудь, когда вокруг такой Диссонанс! Не знаю, как этот майа соединял вместе нолдорские мелодии и северные, но едва его сила ушла, они начали разрушать друг друга. Я запела, надеясь хоть чуть-чуть замедлить распад — куда там! Все равно, что тушить лесной пожар пригоршней воды. — Хуан, скорее, найди! .. Я вскакиваю на широкую спину, вцепляюсь в жесткую шерсть на загривке, и мы мчимся — под рушащиеся на глазах своды, по лестницам с крошащимися, ходящими ходуном ступенями. Пес стремительно несется вперед, а я все еще пытаюсь оттянуть неизбежное. С оглушительным треском лопаются стены. Пыль клубится в воздухе, не дает дышать. — Бе-ере-ен! Грохот рассыпающихся камней заглушает зов. 25 — И тут злые чары исчезли, стены крепости рухнули, узники вышли на свободу, а Лютиэн стала искать Берена. — И успела раньше волков? — Так волков-то Хуан поубивал, а которые уцелели, тем уже не до пленников было, свою бы шкуру спасти. Так что Берена принцесса нашла живым. Они вместе похоронили Финрода и ушли бродить по лесам. Волшебный пес к Келегорму вернулся. — А Саурон что? Не стал их искать? — Нет, не стал. Перекинулся летучей мышью, улетел в Дортонион и остался там. Пес-то сильно потрепал его, хоть и не до смерти. — Но как девчонка с Жестоким справилась, вот чего я не понимаю! Он ведь самого Владыки Метелей главный помощник. — Так ведь Хуан помог. Да и ведьма она: кто на нее ни взглянет, тут же или заснет, или влюбится до беспамятства. — Но ведь Саурон… — А что, Саурон не мужик, что ли? 26 „Ирбин…“ Окровавленная летучая мышь почти упала к моим ногам, распластав крылья. Непривычно маленькая по сравнению с обычным обликом Первого. „Саурон! Что у вас случилось?!“ „После. Помоги мне остановить кровь“. Что ж, если я нужен ему как целитель, а не боец, значит, или уже все потеряно, или серьезной угрозы нет. А раз Первый сохранил облик и свою отвратительную привычку командовать, значит, точно потеряно не все. Вовремя он успел. Могло и развоплощением кончиться. Рана-то серьезная… И оставленная клыками. Волчьими? Или только похожими на волчьи? Я вслушался в Музыку. Нет, не волк. Пес Оромэ. И что-то еще там было. Отголосок нежной мелодии, похожей на сладкий яд, на медленно затягивающую теплую трясину. Такое могла создать лишь одна из Поющих. — Отправить гонца в Ангбанд? — предложил я, закончив лечение и дождавшись, пока Саурон сменит облик. Первый ответил не сразу. Повозился, усаживаясь поудобнее. Зачем-то сорвал травинку. Осмотрел. Бросил. — Не надо, — он потер пальцами свежий шрам на шее. — Я сам доложу Властелину… позже. А пока поохочусь тут у тебя. Силы быстрей восстановятся. — Так все-таки, что произошло? — не выдержал я. — Нолдор сумели объединиться с Дориатом? Или Мелиан ухитрилась как-то переманить у них пса Оромэ? — Не Мелиан, — хмуро ответил Саурон. — Ее дочь. 27 „Властелин, я…“ Дарглуин. Тихая, сбивчивая мелодия. И целая буря чувств. Все вперемешку: страх, стыд, досада, обида, надежда. „Я…“, — казалось, он вот-вот признается: „я виноват“. Но майа закончил иначе: „Я исполнил свой долг. Так сказал Первый“. Вот тут я встревожился. Непоседливый и беспечный Дарглуин вполне мог лишиться облика по собственной неосторожности, но вряд ли Саурон стал бы его хвалить за это. „Где он?!“ „Он тоже готовится исполнить свой долг, Властелин“. Еще лучше! „Докладывай, — потребовал я. — Все“. …Финрод? Я не сразу узнал его в образе, показанном Дарглуином. Сильные чары наложил на себя король Нарготронда. Интересно, зачем? Да, все-таки Финрод. Это его загрызли. И виноват в случившемся Саурон, а не Дарглуин. Необычного пленника следовало тут же отправить в Ангбанд, а не гноить попусту в подземелье. Может, на что-нибудь он и пригодился бы. А если и нет, это мне решать. Куда Финрод пробирался-то с десятком спутников? Теперь и не выяснишь. Хотя… „Дарглуин, смертный ведь цел остался?“ „Да, Властелин. Я не успел убить его“. Отлично! Отправлю в Тол-ин-Гаурхот Таринвитис. Сам допрошу этого человека, надежнее будет. И еще полукровка… Как ее-то на остров занесло? Да еще с Хуаном. За Финродом, что ли? Причем тайком от родителей — они бы ее из Дориата не отпустили. Что ж, потолкую с обоими — и со смертным, и с полукровкой. Какая-то связь между ними есть… должна быть. И о Финроде они мне расскажут. „Властелин…, а со мной-то как?“ „Ты, Дарглуин, пока так оставайся. Без облика“. „За что?!“ «Не „за что“, а вместо Алага. Больше пользы будет». 28 — А Келегорм с Куруфином уехали из Нарготронда. Одни говорят, что не стало покоя им, опутанным чарами Лютиэн, и обречены были братья вечно искать колдунью. Другие — что сыновей Феанора из города выгнали. — Это за что же? — Так будто бы это они мутили народ и помешали Финроду собрать войско, значит, они и повинны в гибели короля. — А что, у нарготрондских своих голов нету? Не сами решали, идти им с Финродом или нет? — Да небось, неохота было в трусости своей сознаваться, вот на Келегорма с Куруфином и свалили все. Дело обычное: что ни случись плохого, виноваты кто? Чужаки. Ну, или странный кто, на других не похожий. — Точно так. Вот в моем селении… — Да слышали мы уже про твое селенье! Замолчите все, не мешайте деду дальше рассказывать! 29 Крепости больше не было. Развалины. Груды камней. И свежая могила на холме. Эльфийская. Саурон исчез. Дотянуться до него мысленно не выходило: закрылся наглухо. А в Музыке острова не было ничего необычного. Остатки нолдорской мелодии, почти заглушенные нашей Темой. И все-таки крепость почему-то рухнула. Что случилось-то здесь? Не могла полукровка учинить такое. Мелиан никогда не пела с Ауле, у нее нет власти над камнем, а у ее дочери тем более неоткуда взяться. Трупы – те, что не были завалены полностью, — попадались только волчьи и орочьи. В подземелье я не полезла: вряд ли там нашлось бы что-то заслуживающее внимания, зато из полузасыпанного входа ощутимо несло падалью, несмотря на холод. „Тарис, да что же это такое? — расстроенно спросил Дарглуин. — Почему? Кто?!“ „Откуда я знаю! — огрызнулась я. — Вам доверили крепость, вы ее потеряли, а теперь ты спрашиваешь меня, почему!“ „Я не терял, — обиделся он. — Я только…“ „Неважно. Мчись в Ангбанд, быстро! Надо срочно доложить Властелину“. Полагаться на мысленную речь мне сейчас не хотелось. Во всяком случае, не на острове, где ни с того, ни с сего развалилась крепость. Хотя скорее всего, обрушил ее все-таки Саурон. Вот только зачем? Неужели не было другого способа уничтожить полукровку, если он почему-то не смог взять ее живой? 30 — В Ангбанд, — Берен провел рукой по лицу, словно паутину сметал. Или ото сна пробудился. Все-таки вспомнил. Не надо было нам подходить так близко к Дориату, где земля не забыла клятву, данную человеком эльфийскому королю. Прозвучало слово, вплелось в Музыку — и осталось в мире. Как сторожевая нить паутины: только коснись ее, и не спастись уже, не освободиться. Нельзя было допускать, чтобы Берен коснулся. Увлеклась я, замечталась, поверила в невероятное счастье свое, не уследила. Жили бы спокойно в лесу — вдали от войны, от опасностей, от зла. Только Берен и я. А теперь… — В Ангбанд. Мне нужно идти туда, — в голосе любимого горечь, почти отчаяние. — Не нужно, — я положила ладони на плечи Берену, заглянула в глаза, упрямо пытаясь укрепить, восстановить разрушенное заклятье. Поздно! — Я добуду Камень, — решимость во взгляде. — Как обещал твоему отцу. — Зачем? — я еще пытаюсь бороться, хотя ясно, что любые слова ничего не значат рядом с данной Береном клятвой: не пробить скалу дождевым каплям. — Я с тобой, мы свободны, я никогда не вернусь в Дориат! — Там твои родители. Твой народ. Твой дом. — Там те, кто пытался удержать меня взаперти. Разлучить с любимым. А мой дом теперь там, где ты. — Вернись, прошу тебя! В Дориате ты хоть в безопасности будешь. — Мне не нужна безопасность. Мне нужен ты. — Мой путь лежит в Ангбанд. — Чтобы принести Сильмарилл моему отцу? Ради этого ты собираешься рисковать жизнью? — Я рисковал ею много лет, любимая. Сейчас… мне есть, что терять, и я очень хотел бы вернуться живым. Но вернуться я могу только с Камнем Света в руке. Это мой долг. — Перед Тинголом? Ты не его подданный и ничем не обязан ему! Или передо мной? Но тогда я освобождаю тебя от этого долга. — Нет, любимая. Перед собой. — Что ж. Тогда с тобой иду я. — Лютиэн, тебе-то зачем… — У меня тоже есть долг, любимый. Я спокойно улыбнулась ему. Мне даже страшно не было: я решила все для себя. Давно решила. — Откажешься ли ты от клятвы или сдержишь ее, станешь ли скитаться по земле или бросишь вызов Властелину Севера, у нас один путь, Берен, и судьба одна. Я тоже дала слово. Себе. 31 — И смотрели они, влюбленные, лишь друг на друга, и не слышали ничего вокруг. А Келегорм и Куруфин как раз проезжали мимо, пробираясь к Химрингу. И задумали братья убить Берена и похитить Лютиэн. — Ведьму похитить? А если околдует? — Так ведь уже околдовала: Келегорму жизни без нее вовсе не стало. — Наведьмачила, значит, на свою голову. А не накладывай чары на всех подряд! — Дальше ты будешь рассказывать или я? — Молчу, молчу, дед. — То-то же! Так вот, кинулись на них сыновья Феанора, но Берен воин был умелый да сильный, а уж за любовь свою дрался злее некуда. Поранили его, правда, в том бою сильно, едва не до смерти. — А ведьма что? — Известно что — заклятье сплела. — Еще и Куруфина, значит, приворожила? — На что ей Куруфин? Тут уже из-за Келегорма бед не оберешься. Нет, она рисковать не стала. Очаровала Хуана, пса небесного, к себе привязала накрепко. Отрекся он от прежнего хозяина и помог Берену одолеть сыновей Феанора. — Загрыз? — Нет, убивать братьев они не стали. Прогнали, отобрав у Куруфина оружие и коня, а еще волшебный кинжал Ангрист, который резал железо, словно дерево. — Да проку-то от кинжала супротив Северного Хозяина! Все равно, что в сугроб ножом тыкать! — Э-э, а ведь есть сказание, как Владыку Метелей один эльфийский король обычным копьем то ли мечом поранил. — Ну, поранить, может, и поранил, а все-таки не убил. Говорят, Северный только огня боится, и если с факелом супротив него выйти, да слова правильные сказать, растает он сразу, и следа не останется. — А кто пробовал-то? — Не знаю, кто пробовал. Говорят люди. — Ага. А еще говорят, что ежели умрет Владыка Холода, то все льды и снега, что он собрал у себя на севере, разом растают, и вода вообще всю землю затопит, и никто не спасется. А Небесная Кобылица взбесится и небо напрочь сожжет… — Э-э, мы сказку слушаем или решаем, можно ли Хозяина Метелей извести? — Так сказка-то как раз про него. — Но до него-то еще добраться надо. 32 Я сделала несколько кругов над разрушенной крепостью, размышляя, как лучше поступить. Саурон, наверное, уже в Ангбанде. Мы разминулись и, думаю, не случайно. Будь я сейчас нужна, Первый перехватил бы меня. А раз не позвал, значит, хотел сперва доложить Властелину. Что ж, пусть. Узнаю все позже, от Мелькора. А пока можно и задержаться немного. Например, навестить Ирбина. Он неплохо устроился на Сосновом Нагорье, и я время от времени залетала к нему. Забавно: он не упускал случая подчеркнуть свою независимость, а про Ангбанд расспрашивал с интересом. С жадностью даже. И мне явно радовался. Про Властелина сам говорить старательно избегал, зато слушал охотно. Я как-то сказала Мелькору, что надо бы помочь Ирбину вернуться. Гордый ведь, сам не придет. Устроить бы подходящий случай. Властелин улыбнулся — бывает у него улыбка такая хитрая, когда он что-то задумал, но рассказывать раньше времени о затее не хочет. Не спеши, сказал, случай представится. „Тарис! Как вовремя!“ Черная летучая мышь метнулась ко мне, когда внизу уже зеленели верхушки сосен Нагорья. Я недоуменно вслушалась в мелодию Поющего. Знакомую, но… поверить, что Музыка Саурона может звучать – так?! Словно он развоплотился и только-только начал восстанавливать силы. Хотя облик у Первого был. Раза в три меньше обычного, правда, но все-таки. „Саурон! Что случи…“ „После, после! Ты была в Тол-ин-Гаурхот“. Не вопрос — утверждение. „Была, и теперь…“ „Вернись туда! Там осталось нолдорское оружие, то, что против Поющих. Его нужно доставить в Ангбанд“. А вот и случай для Ирбина! „Ирбин уже на пути туда, — Саурон угадал мои мысли. А может, и сам искал то же решение. — Но у него нет крылатого облика, а верхом добираться дольше. Нельзя, чтобы это оружие снова попало в руки врагов. Слишком много вреда от него“. „Покажи, где ты его спрятал“. „Запоминай. И поспеши, Тарис“. 33 Я сама не поняла, что меня разбудило. Приподнялась на локте, тревожно вглядываясь в темноту. Мокрый нос немедленно ткнулся в щеку. Хуан был рядом. „Где Берен?“ — мысленно спросила я пса. Хотя уже знала ответ. Сердцем чувствовала. „На пути к Ангбанду“. Я села, подтянув колени к груди и зябко кутаясь в плащ. На траве и ветвях поодаль серебрился иней. Только на крошечной полянке, которую мы выбрали для ночлега, его не было. И ветер я попросила обходить наш временный дом стороной. Но костер потух, и теперь все равно было холодно. Конец осени. Я уткнулась носом в теплую шею Хуана, зарылась пальцами в густую жесткую шерсть. Значит, ты все-таки уехал, любимый. Дождался, пока зажила нанесенная Куруфином рана, забрал коня и уехал. Один. Ночью. Украдкой. Берен, Берен, неужели ты и вправду надеешься, что я не пойду за тобой, что от слова своего откажусь? Или — знаешь, что не откажусь, но не хочешь оказаться невольным виновником еще и моей смерти? Думаешь, это ты погубил Финрода? Нет, любимый, не ты. Клятва. Данное когда-то твоему отцу слово. Произнесенное вслух. Ставшее частью Музыки мира. И судьбой. Тебе ли не знать, что это такое, любимый. 34 Братья ехали шагом, давая отдых коню, одному на двоих. Молчали. Слишком много случилось поражений за последнее время, слишком много предательств. Сначала земля Эстолада вдруг стала враждебной к тем, кто очищал ее от тварей Моргота, кто привык доверять ей, кому она почти успела стать домом. И нолдор пришлось уйти, чуть ли не бежать. Без боя: невозможно сражаться с травой и деревьями, с каждым зверем и птицей, с дождем и ветром. Злая воля Врага оказалась сильнее доблести эльдар. Пока — сильнее. Потом — Лютиэн. Отвергла любовь красивейшего из принцев нолдор, отважного воина и охотника. Тайком бежала из города, где ее принимали, как дорогую гостью. Оскорблением отплатила за покровительство и заботу. Заслужила она стрелу, выпущенную напоследок Куруфином, вполне заслужила! Жаль, Берен успел грудью закрыть дочь Тингола, принял удар, предназначенный для нее. И тут вернуться бы, довершить дело… если бы Хуан не помешал! Хуан… Не просто пес — друг. Верный товарищ, соратник, с которым веками делили радости и невзгоды, победы и поражения. Он-то как мог предать?! Да не один раз — дважды. Ведь простил его тогда Келегорм, не прогнал. А пес ответил на великодушие хозяина новым предательством, еще худшим. Напал на своих, защищая дориатскую принцессу и ее человека. Да и жители Нарготронда ничем не лучше: обвинили братьев в гибели безумца Финрода. Даже убить хотели, но Ородрет не позволил. Да не из добрых чувств к сыновьям Феанора — не желал, чтобы кровь родичей пролилась на его земле, опасался навлечь на город зло. И Келебримбор, сын Куруфина, отрекшийся от отца. И нолдор, отказавшиеся следовать за изгнанниками… Молча ехали братья. И когда впереди над деревьями показался темный силуэт огромной летучей мыши, так же молча выстрелил Келегорм, вымещая на вражьей твари горечь, переполнявшую душу. Только оскалился зло и радостно, когда отвратительное создание задергалось и начало падать. 35 Над вершинами сосен скользила крылатая тень, закрывая звезды. Гигантская летучая мышь. Оборотень, питающийся теплой кровью. Слуга Восставшего. Я прижалась к пушистому боку Хуана, не сводя глаз с… твари? Нет, с майа. Как ни мало я разбиралась в мелодиях Темных, сейчас вряд ли ошиблась. Незнакомая Музыка. Не Саурон, к счастью. Какой-то другой майа. Или… майэ, пожалуй. Неужели она меня ищет?! Вряд ли им нужен Берен, а вот виновница падения Тол-ин-Гаурхот — вполне возможно. Я закуталась в плащ, понимая, что это не поможет. Воплощенным глаза отвести нетрудно, а вот Поющую не обманешь. Что же, если она одна… Додумать я не успела. В воздухе мелькнула стрела — я не увидела ее, по мелодии угадала, — и майэ в облике летучей мыши начала терять высоту. „Осторожно! — коснулся моего сознания Хуан. — Это мой… бывший хозяин. Он стрелял“. Пес на мгновение опустил голову. „Подождем, пусть проедут“. „Но Хуан, он сумел ранить майэ! Единственным выстрелом! Или — убить?“ „У него особые стрелы. Развоплотил вряд ли, а вот время на исцеление ей потребуется. Ты запомнила мелодию, дочь Мелиан? Личину такую, как у этой Поющей, создать сумеешь?“ „Личину? Мыши?!“ — меня передернуло. „Иначе к Ангбанду не пройти. Слишком быстро заметят. Сотвори личины, дочь Мелиан. Себе и мне. Не тревожься: Берена мы догоним“. 36 — Где ты тут нолдорского лучника-то найти сумела? — проворчал Ирбин. — Наконечник заклятый… сколько же их еще?! Такую рану быстро не залечить. И боюсь, шрам надолго останется. Он виновато посмотрел на меня. — Пройдет со временем, — я вздохнула. — Не в первый раз. Скверно, если нас опередили, Ирбин. Если они успели забрать оружие. — Вряд ли успели. Не отвлекай меня. И потерпи еще немного. Сейчас станет легче. Я устало прикрыла глаза. Больно было по-прежнему. И досадно до слез. Ладно бы в бою, но вот так нелепо подставиться! Торопилась, только о цели своей думала…, а в результате сама превратилась в цель для стрелка. — Откуда нолдор знать, что Саурон собрал их особенное оружие в Тол-ин-Гаурхот? — спросил Ирбин, закончив. – Тех, на ком он испытывал наконечники, наверняка нет в живых. Орки, если кто-то и попал в плен, рассказать ничего не могли: вряд ли Первый посвящал их в подробности своих изысканий. А случайно наткнуться… Тарис, кто из Воплощенных по доброй воле полезет в подземелья крепости, побывавшей в наших руках? — Полукровка, — я подняла тяжелые веки и посмотрела на Целителя. Слезы, к счастью, уже высохли. — Ты когда-нибудь слышала о воительницах из Дориата? — Ирбин улыбнулся. — Н-нет… — Принцесса явилась уж точно не за оружием. Спасти кого-то хотела, из плена вызволить. Может, и сделала это. После чего поспешила уйти подальше от развалин. Все оружие цело, Таринвитис, и я заберу его: Саурон показал место. Лететь дальше ты сейчас не сможешь, так что жди меня здесь. Да не расстраивайся ты! Все будет, как надо. Твое дело сейчас — восстановить силы. Врагов к тебе не подпустят волки, а я скоро вернусь. 37 — Берен, как увидел перед собой волчару, да с ним мышь летучую, ясное дело, принял их за врагов и совсем уже было изготовился драться. Но Лютиэн сказала волшебные слова, и они с Хуаном снова собой обернулись. И понял Берен, что принцесса не хуже него упорная, так что дальше пробираться им только вместе и вместе головы сложить, ежели Северного Владыку одолеть не получится. А Хуан сказал, что не пойдет с ними, потому что предсказана ему смерть от самого огромного в мире волка, стерегущего ворота Холодной Страны. — Испугался, выходит? — Не испугался, но он же волшебный пес, смышленый, а гибнут зазря дураки одни. — Или герои. — Не-ет, парень! Герои понапрасну не умирают — непременно со смыслом. На то они и герои. — А дальше-то, дед, что было? — Дальше превратила Лютиэн Берена в волка черного, похожего на Др… Длур… Драуглуина, а сама перекинулась снова летучей мышью. И такой у них вид преотвратный сделался, что они, друг на друга взглянув, всякий раз пугались да Хозяина Метелей поминали неласковым словом. Попрощались они с Хуаном и отправились прямиком к Холодной Стране. Долго шли, и в конце концов добрались до Черных Ворот. Там им и заступил дорогу волк, да такой громадный, что в следе его лапы запросто мог бы спрятаться человек. Но Лютиэн снова девушкой обернулась и заколдовала его так, что он уснул. — Зачем усыпила-то? Могла приручить и с собой забрать, как Хуана. Пригодился бы. — И куда с ним потом? Здоровенная же зверюга, хлопот с ней не оберешься, а уж сколько жрет… — Да и заклятье сонное, чай, попроще. А ей, колдунье-то, еще с Северным Хозяином встретиться предстояло. Чего же загодя силы тратить? 38 Венец придется оставить здесь. Когда-то я считал его одним из лучших своих творений. Воплощением гармонии. Думал — соединил Свет и Тьму, изменил судьбу Арды, дал свободу выбора атани. Тогда я верил… ему. И он был доволен: я приносил пользу. Я положил Венец на стол, и мне захотелось вытереть руки, словно я испачкался. Воплощение гармонии? Как бы не так! Воплощение власти! Власти… Моргота. Уничтожить бы, да рука не поднимется. Сильмариллы, живые Камни, беззащитные… теплеют при моем прикосновении, радуются создателю. Разрушить их? Н-нет, не смогу, это было бы предательством. А оставить их в плену у Врага — не худшее ли предательство? Вытащить из Венца? Но этот сразу почует. Мне тогда не уйти живым, и Сильмариллы все равно ему достанутся. Я поднял Венец и надел на голову, преодолевая брезгливость. Поможет он мне в бою? Хватит ли сил пробиться на волю? Я, конечно, могу многое, но против всей мощи Ангбанда устою вряд ли. Взять Камни с собой — с Венцом или без него — верная смерть. Пусть в сражении, но потом-то что? Мандос? Или бесприютные скитания по Эндорэ духом, лишенным плоти? А не брать — что за жизнь меня ожидает, когда пробудится Клятва? А она пробудится точно, если я оставлю Сильмариллы здесь. И мальчишки мои — они ведь тоже клялись… Нет, Ангбанд не отпустит, даже если я сумею уйти. Я сам приковал себя к нему, когда создал Венец. Когда соединил две враждебные друг другу Темы. — Будь ты проклят, Моргот! — прошептал я одними губами. — Моргот! — эхом откликнулся кто-то сзади. И тут же осекся испуганно. Я обернулся. 39 — Это не Моргот, — сказала я. Вслух, не таясь. Мысленной речи Берен не слышал, как ни старалась я научить его. Только чувства улавливал, и то не всегда. А шептать не стоило: слух у того, кто стоял перед нами в черном венце с тремя светящимися камнями, был тонкий. Эльфийский. Я знала, кого искать в Ангбанде. С самого начала знала. И когда мы миновали ворота, уверенно шла туда, куда вела крепость. Враг, как ни злы его деяния, остается Поющим. Творцом. И Тема его, пусть грубая и тяжелая, а все-таки Музыка. И дом свой он обустроил подобно другим создателям мира, хотя вряд ли признался бы в этом даже себе. Коридоры. Лестницы. Снова коридоры. Странная смесь уродства и красоты. То повеет откуда-то свежестью, ароматом хвои — то гнилью потянет. То кое-как обтесанный камень вокруг — то мозаика и тонкая резьба. То привидится окно с затейливым витражом, а приглядишься — пляшут на грязной стене тени от факела, да и все. Отвернешься разочарованно — и самым краешком глаза поймаешь вскользь: нет, все же витраж. Только вот прямо на него посмотреть не выходит: прячется. Словно играет Ангбанд с тобой. Или испытывает? А потом был вход в башню. И длинная лестница, спиралью уходящая вверх. И орки, сидящие возле двери. Увидели нас, вскочили, рассыпав что-то по полу… обломки костей. Я еле успела остановить схватившегося за оружие Берена: воины Восставшего не собирались на нас нападать. Наоборот, отсалютовали. За майар приняли. Не эльфийку и человека увидели перед собой — летучую мышь с волком. Мы, похоже, были у цели: узор на двери не изменился, когда я на него посмотрела. Значит, эльфийский узор, не ангбандский. И я догадывалась, что за мастер создал его. Я положила на створки ладони, вслушалась. Заперто. Но там, внутри, кто-то был. Не просто кто-то. Тот, кого я искала. Я провела пальцами по резьбе. Что чувствовал мастер, создавая ее? Какая мелодия звучала в его душе? О чем тосковал он, на что надеялся, чему радовался, кого любил? Я прикрыла глаза, заставив себя забыть об орках, опасливо косящихся на нас, о Берене, напряженном, готовом к схватке, о Враге и его майар, которые в любой момент могли почуять наше присутствие, если еще не почуяли, о цели нашего отчаянного похода, о себе самой. Как учила меня когда-то мать. Я становилась – им. Мастером. Королем нолдор. Убийцей. Героем. Другом… Да, другом Восставшего, так и было. Створки чуть потеплели… дрогнули… приоткрылись. 40 — И прошли они через ворота, и долго спускались по лестницам, пока не оказались в самом глубоком подземелье… — Постой, дед, а ворота, что ли, открыты были? — Так их же волк сторожил. — Не устерег ведь. — Ну, такой сильной колдуньи, как Лютиэн, не рождалось в мире ни до, ни после. Никто из чужих не смог бы пройти через те ворота, а она вот сумела. И Берена провела. — А что Владыка-то Северный? — На троне сидел, как положено. В длинном черном плаще. Волки у ног, змеи, чудовища разные. Вокруг — ледяные статуи: все, что осталось от замороженных насмерть пленников. А корона на Владыке была железная, и в ней сияли три Солнечных Камня. 41 Итак, Тол-ин-Гаурхот пал. Не к врагам перешел — обратился в руины. Почему Саурон так поступил? Понял, что невозможно исправить мелодию, искаженную аманскими эльфами? Возможно, но зачем тогда было тратить силы и время? Не проще ли сразу уничтожить испорченный остров и перейти к другим делам? Впрочем, Саурон мог использовать крепость для решения временных задач. А когда закончил — сравнял Тол-ин-Гаурхот с землей. Только странно, что не послал ко мне никого с докладом. Торопился? Или хотел сперва разобраться сам в каком-то вопросе? Но вот зачем понадобилось вместе с крепостью уничтожать гарнизон? И где полукровка, из-за которой лишился облика Дарглуин? И смертный, который при Финроде был? Думаю, из-за этих двоих Саурон и молчит. Вину свою искупить хочет, что пленного короля Нарготронда не отправил в Ангбанд, умереть позволил. Что ж, понимаю. И торопить не стану: пусть трудится. Доставит ко мне полукровку и человека, когда они будут готовы говорить. А может, и договариваться. Дарглуина я отправил на разведку: чем переживать из-за утраты облика, пусть делом займется. Майа обрадовался заданию. И вряд ли только как избавлению от скуки. Хочет заслужить новое тело, а не ждать веками, пока восстановятся силы. Думает, будто я медлю с помощью потому, что решил его наказать. Что ж, рано или поздно я найду способ вернуть себе все былые возможности. Пока придется обходиться тем, что есть. Воздействовать на материю мира — не не Музыку. Между тем, Белый и Черный чертоги готовы. Остается закончить Красный. Не нравится мне, каким он выходит: не хватает чего-то. Огня, что ли? Тусклый получается Красный чертог. Застывший. И надо вдохнуть в него жизнь, заставить камни полностью раскрыть свою сущность. Я приказал Ангбанду не пропускать ко мне никого, даже от мысленной речи закрылся, чтобы не помешали. И принялся за работу. 42 — Да, я не Моргот, — усмехнулся тот, кто стоял перед нами. — А вы не его майар. Так что личины эти вам ни к чему. Кроме меня, вас здесь никто не увидит. Не Враг? Но… это ведь Сильмариллы? Я быстро взглянул на Лютиэн, с облегчением увидев любимое лицо вместо жуткой звериной морды. Она едва заметно кивнула. — Приветствую тебя, король нолдор, — от звонкого голоса принцессы, казалось, даже Камни засветились ярче. Король нолдор? Фингон? Здесь?! Наш собеседник, похоже, удивился не меньше меня. Замер, пристально глядя в глаза Лютиэн. Она не отвела взгляда. — Я дочь майэ Мелиан, — негромко объяснила принцесса. — Она рассказала мне о тебе, Феанор. Повернулась ко мне и добавила виновато: — Я дала маме слово молчать. Феанор… Создатель Сильмариллов! Герой древних сказок и наших детских игр. Ожившая легенда. Я смотрел на него с жадным любопытством и недоверием. А он едва взглянул на меня — равнодушно, надменно. Повернулся опять к Лютиэн. — Дочь майэ — и человек. Необычно. Как же вы оказались здесь? Что вело вас? „Любовь“, — хотел я ответить ему. — Клятва, — сказали мы с Лютиэн хором. 43 — Тут по воле Владыки Севера рассеялось колдовство эльфийской ведьмы, и увидел он, какая она красавица. — И тоже ее полюбил? — А как же! Сказал, что в жены возьмет. Но сначала пусть, мол, она выполнит три задания, докажет, что достойна этого. А если не выполнит, заморозит ее Хозяин Метелей, в лед обратит. — А Берен что же? Стоял и смотрел на это?! Да я бы… — Что „ты бы“? Полез с ним драться? Он бы тебя плевком перешиб! — Дальше рассказывать или как? Тогда слушайте. Берен, пока Лютиэн Владыку Снегов отвлекала, все примеривался, как бы к волшебным камням половчей подобраться. Он-то личину не потерял. А Северный с колдуньи глаз не сводил, про волка-то, с ней пришедшего, и забыл совсем. 44 Клятва, значит. Клятва добыть Сильмарилл. Унести из Ангбанда и отдать Эльвэ Тинголу. Станет ли Мелькор воевать с Дориатом? До сих пор он их не трогал, даже когда ему очень важно было найти врагов для своей армии. Значит, они ему зачем-то нужны. И принять решение о нападении на Тингола ему будет непросто. Может, он еще и переговоры затеет. Итак. Я передаю Сильмариллы этой парочке. Они торжественно вручают один из них Эльвэ и тут же скрываются с двумя остальными. Мелькор думает, что все Камни в Дориате. Пока он будет пытаться запугать Тингола и Мелиан или торговаться с ними, Лютиэн с женихом успеют уйти достаточно далеко. Принцесса неплохо умеет прятаться: вон даже до Ангбанда добралась и разгуливает, как у себя дома. А человек… Я оценивающе посмотрел на него. Воин. Видно по цепкому взгляду, по спокойной уверенности в движениях, по ухваткам. Опытный воин. Но молод еще, только в волосах проседь. Данное слово он держит, раз уж пришел сюда, больше жизни им дорожит, и не только своей жизни. Хорошо. Этот сумеет скрыться. Сумеет уберечь Сильмариллы. И вернет их, когда я потребую. Даже Морготу не придет в голову искать Камни у смертного. Да и не уследишь за всеми, хоть целую стаю воронов подними на крыло. Сколько таких бродяг в разоренных орками землях? Отчаянных одиночек, которым нечего терять, кроме жизни, и не на кого надеяться, кроме как на себя. Не имеющих ничего — лишь потрепанную одежду, оружие да флягу с водой. Бородатых, обветренных, с руками, покрытыми… Э! А на пальце у него — как я сразу-то не заметил?! — Откуда у тебя перстень Финрода? 45 — Там холм над Сирионом, — закончила я тяжелый для всех рассказ. — Земля чистая, ее не успело коснуться зло. Мы похоронили короля Финрода, как… как смогли. Феанор почти не задавал вопросов, только слушал. — Я не видел ничего этого, — глухо проговорил наконец король нолдор. Отвернулся к окну, сцепив за спиной руки. — Как же давно я не… Он резко замолчал. У меня сжалось сердце. Вспомнился рассказ мамы о встрече с Пламенным. Нет, не по своей воле мастер здесь! Обманул его Враг, завлек ложной дружбой, а потом… Потом достаточно было сказать: слушайся или я уничтожу твоих сыновей, твой народ. И этот венец на голове — утонченное издевательство, знак несуществующей власти. Не венец на самом деле — ошейник, сдавивший горло. Если бы я могла хоть чем-то помочь! Еще и Финрод погиб… Конечно, Феанор оставил племянника в Арамане вместе с другими. Обрек на унизительное возвращение или гибель во льдах. Но тогда он был в гневе, горевал об отце, спешил. А потом — мучительный плен в Ангбанде, страх за близких, вынужденное бездействие. Пламенный мог… должен был измениться! Я стояла, пытаясь найти слова. Поддержать, утешить. И тут мастер обернулся. Глаза у него блестели, но не от слез. Мне стало не по себе от этого острого взгляда. — Я дам вам Камень, — сказал Феанор. — Если выполните три условия. 46 — И какие задания дал ей Северный? — Первое — спеть перед ним. О голосе-то ее серебряном слава аж до самого Ангбанда докатилась. Дескать, соловьи — и те, когда его слышали, умолкали от стыда, что не могут сравниться. Второе задание — спрятаться так, чтобы Владыка ее найти не сумел. Ну, Лютиэн глаза-то отводить всегда горазда была. Справилась и с этим заданием. А третье — рассказать сказку, да такую затейливую, чтоб удивить самого Хозяина Метелей смогла. — Эка! Он же все небо и землю видит — от звезд до подземелий самых глубоких, а родился прежде Древних еще. Чем удивишь такого? 47 Я с трудом сдерживался, чтобы не показать неуместной сейчас радости. Принцесса едва не плакала: то ли горевала о Финроде, то ли вспомнила, как испугалась за Берена. Принцесса, которая в одиночку победила Саурона! Сильнейшего из майар Ангбанда. Теперь-то я понимаю, почему Мелькор предпочитал не трогать Дориат. Если на такое способна дочь Мелиан, полукровка, какой же мощью должна обладать мать! А Восставший потерял часть своих майар. И вряд ли захочет лишиться остальных. Мелькор станет искать Сильмариллы сам: не признается же он подручным в своем промахе. Вороны и летучие мыши мало на что годны, если только он ими не управляет. Глазами скольких разведчиков он способен смотреть одновременно? Вряд ли многих, тем более, что он ослабел. А потом его ждет неприятное открытие: один Сильмарилл окажется у Мелиан, еще два — у ее решительной дочери. Это если Восставший вообще сумеет найти Камни. Преследовать меня ему будет некогда. Да если бы и попытался — не в том он теперь состоянии. Не станет же он рисковать своими землями, отправляя в погоню за мной одних балрогов. А кроме него, они, сколь я знаю, не подчиняются никому. Это шанс! Мой единственный шанс остаться в живых и освободить Сильмариллы. 48 — Вы заберете все три Камня, — решил Пламенный. — Один отдадите Тинголу – так, чтобы при этом присутствовало как можно больше народу. Чтобы об этом говорили. Потом незаметно покинете Дориат и скроетесь с двумя оставшимися Сильмариллами. Они не должны попасть в руки… Мелькора. Никогда. — Феанор, я тоже скорблю о Финроде, — осторожно начала я, —, но ты хочешь от нас… — Клянитесь! — перебил меня Пламенный. — Или не получите ничего. Мы поклялись. — Второе условие: никто не должен узнать обо мне. Ни где я, ни о том, что я вообще жив. Придумайте историю, как сами добыли Камень, как отобрали его у Моргота. Последнее слово он произнес как будто с наслаждением. Словно долго сдерживал чувства, а теперь смог дать им волю. — Клянитесь. Берен быстро взглянул на меня. Я кивнула. То, что мы сумели добраться сюда, уже казалось невероятной сказкой. Не так уж трудно придумать ей продолжение, когда мы окажемся далеко от Ангбанда. Если окажемся. — И третье. Те два Камня, что останутся у вас, вы вернете мне по первому требованию. На этот раз мы поклялись сразу. Почти с облегчением. 49 — Тут вплела принцесса в свою сказку слова волшебные, так что погасли все факелы в Ангбанде и огонь в очагах, и стало совсем темно, только Солнечные Камни светились в короне Северного Владыки. А Хозяин Снегов и говорит: ничего, мол, нет удивительного в твоей сказке, давай другую. А принцесса ему: наклонись ко мне, уж больно трон у тебя высокий, а сказка моя такая, что ее громко рассказывать нельзя. Он наклонился к ней, а Лютиэн снова колдовство навела, так что все слуги Северного уснули. А он засмеялся и говорит: скучная, дескать, у тебя сказка, даже слушатели не выдержали, еще попробуй. А колдунья ему: закрой глаза, Владыка, так сказку мою слушать сподручнее. Ну, Северный глаза-то закрыл, а она ему на голову свой волшебный плащ и набросила. Тут от чар ее погрузился Хозяин Метелей в сон и упал со своего черного трона, а железная корона скатилась с его головы. 50 Не ожидал, что это окажется так трудно. Думал, счастьем будет вырвать Сильмариллы из цепкой хватки гвэтворна. А как взялся за инструменты, понял, что не могу. Рука не поднимается. Не только Тема Восставшего в этом металле — я сам когда-то коснулся его, пробудил, придал форму. Он и мой тоже. Мы с Мелькором давно перестали быть друзьями, но наше общее творение осталось прежним. Свет и Тьма сплетены в едином узоре, как века назад, и нет им дела до вражды создателей. К тому же, Восставший сразу почувствует, если повредить Венец. И вмешается — он умеет действовать стремительно. От моей башни до выхода из крепости далеко, можно и не успеть. Я быстро обвел мастерскую взглядом. Собираться было некогда — только инструменты в мешок сунуть и мечом опоясаться. Творения мои… что ж, создам новые. На свободе. — Идем к воротам, — велел я Лютиэн. — Верни личины, и для меня какую-нибудь создай. За дверью орки. Увидят меня — увяжутся следом. А убивать их рано. Она кивнула. — Повелитель Саурон! — хором гаркнули ангбандские вояки, как только мы вышли. Ну, Лютиэн, ну, удружила! Спасибо, хоть не Мелькора из меня сделала! — Убирайтесь в казармы! — рявкнул я. И на всякий случай добавил: — Приказ Властелина. Тварей как ветром сдуло. А мы пошли к Тангородриму. Облик Саурона оказался как нельзя более кстати. Воинов, охранявших ворота, я отослал тоже. Путь был свободен. Я держал Венец на вытянутых руках и все никак не мог решиться разрушить его. Сильмариллы стали его частью. Вытащить их из гвэтворновой оправы — все равно, что растение с корнем из земли вырвать. Погаснут Камни. Умрут. Или – нет? Проверять было страшно. А медлить — нельзя. — На, бери, — я резким движением протянул Венец Берену. — Пусть пока так остается. И уходите. Скорей! Руки человека напряглись, задрожали в тщетном усилии удержать — и Венец со звоном покатился по полу. — Слишком… тяжел, — выдохнул Берен. — Тогда — сам вынимай Камень, — отрывисто приказал я и отвел взгляд, чтобы не видеть, как смертный опускается на колени рядом с Венцом и достает нож. Не видеть… словно это могло помочь. Словно я не чувствовал, как гнется, теряя форму, тонкое металлическое кружево. Казалось, это мое тело терзает сталь. Сталь, впитавшая силу Пламени. Такая знакомая мелодия… Ангрист?! Кинжал, выкованный мной для Куруфина! — Что ты сделал с моим сыном? — спросил я тихо. 51 Рука дрогнула, и темно-красная мраморная пластина вместо того, чтобы занять свое место в узоре, упала по пол. В спокойную и уверенную Музыку крепости внезапно вплелась новая мелодия — тревожная. Нет, яростная! Я замер, вслушиваясь. Что-то было не так. В Ангбанде? С Ангбандом? С кем-то из моих майар? Н-нет, не это. Не здесь. Что-то менялось — рушилось? — в Эндорэ. Не плоть земли, не материя. Музыка рвалась по-живому! Я пошел к выходу, забыв о незавершенной работе. Побежал бы, если бы мог. Поющие Амана! Но как они смогли подобраться? Мы же следили за побережьем! Да майар и не по силам так ломать мою Тему, а приближение Валар мы бы точно заметили. Единый? Решил вмешаться сам в дела сотворенного мира? Но почему сейчас? Сбросить бы облик, слиться с Музыкой Арды… помешать… защитить! Никогда еще так остро не чувствовал, что лишился этой возможности! И никого из майар нет в Ангбанде, кроме Алага с Глором, а от них мало толку. Да и другие-то — что сумеют сделать? Только я мог бы. А я заперт в изувеченном теле. Бессилен! И… И значит, должен придумать что-то другое, пока не поздно. Придумать и сделать! А для начала — хотя бы выяснить, что происходит. Я, стиснув зубы, шел к Тронному залу. Так быстро, как только позволяла искалеченная нога. Успеть! 52 Прочным был гвэтворн, металл, созданный мелодией Тьмы. Прочным и неподатливым. Не сломать, не согнуть, не разрезать, не расплавить. Только двое могли бы. Создатель и его друг, который услышал и пробудил душу металла, вплел в кружево Тьмы капли Света и Пламенем скрепил их союз. А теперь хотел разорвать его. Пусть не сам. Но гвэтворн чувствовал его волю — и покорялся. Медленно, неохотно, с жалобным стоном покорялся другому металлу. Тоже несущему волю одного из Двоих. И силу Пламени. Распался узор — словно пальцы, бережно державшие Сильмарилл, разжались. И первый из трех Камней выкатился на ладонь человеку. Замерцал испуганно, но от чужой руки шло тепло. Державший не был врагом. И друг Создателя тоже был рядом. Желал этого. Что же, значит, все правильно. Свет снова стал ровным и ярким. Сильмарилл признал нового хозяина. Берен начал осторожно отгибать зубчики, державшие второй Камень. — Что ты сделал с моим сыном? Человек поднял голову. Пальцы крепче сжали рукоять кинжала. — Я не… — Твои сыновья живы! — вмешалась Лютиэн, быстро шагнув между ними. — Я покажу тебе, как все было. Воздух, и без того горячий, раскалился так, что обжигал легкие. Пламя Тангородрима за прозрачной преградой рванулось вверх. Пол дрогнул. 53 Тангородрим пробуждается. И еще… Венец! Я почувствовал это, даже не дойдя до трона, только переступив порог Зала. Здесь, в сердце моей Темы, любые мелодии Ангбанда звучали отчетливо. Не ошибешься. Венец попал к врагам? Но каким образом? А даже если и так — его невозможно разрушить. Во всяком случае, против воли создателей. Феанор! Он осмелился поднять руку на наше творение! На мое Эндорэ! Что ж, попробуй — теперь! Я потянулся к Венцу — к тому, что еще от него осталось. Не к Сильмариллам. К гвэтворну. Металл отозвался мгновенно, с привычной готовностью. Принял мою волю. 54 Люди могут лгать. Эльдар тоже. Но солгать в мысленной речи невозможно. — Вынимай остальные Камни, — велел я Берену, когда Лютиэн закончила рассказ. Принцесса обессиленно прислонилась к стене: осанвэ в Ангбанде давалось ей нелегко. А ведь еще и личины приходилось поддерживать. Стоило мне немного отвлечься, и вместо истинного облика этой парочки я видел летучую мышь и волка. Человек снова уселся на пол и склонился над Венцом. Я ненавидел его сейчас. И его, и эту полукровку, из-за которой мои сыновья наделали глупостей. Только вот чувствам поддаваться было нельзя. Терпел же я Финголфина столько лет! И Мелькора с его майар. И пленных мастеров с их глупым упрямством. И орков. Потерплю и на этот раз — недолго осталось. Мы еще встретимся, и тогда мне не нужно будет сдерживать гнев. „Успокойся“, — обратился я к Тангородриму. Вулкан чувствовал мое настроение и не спешил утихомириваться. „Позже, — убеждал я его. — Это будет великолепное извержение, но — немного позже“. Когда Лютиэн с Береном отойдут достаточно далеко. Кстати же, и Мелькору будет чем заняться вместо погони. Иначе ему долго потом придется восстанавливать Ангбанд. Я усмехнулся, представив лицо Восставшего, когда он получит мой прощальный подарочек. И тут Ангрист, кинжал, способный резать металл, словно мягкую древесину, внезапно сломался. Осколок отлетел, чиркнув меня по щеке. Не успели! — Уходите! — я быстро наклонился и выхватил у Берена Венец. Два Сильмарилла все еще были в нем, правда, один еле держался. Вытащить? Нет, уже некогда. — К воротам, скорее! — выдохнул я. — А ты? Я торопливо огляделся и покачал головой. Пламя Тангородрима опадало, но слишком медленно. Стоило его отпустить, и из Ангбанда было бы уже не выйти. Во всяком случае, этим двоим. — Я остаюсь. Да бегите же! Он узнал! 55 — И тогда взял Берен волшебный кинжал и вырезал Солнечный Камень из железной короны. — Погоди, дед, а держал-то он его как? Сказывают, горячи те Камни, как уголья в костре, даже сам Владыка Северный, когда вставлял их в корону, все руки напрочь пожег. — Да остыли они давно в той короне! Она ж холоднее льда! — Может, остыли, а может, колдунья их остудила, а только Берен жара не почувствовал. И решил на радостях все три Камня с собой забрать. Пожадничал, стало быть. А кинжал возьми, да и сломайся! Отлетел от него осколок, задел щеку спящего Хозяина Метелей, тот просыпаться начал. И все его слуги тоже. Так что пришлось Берену с Лютиэн уносить ноги. 56 Я знал, куда мне идти, даже если бы Ангбанд не вел. Туда, где мне один раз уже учинили допрос. Тогда еще друг. Или тот, кто хотел, чтобы я считал его другом. Тангородрим я успокоил, только вот время упустил. Не уйти уже. Все, что остается — отвлечь Врага, не позволить ему заметить парочку Воплощенных, бегущих прочь от ворот. Пока он изволит гневаться на меня, ему не до полукровки с человеком. А я позабочусь о том, чтобы он разозлился еще больше. Я шел достаточно медленно, чтобы заставить Восставшего ждать. Но достаточно быстро, чтобы он не заскучал. Венец я держал на вытянутой руке. Очень хотелось отшвырнуть его или хоть завернуть во что-нибудь. Касаться гвэтворна было теперь неприятно, даже пальцы заныли. Твоя, что ли, работа, Моргот? Зря стараешься! Это мой узор. Мое творение. Ты-то сумел создать лишь бесформенный кусок металла. Венец поможет мне, и ты ничего не сможешь сделать. На этот раз я не выйду живым из Тронного зала. Но не только я. Очень кстати я взял с собой меч! 57 Что сказать ему? Что теперь изменят слова? Поздно. Не надо было приводить его в Тронный зал. Отдать приказ оркам, и все. Потом бы мне доставили его голову. Или… нет. Ее тоже — оркам. Сразу. — Зачем? Я спросил это почти против воли. Я вообще не собирался с ним говорить. Только в глаза посмотреть… предателю. Напоследок. Феанор молчал, стоя по ту сторону огненной расщелины. В трех шагах от нее. Не опускал головы, не отводил взгляда. — Зачем? Собственное творение… наше общее… как ты мог?! Хотелось, чтобы это прозвучало бесстрастно. Холодно и надменно. А вышло — хрипло, с явным трудом. И дыхания не хватило. Лучше б молчал, чем так. Феанор провел рукой по щеке, осмотрел ладонь, вытер кровь о край туники. Резким движением надел на голову изуродованный Венец. Усмехнулся: — У тебя же и научился. Я сжал подлокотники. Я не видел больше его лица: перед глазами стало черно. Только языки пламени между нами — расплывающимися багровыми пятнами. — Ты… понимаешь, что натворил? — Освободил Сильмарилл из-под твоей власти… Моргот. Жаль, пока только один. 58 Перед воротами лежал волк. Громадный, черный. Тот самый, которого Лютиэн усыпила, чтобы войти в Ангбанд. Он уже не спал. Лежал и смотрел на чужаков, приоткрыв пасть, словно ухмыляясь злорадно. — Сейчас, — одними губами шепнула Лютиэн Берену. Развернулся волшебный плащ, зазвенел серебряный голос, успокаивая, затуманивая сознание, навевая сладкую дрему. Веки зверя дрогнули, опускаясь, морда уткнулась в лапы. — Идем, Бе…– договорить девушка не успела. Метнулась откуда-то сбоку огромная тень. Бесшумно, стремительно. Лютиэн потеряла равновесие, покатилась по каменистой земле. — Не тронь ее! Берен успел: прыгнул между девушкой и вторым волком, похожим на первого, словно отраженье в воде. Выставил вперед кулак с зажатым Сильмариллом. — Прочь, тварь! Я сожгу тебя! Зверь обернулся, неистовой злобой сверкнули золотые глаза. Челюсти с хрустом сомкнулись на руке смертного. 59 Финголфин не сумел с тобой справиться. Но я не Финголфин, Моргот! И я больше, чем просто нолдо. Тебя когда-то едва не уничтожила Унголианта, а я убил ее. Да и тебя мне побеждать доводилось. На тренировках. Я очень хорошо тебя знаю, Враг. Все твои любимые боевые приемы. Вряд ли ты придумал что-нибудь новое с тех пор, как мы в последний раз скрещивали мечи. А еще на мне Венец. Он не оружие, разумеется, он всего лишь дает своему обладателю власть над материей. Почти такую же, как у тебя, если уметь им пользоваться. Я умею. Силы Пламени, вложенной в меч, достаточно, чтобы серьезно ранить тебя. Венец поможет тебя убить. Только бы клинком дотянуться — один-единственный раз. Этого хватит. Я вытащил Наромбар из ножен и пошел к трону, глядя в глаза Врагу. Мелькор не шевелился. Словно не видел меня. Словно мысленно был не здесь. Затевает что-то? Пускай! Осталось-то — перескочить огненную полосу перед троном и взбежать по ступеням. Прыгнуть я не успел. Языки пламени взметнулись вверх, разбрасывая пурпурные искры. И опали. Из щели в полу показались балроги. Не меньше дюжины. Встали стеной между мною и Морготом, заслонили его. Трус! Я не верил этому до последнего. Думал, он все же решится – сам. Не станет прятаться за чужие спины. Ну, хоть теперь! — Тру-ус! — закричал я, срывая голос. — Лжец! Предатель! Бейся со мной! Бейся сам! Возьми оружие, Моргот! 60 Это и есть мое оружие, Феанор. Ты, видно, забыл. Мы не раз фехтовали, верно, но для меня это было только игрой. Одним из способов ощутить мир так, как вы, Дети. И не больше. А сейчас… Поющему — биться на мечах с Воплощенным, как равному? Смешно! Не менее смешно, чем считать Воплощенного другом. Доверять ему свои мысли. Делиться тревогами. Творить с ним вместе. Да, только это мне и осталось теперь — смеяться. Над собой, над тобой, над нелепой этой мелодией. Смеяться и смотреть на мечущиеся багровые пятна. На танец балрогов. 61 — А волк, как увидел Солнечный Камень, так и задумал его сожрать. И откусил Берену руку. — Постой, дед! Ты же говорил, что волчара тот здоровенный был, с гору. Так он бы человека, небось, целиком проглотил. — Э… Кхм… Ну, какого надо роста, такого и был. Хозяин Метелей вон тоже — одни говорят, что он головой облака достать может, а другие — что немного повыше Древних. Должно, менять они рост умеют в Ангбанде этом своем. Кудесники, чай. — А дальше-то что было? — А дальше Камень волшебный брюхо волку изнутри так жечь начал, что тот завыл страшным голосом и пустился прочь. Тут вся живность в округе разом попряталась, а кто не успел, того зверь бешеный в момент растерзал. 62 Сейчас ты умрешь. Как умер бы почти пять веков назад, если бы я не вмешался. На этот раз вмешиваться не стану. Я ведь и так пощадил тебя, Феанор. В память о прошлой дружбе. Не отдал на забаву оркам. Ты умрешь в бою, напрягая все силы, чтобы добраться до меня. И противники у тебя достойные. Даже Поющему не стыдно было бы проиграть им. А кричишь ты напрасно. Только дыхание сбиваешь и силы зря тратишь. Что ты меня ненавидишь, я и так знаю, ничего нового ты мне не сообщишь. …Ну, вот, второй удар пропустил. Не отвлекался бы лучше. А сражаешься ты неплохо. Красиво даже. Как и раньше. Я ведь знаю твою манеру и сейчас угадываю каждый выпад, каждое движение. Ну, почти каждое. Нет, я не помогаю балрогам. Зачем портить им удовольствие от такого великолепного танца? Я просто смотрю. Ты умрешь сейчас. Ты сам выбрал это. Если б можно было… впрочем, неважно. Все равно не изменить ничего. Ты умрешь — и освободится Пламя. Пламя, которое я помог тебе обрести. Пламя, которое так нужно мне! 63 Ты умрешь, Моргот! Умрешь от моей руки. Умрешь без боя, как трус. Тебя не защитят балроги. Мне уже доводилось биться и против них, и вместе с ними… я очень быстро учусь, тебе ли не знать этого. Да, мне не уйти отсюда живым. И жить осталось совсем немного. Как раз достаточно, чтобы добраться до тебя и нанести удар. Неотвратимый. Единственный. Как ты сам меня и учил. 64 Феанор продвигался к огненной расщелине, то бросаясь в атаку, то отступая под натиском балрогов. А те не спешили уничтожить нолдо. Кружили по залу, в бой вступали по очереди. По одному. Иногда по двое. Бичи вычерчивали в воздухе причудливые зигзаги — от таких ударов нетрудно было уйти. Вот достать духов огня Феанору не удалось ни разу. Впрочем, он и не слишком старался. Не врагами были сейчас балроги, не препятствием. Мастерами, плетущими узор танца. Для них происходящее было радостью. Игрой. И заканчивать ее слишком быстро никому из них не хотелось. Феанор принял эту игру. Обменивался выпадами, уворачиваясь от плюющихся искрами полос огня, и вплетал в общий узор свою нить. До тех пор, пока танец не привел его к краю расщелины. Невзначай. Постепенно. А потом нолдо прыгнул. Взвился сзади огненный бич — захлестнуть, остановить, вернуть. Поздно! И тут впереди стеной встало пламя. Только не то, которое было хорошо знакомо мастеру и послушно его воле. Это пламя было чужим. Враждебным. Темное пламя Удуна. 65 Получилось! Камень был — глаз не отвести. Густо-синий, глубокого и чистого цвета, а в сердце — голубые и лиловые искорки. Я торжествующе огляделся: смотрите, у меня получилось! Красиво-то как! Но все мастера были заняты работой, каждый — своей. Здесь, в Ангбанде они почти никогда не трудились вместе. И разговаривали мало, по крайней мере, при мне. Перед кем ты собрался хвастаться удачей, а, Повелитель Мори? Думаешь, пленным есть до тебя какое-то дело? Ну, дело-то есть: чтобы ты защищал их от орков, обеспечивал инструментами и едой. А вот творения твои… Покажи камень любому из мастеров, и тот ответит: да, это великолепно. Или что там полагается говорить Повелителю, чтобы тот не разгневался и не скормил тварям? Я быстро накрыл камень ладонью: теперь мне уже не хотелось, чтобы кто-то из мастеров увидел его. Словно их взгляды могли испачкать мое творение. Да на что мне пленные? Мелькор — вот кто оценит! Конечно, лучше бы показать ему не единственный кристалл, а несколько, но уж очень не терпится. Я забрал свой камень и направился к выходу, стараясь идти не слишком быстро, хотя пленные вроде бы на меня не смотрели. „Властелин!“ Вала не ответил. Вот так всегда: когда он нужен, не дозовешься! Хотя… Я отчетливо представил себе, как Мелькор с довольной улыбкой говорит: молодец, дескать, Мори, сделай еще таких камешков, да побольше, гномам они понравятся. Нет, Вала! Пусть пленные делают кристаллы на продажу, им уже все равно. А я — мастер! И я знаю, кому стоит показать мое творение. Единственному во всем Ангбанде. 66 Нечего в палантир смотреть. Незачем. Я снова и снова твердил себе это, но никак не мог избавиться от мыслей об отце. Нельзя скучать по предателю. Недостойно. Но ведь я должен знать, что происходит в Ангбанде. Чем заняты Моргот и… его друг. Я должен — как бы это ни было тягостно. Я склонился над палантиром, жадно вглядываясь в темную глубину. Непроглядную черноту внезапно разорвали всполохи. Лиловые. Рыжие. Багровые. Балроги! Я кусал губы, не решаясь поверить тому, что видел. И отчаянно, безумно хотел поверить. Отец бился с балрогами. Один — против целой дюжины. И как бился! Я не знал, что возможно двигаться так быстро. Даже для него. Пылающие бичи рассекали воздух, с шипением хлестали по каменному полу, а отец шел вперед. Шаг за шагом, все ближе к огненному провалу. К ступеням трона. К Морготу! Феанор прыгнул — и одновременно из расщелины перед троном взметнулось темное пламя. Ослепительно-ярко засиял меч в руке отца. Цель была уже совсем рядом. 67 Феанор захлебнулся воплем. Корчась в огне, упал на ступени. Не чувствовал, как Венец соскользнул с головы и покатился к протянутой руке Моргота — снизу вверх. Не видел взгляда Врага. Не испуганного, не гневного. Сосредоточенного. Так смотрит мастер на заготовку, берясь за молот или резец. Нолдо все же сумел подняться. Резко качнулся вперед, наугад ударив мечом туда, где должен был находиться Моргот. Лезвие со свистом рассекло воздух. Феанор потерял равновесие, но меч не выпустил. Неловко взмахнул свободной рукой и упал назад. Туда, где танцевало в расщелине фиолетово-багровое пламя. 68 Пламя вырвалось на свободу. Дикое, неуправляемое… почти. Потому что я успел подхватить упавший Венец. И надел на голову. Венец, который давал беспредельную власть над материей Арды, если знать, как им пользоваться. Я знал. И очень надеялся, что этого знания хватит. Что мой рискованный до безумия замысел удастся. Потому что если не выйдет, если я хоть чуточку ошибусь, если поврежденный Венец не послушается… Не бояться! Не сомневаться. Не думать ни о чем, кроме предстоящего дела. Кроме силы, которую я наконец получил. Я все-таки добился своего, не так ли, Отец? Едва ли ты ожидал этого. Я стоял, вцепившись в подлокотник трона, чтобы не упасть. Пламя билось, требуя выхода. Пламя, которое теперь было моим. Пусть ненадолго. Я знал, что не удержу его. Только направить сумею. Воплотить любую мелодию, любую мысль, любое желание. Здесь и сейчас. Сейчас или никогда! Я мог с легкостью исцелить все свои раны, чтобы и следа от них не осталось. Вернуть себе способность менять облик. Полностью восстановить силы, вновь стать таким, как до Мандоса. До Войны. Или — ударить по Аману, разнести его в клочья, расквитаться за все, навсегда избавиться от угрозы. Еще ладьи эти небесные… их, пожалуй, в первую очередь! Или… Я наслаждался этим беспредельным могуществом, этой ничем не ограниченной возможностью выбора — в те несколько мгновений, что были отпущены мне. Мгновения, когда я был судьбой Арды. Властелином мира. Истинным. Всемогущим. Единственным. Я играл в выбор. И понимал это. Потому что на самом-то деле выбор был уже позади. Давно. 69 — Смотрите! — крикнул я. И осекся, боясь, что это обман, морок, наваждение Врага. Что внезапно открывшегося прохода нет в реальности. Но ведь в затхлом воздухе пещеры действительно потянуло свежестью? И злобная воля, что незримой тяжестью давила на плечи, ослабела на самом деле? — Что, Алканармо? Я предостерегающе поднял руку: ждите, мол. Сделал несколько неуверенных шагов, готовый наткнуться на стену там, где мне мерещился выход. Но стены не было. Она исчезла — в том самом месте, откуда каждый раз появлялся Повелитель Мори. Там, где мы до сих пор, как ни старались, не могли найти даже щели в камне. — Уходим! — прохрипел я. Горло перехватило. Мастера послушались сразу: привыкли доверять мне. И еще — они тоже ждали. Ждали шанса освободиться. Я не позволял им забыть о нем. Бурдюки с водой, лепешки и фрукты в корзинах, кое-что из инструментов мы расхватали мгновенно. И кинулись к выходу. Только Ондо замешкался. Растерянно смотрел на меня, словно не понимал, что следует делать. Я молча схватил его за руку и потащил за собой, перешагивая через рассыпавшиеся по полу уже не нужные нам блестящие камешки. К свободе! 70 Земля Ангбанда содрогнулась. Поползли лавины по дальним склонам Железных гор. Потекли огненные ручейки из жерла Тангородрима. Обвалилось несколько коридоров в подземельях крепости. Пламя в расщелине перед троном стремительно ушло вниз — и края провала сомкнулись, срослись. Далеко на юго-востоке Эндорэ лопнула земля, выпуская жидкий огонь, давая жизнь новому вулкану — тому, что через столетия назовут Роковой горой. А на севере трещинами пошли вечные льды — и рассыпался колючей пылью хрупкий сверкающий город, построенный когда-то двумя мастерами. Освобожденное Пламя разлетелось искрами. Крошечными. Холодными. Ослепительно яркими для Поющих и эльфов. Невидимыми для остальных. Искры кружились в воздухе, падали на землю и в воду, вспыхивали рыжими светлячками на траве и листьях, путались в шерсти зверей. И повсюду несли Тему Мелькора. Вплавляли ее в мир. Необратимо. Навеки. 71 Властелин пел. Красиво, как никогда прежде. И такая сила была в этой мелодии, что мы забыли о танце. Слушали. В тишину погрузился мир, лишь один голос звучал. Казалось, так теперь будет всегда. И не верилось, что прежде было иначе. Восставший замолчал. „Властелин, пой еще!“ — я даже о почтительности забыл. И о том, что нельзя вмешиваться в момент рождения Музыки, нельзя отвлекать творца. Но тут же понял, что тишины больше нет, что мелодия звучит уже отовсюду, что мир подхватил ее. От нас даже искры летели, так хотелось ответить. Поддержать. Слиться с Музыкой Властелина. И мы, хоть и лишенные способности петь, ответили. Танцем. Стремительным, неистовым, радостным. Но кружась в бешеной пляске, я все же не упускал из виду Властелина. Я танцевал сейчас для него. Он смотрел на нас, стоя на одну ступень ниже трона и держась за подлокотник. И вдруг пошатнулся. В первый миг я подумал, что он хочет танцевать с нами. Но он не сошел со ступеней — тяжело скатился по ним. На танец это походило не очень. На игру тоже. Я первым остановился, почуяв неладное. Осторожно приблизился к Властелину. Он лежал у подножия трона, там, где раньше был огненный вход в Зал. Лежал и не шевелился. 72 Я положила голову Берена к себе на колени. Осторожно отвела со лба слипшиеся от пота черные с серебром волосы. Привести раненого в сознание не пыталась. Сидела и смотрела на бледное лицо, смаргивая слезы. Вот и все. Он не сможет сейчас идти. Слишком много крови потерял прежде, чем я смогла остановить ее. А мне не унести его. И под личинами нас не укрыть: сил уже не хватит. Слугам Восставшего нас догнать будет нетрудно. Впрочем, зачем Врагу посылать их? Хватит и небольшого извержения Тангородрима. Или земля провалится под ногами. Хорошо, что Берен сейчас ничего не чувствует. Ни боли в искалеченной руке, ни того, как уходят последние наши мгновения. А земля гудит, будто Ангбанд пробудился и кричит от ярости. И сыплются с неба обжигающе-холодные искры, словно осколки звезд. Я крепче прижимаю к себе Берена. Страшно… Ой, мамочка, как же страшно! Забиться бы куда-нибудь… спрятаться… убежать… улететь… Если бы у меня были крылья! 73 — Как же они спаслись, дед? — А по воздуху. — Это как? Колдунья крылья, что ли, себе отрастила? — Зачем отращивать? Орлов позвала на помощь: ей же все языки зверей и птиц были ведомы. Вот орлы-то и унесли их с Береном в Дориат. Там Лютиэн любимого своего выходила… долго выхаживала, да. Он ведь тогда чуть не помер, да и без правой руки остался. Ну, а после поженились они. — А клятва? — А клятву Берен исполнил. Он ведь что королю Тинголу обещал? Что, когда вернется, Солнечный Камень будет в его руке. Так и вышло. Хотя рука-то осталась в брюхе у ангбандского волка, а все равно. Пришлось королю Дориата сдержать слово. 74 Он преградил нам путь. Повелитель Мори. Враг, которого мы ненавидели едва ли не сильнее, чем Моргота. Ничего не делал, не говорил, просто стоял посреди коридора и смотрел на нас. Напряженный. Бледный. Безоружный — с виду. Но зачем оружие майа? Мы тоже остановились. Сгрудились за спиной Алканармо, сжимая инструменты. В отчаянном положении и напильник с острым концом можно в ход пустить. Или резец. Все-таки лучше, чем совсем с пустыми руками. И если напасть на врага всем вместе… — В бой! — закричал Алканармо, кидаясь вперед. Брошенный кем-то молоток полетел в голову Мори. Тот отшатнулся, едва не потеряв равновесие: земля внезапно задрожала под ногами. Что-то выпало из руки Повелителя, покатилось по полу. Он дернулся, словно хотел подобрать. Не успел: мы были уже рядом. Мори отпрыгнул в сторону, уходя от удара. И исчез. Словно опять сквозь стену прошел. Я взглянул на оброненный им предмет. Крупный сумеречно-синий камень. Краси… — Не трогай! Я вздрогнул от окрика и отдернул протянутую руку. Алканармо отшвырнул камень ногой. — Не медлите, нолдор! Путь открыт. 75 Я торопился. Властелин не откликался на мысленный зов, а в Арде творилось что-то невообразимое. Словно кто-то решил заново создать этот мир. Неужели Единый вмешался? Тогда нам будет… Додумать я не успел. Едва не столкнулся в воздухе с огромной летучей мышью. У самого Ангбанда. Мышь, похожая на Таринвитис, разве что размером поменьше, испуганно метнулась в сторону, едва не уронив окровавленное тело Воплощенного, которое держала в когтях. Не из наших Поющих, а мелодия очень знакомая… Разбираться с нарушительницей границы было некогда. А отправить за ней некого: крылатые разведчики словно не слышали моих приказов, и до Дарглуина дотянуться не удалось. Я поколебался пару мгновений и все-таки продолжил путь. Странная Поющая в любом случае не могла быть причиной происходящего в Арде. Ею можно было заняться и позже: от меня не скроется. Я поднялся выше обычного: Тангородрим был беспокоен, а прокладывать путь среди кусков раскаленной породы, летящих из кратера, мне совсем не хотелось. Я нырнул в окно главной башни. Сменил облик. Прислушался. И пошел к Тронному залу. Быстро, но не теряя достоинства. Не подобает Первому Помощнику Властелина бегать. Даже если его не видит никто. Даже если рушится мир. Двери сами распахнулись передо мной. Так, словно меня ждали здесь. Я вошел и остановился, увидев беспорядочно мечущихся по залу балрогов. „Саурон! — Готмог кинулся ко мне, явно обрадованный, хотя мы недолюбливали друг друга. — Властелин… я не понимаю, чего он хочет“. Мелькор лежал у нижней ступени трона. Или… осталась только оболочка, которую покинул дух? Нет, обошлось. Удержался Восставший в облике. Только измотан страшно, судя по Музыке. Настолько, что, похоже… уснул? Без сознания? — Властелин хочет, чтобы его оставили в покое! — рявкнул я так, что балроги, которые обычно признавали над собой лишь одну волю, попятились. — Он вызовет вас, когда вы понадобитесь. А сейчас он занят. „Наш танец ему не понравился?“ — обиженно спросил Готмог. — Властелин в восхищении от вашего танца, — заверил его я. — Выход сами найдете? Нашли. Причем очень быстро. Так. Надо послать кого-нибудь за Таринвитис. Оружие Ирбин и сам доставит, а она полезнее будет здесь. Но это чуть позже, когда я хоть немного наведу порядок. Я поднял Мелькора и понес к двери. Что бы здесь ни случилось, сейчас ему был нужен отдых.