Сказка дедушки Фила

Смотри, звезда – Это я веду тебя к мечте. Просто моя судьба: В твоей жизни светом быть в конце.

      Все то же подземелье, закрытое от света божьего настолько, что невозможно сказать, день сейчас или ночь. Все та же камера с насквозь пропитанными сыростью стенами. Все тот же свет факелов, скудно лившийся из коридора сквозь решетчатое оконце в двери его темницы. Ни с того, ни с сего, волна чистой радости и волнительной боли накрыла принца за секунду перед тем, как он распахнул глаза и увидел в оконце лицо.       Это была Хельга Джеральдин.       Сердце Арнольдинио, казалось, забилось в груди с опасной для жизни быстротой, но он не сдвинулся с места и не издал ни звука. Он просто смотрел на нее. Какой-то магнит внутри девушки не позволял ему отвести взгляд. Он даже не знал, что чувствует сейчас: обиду на нее, злость или блаженство? Или ему снова все равно? Он просто знал, что если она сейчас исчезнет из его поля зрения, он умрет на месте. А ему внезапно расхотелось умирать.       Джеральдин постояла снаружи еще пару мучительно долгих секунд, а затем раздался скрип открываемого замка, и она внезапно оказалась в камере принца. Тот медленно поднялся с соломенной подстилки, неуклюже перебирая конечностями, болевшими от долгого сидения в одной позе.       - К тебе сегодня никого не пускали, но раз уж я теперь принцесса, то мне… - Хельга резко замолчала, а ее зрачки расширились, когда Арнольдинио, все еще ни слова не сказав, кинулся к ней и крепко прижал к себе, уткнувшись носом в ее завязанные в хвосты светлые волосы. Даже будучи принцессой, она не изменяла ни себе, ни своему излюбленному розовому банту.       Нынешний контраст между ними поражал: его заляпанный грязью, изорванный камзол напротив ее аккуратного новенького розового платья. Она-то успела привести себя в порядок, и теперь выглядела, как недостижимая мечта. Хельге было немного не комфортно: не то чтобы она была чистюлей, конечно, но и смущало ее не столько это, сколько внезапный порыв принца. Это даже… раздражало. Хельга Джеральдин осторожно, но настойчиво отстранила его от себя.       И контраст в их эмоциях поражал еще больше. Он знал, что так будет, и все равно, его грудь снова пронзила сверлящая боль. Арнольдинио не стал настаивать и плюхнулся обратно на свою подстилку, зажмурив глаза, будто от этого исчезнет либо боль, либо сама Джеральдин.       - Что ты здесь делаешь? – прохрипел он. Его голос даже не сразу послушался его от многочасового молчания наедине с собой, и казался слабее, чем сам принц.       - Я пришла вытащить тебя отсюда, - все еще серьезным тоном, который так и сквозил холодной сдержанностью, начала Хельга. – Я подговорила одного из капитанов моего отца, чтобы он отвез тебя на Большую землю. Тебе нельзя оставаться в Сансетусе. Корабль ждет тебя в бухте, они…       - Уходи, - твердо произнес Арнольдинио, раскрыв глаза.       - Что? Я…       - Я останусь здесь.       - Арнольдинио, ты должен…       - Ты не слышала меня? Я никуда не поеду, - принц повысил голос, даже не заметив этого.       - Тише, ты привлечешь охрану. Я с таким трудом отвлекла их внимание, чтобы пробраться к тебе, - предупредила Хельга, хотя знала, что охране приказано не препятствовать побегу принца.       Арнольдинио снова встал, но не сделал ни шага в направлении девушки.       - Мне все равно. Я никуда не поеду. Иди и правь моим королевством вместе со своим папашей. Я больше не хочу видеть ни вас, ни кого бы то ни было.       Он до боли сжал руки в кулаки и стиснул зубы. Теперь он понял, откуда взялась эта злость: из любви, что он имел несчастье испытывать; из страха, который тайком следовал за ним все это время; и из отчаяния, которое теперь засасывало в себя все остальные его чувства. Он не хотел быть грубым с Джеральдин, но обида переполняла его. Обида за то, что ей не случилось ответить на его чувства. Ну, не глупо ли это? И в чем она-то виновата? Могла ли она приказать своему сердцу полюбить? Никто ведь этого не может. Арнольдинио не должен был винить ее, и все же, винил.       - Слушай, Арнольдо, ты погибнешь, если останешься здесь, - Джеральдин тоже закипала и повысила голос. Как же ее всегда бесило его упрямство! Она тут, вообще-то, помочь ему пытается. – А у тебя все еще остались люди, которые не хотят, чтобы ты погибал, даже если тебе самому теперь плевать на свою жизнь. Мы все хотели, чтобы ты не сдавался, чтобы ты вернул себе то, что по праву принадлежит тебе, мы пошли бы за тобой, но посмотри на себя: как ты жалок! Что стало с доблестным принцем, с которым я росла бок о бок? А я ведь верила в тебя.       - Ты! Верила?! К чему тебе это, ведь ты теперь принцесса! Зачем тебе желать, чтобы я взошел на трон Сансетуса? – тон Арнольдинио становился все уязвленней, хотя он ясно чувствовал подступавшие слезы. Они не остудили его ярость, но сделали его голос тихим и слабым. – А знаешь, что, Хельга? Ты могла бы стать королевой, – моей королевой. Ты должна была ею стать. Но ты разбила в прах все мои надежды. Я так не хотел верить, что ты способна обмануть меня, но, похоже, ты сама обманулась. Надеюсь только, что ты потеряла меньше, чем потерял я.       Хельга Джеральдин молча смотрела на принца. Соленая волна подступала к ее глазам, и она не знала, откуда это взялось. Она держалась, чтобы не заплакать, но… Что-то внутри нее кричало, что она знает, ЧТО именно она потеряла. И что это действительно была большая жертва. Во рту вдруг появился горький привкус, и одна слезинка все-таки заблестела в уголке ее глаза.       - Я уеду, если тебе так будет легче. Я хочу, чтобы тебе было легче, - собравшись с силами, произнес Арнольдинио и направился к незапертой двери камеры.       Когда он прошел мимо Хельги и уже взялся за дверную ручку, то услышал позади себя дрожащий голос:       - Мне не будет легче, пока я помню о своей ошибке. Не надо было мне пить отворотное зелье, - прошептала она. Затем, стерев непокорную слезу, она собралась с мыслями. – Я провожу тебя к кораблю.       - Думаю, я сам найду дорогу, ты все равно не знаешь здешние секретные ходы и городские подземелья так, как я, - отрезал Арнольдинио и, не в силах заставить себя посмотреть назад, вышел из камеры.       Он знал, что она провожала его всю дорогу до бухты, следуя на безопасном расстоянии, но не мог заставить себя остановиться и подождать, когда она подойдет ближе. Постепенно идея сбежать перестала казаться ему такой отталкивающей, и Арнольдинио прибавил шагу, стремясь поскорее оказаться на корабле, который увезет его отсюда… вероятно, навсегда. Вернется ли он? Сейчас он не видел смысла, и вряд ли тот когда-нибудь появится. Он в который раз напомнил себе, что потерял все, что привязывало его к Сансетус Армазоне, а воспоминания, – все, что ему осталось, - не стоили того, чтобы оставаться здесь и дальше рисковать здравостью своего рассудка и целостностью своего сердца.       На пути ему не встретилось практически ни одной живой души. По тайным ходам из дворца он выбрался в городские катакомбы, которые с детства неплохо знал, как знал и то, что они не охранялись. Он знал один ход на побережье, и, выйдя там, заметил парочку патрульных на городской стене, всматривавшихся в черный морской горизонт. В такой темноте и с такого расстояния они бы не увидели беглеца, и тот быстро и бесшумно пробрался под сенью кустов и деревьев к скалистому ущелью, в котором скрывался проход в бухту.       Как и обещала Джеральдин, там его ждала небольшая трехмачтовая шебека, быстрая и маневренная, но вооруженная до зубов парой десятков пушек. Арнольдинио знал, как в Средиземноморье распространено пиратство, и такие меры предосторожности торговым судам были просто необходимы. Но ему казалось, что это всего лишь конвоирский корабль, который должен был доставить его из одного места заключения в другое. Принц никак не чувствовал себя свободным и знал, что там, куда он направляется, покоя ему тоже не будет. Так не все ли равно?       Его там уже ждали. Капитан по имени Ласомбра* - худощавый смуглый человек с хитринкой в глазах и ярко выраженным южным акцентом, поприветствовал принца и сопроводил его на борт, а затем сразу же скомандовал экипажу отдать швартовы и поднять паруса. Шебека лениво заскользила по морской глади, медленно удаляясь от Сансетуса и увозя с собой его законного наследника. Арнольдинио лишь украдкой кинул последний взгляд назад и увидел на берегу еле различимую неподвижную фигуру: Хельга Джеральдин провожала его одним взглядом своих печальных черных глаз.       Капитан Ласомбра был подозрительно учтив и щепетилен в отношении принца, что насторожило бы любого, кто способен подмечать такие странности, и не то чтобы Арнольдинио не подмечал. Но он сознательно игнорировал в поведении капитана все, что могло бы вызывать беспокойство, потому что его сейчас даже не волновало, кто и куда его везет. Он уже даже начал уставать от собственного безразличия, но ничего не мог с собой поделать: внутренний огонь, который все эти годы наполнял его жаждой жизни, в одночасье потух, оставив после себя лишь едкий дым, выедающий дыру в его внутренностях.       Хоть он и хотел бы забыть, но последний разговор с Джеральдин не выходил у него из головы. Даже она подметила, каким жалким он стал буквально за один день, что решил отказаться от борьбы, даже толком не начав ее. Но разве он не боролся? Он отчаянно пытался спасти деда, хотя ему даже не дали гарантий, что спасение существует. Он представлял себе весь хаос и горе, которые постигнут королевство без короля, но эту дилемму решили без него. Да, Сансетусу пока ничего не угрожает, если только купец Патаклини сможет быть достойным королем его королевства, в чем Арнольдинио, честно говоря, не был уверен. Но что осталось самому бывшему принцу? С позором и в отчаянии бежать из собственного дома. Может, он сможет обрести на Большой земле союзников, например, найти короля Эдуардо, друга его родителей. Не хотелось бы возвращаться в маленький беззащитный Сансетус во главе захватнического войска, но сила есть – ума не надо. У Патаклини был ум, так что, какой выход был у самого Арнольдинио? Нет, все равно, он просто не мог так поступить. Да и не хотел. Он не хотел возвращаться туда, где его не ждут. Хельга Джеральдин уж точно. Но если она, единственная из них, будет счастлива – то пусть. Хоть она сейчас и не выглядела счастливой. Он знал, что ничего особенного для нее не значит, но почему-то ей было грустно. Почему-то ей было больно. Он видел это, ощущал, как мелкой дрожью тряслось ее тело, когда он обнял ее. Они всегда будут друзьями, какие бы ошибки ни встали между ними. А Хельга, похоже, что-то натворила. Не важно, она прощена. Она всегда прощена, что бы ни сделала. Что она там говорила, что выпила что-то? Глупость какая-то.       И тут глаза Арнольдинио расширились, а пальцы крепче вцепились в деревянный бортик шебеки. Он не мог поверить этой внезапной мысли, загоревшейся в его мозгу, этой нежданной надежде, загоревшейся в его сердце: оказывается, он оставляет в Сансетусе нечто крайне ценное, важное и невосполнимое. Нечто, что он не мог позволить себе потерять.       - Капитан Ласомбра! – принц сорвался с места в сторону капитанского мостика.       Долговязый морской волк перевел на него свое великодушное лицо с хищными глазами.       - А, Ваше Высочество. Погода сегодня благоприятная для плавания, нежнейший ветерок летает над Средиземноморьем, так что до Большой земли мы доберемся минута в минуту, как и запланировано, - учтиво отвечал капитан, не забывая улыбаться.       - Забудьте о Большой земле. Разворачивайтесь. Верните меня в Сансетус! – приказал принц Арнольдинио.       Ни капитан, ни его старпом, ни один матрос шебеки не пошевелились, чтобы выполнить приказ принца.       - Сожалею, Ваше Высочество, но на этой посудине командую я. Мне приказано доставить вас на Большую землю, и вы сойдете с этого корабля только на противоположном берегу.       - Приказано? Кто приказал вам? – с замиранием сердца спросил Арнольдинио.       - Король Сансетус Армазоне, с вашего позволения, - лицо капитана Ласомбры потемнело, а учтивая улыбка, совсем не изменившись визуально, теперь походила на мстительный оскал.       - Король? Неужели за всем стоит Роберто Патаклини? Вот, почему мне так легко удалось сбежать! – и страшнее этого заключения сейчас была лишь одна мысль: неужели Хельга Джеральдин обо всем знала? Неужели она пришла к нему по приказу своего отца?       - Вы останетесь на Большой земле добровольно или насильно, и это не обсуждается, - заключил Ласомбра, давая сигнал своим матросам.       Три довольно крупных мужика голыми руками скрутили безоружного принца и повели его в трюм, намереваясь запереть там. Но как только они открыли люк, внезапный удар молниеносно прилетел в пах одного из них снизу, второго вместе с юношей повалило на палубу, а третьего что-то резко утащило вниз. Через секунду над люком возникло вытянутое худощавое лицо парня, и он проворно выпрыгнул на палубу. Вслед за ним из трюма вылезло несколько солдат в форме королевской гвардии.       Моно-хумано и люди Большой Пэт.       Кстати, самой Пэт среди них не было.       Их появление казалось чудом. Не тратя времени, Моно-хумано отдал приказ атаковать (и кто только поставил его за главного?, подумал Арнольдинио) и обезвредить матросов. Сам он вырвал принца из хватки валявшегося на палубе амбала и рывком поставил его на ноги.       - Держитесь за мной, Ваше Высочество, - скомандовал Моно-хумано, на что Арнольдинио даже не нашелся, что ответить.       Моно-хумано и пара лучших солдат Большой Пэт прорывались к капитанскому мостику, нанося удары эфесом меча, а иногда и заточенным концом, направо и налево. Несколько матросов Ласомбры валялись с выбитыми зубами и вывихнутой челюстью, яростно прижимая руку к больному месту, катаясь по палубе и громко стеная. Некоторым они изрезали конечности, одежду, волосы – все, что плохо висело. Третьи, потеряв сознание, повалились на палубу с признаками сотрясения мозга. В общем, специально обученным воинам королевской охраны с сумасбродным экипажем шебеки было слишком легко справиться.       Но их главной целью был капитан Ласомбра. Он не был трусом и не сдавался легко, но в противостоянии с прытким обезьяноподобным человеком и лучшими воинами Петуньи не выстоял и трех минут. Когда он лишился своего меча и в страхе плюхнулся на палубу, Моно-хумано достал тонкую лиановую веревку и проворно связал ему руки за спиной.       - Прикажите тем матросам, которые еще могут управлять кораблем, повернуть судно в сторону Сансетуса, - твердым голосом сказал он, когда один из королевских мечей блеснул очень близко от носа испуганного капитана.       Капитан подчинился. Шебека стала медленно менять курс на противоположный.       - Спасибо, ребята, - подошел к ним Арнольдинио. Он не знал, откуда они здесь взялись, он просто был… благодарен.       - Это наш долг, Ваше Высочество. Вы нужны Сансетусу, и теперь больше, чем всегда. Ваш друг, Джеральдо, предупредил о том, что купец Патаклини хочет отправить вас подальше от королевства, так что мы выследили Ласомбру, которому было поручено сопровождать вас, и спрятались на его корабле в ожидании отплытия, - больше им нечего было объяснять.       Арнольдинио больше и не просил. Это правда. Он возвращается.       Мало кому из присутствующих нравилось все происходящее, но на главной городской площади все равно было полно народу. Она была забита под завязку, люди буквально облепили каждый клочок земли, с которого хоть что-то было видно: фонтан, статуи, редкие деревья, крыши близлежащих домов. Каждому очень нужно было посмотреть на коронацию нового короля Сансетус Армазоне. А еще больше хотелось его освистать.       Королевская гвардия потеснила зевак, организовав проход для церемониймейстеров на специальную трибуну, возвышавшуюся в самом центре площади над всем остальным пространством. Он обычно служил и для чтения указов и приговоров, и для публичных казней, и для проповедей или агитаций, и для коронаций тоже – в общем, для разного рода спектакулюмов. Все уже было готово, и будущий король, духовник и королевская охрана заняли свои места в соответствии с предписанием и правилами церемонии. Роберто Патаклини произнес заранее заученные клятвы, хотя в паре моментов запнулся, а другие вызывали у него еле сдерживаемый смех и недоверие. Духовник, сеньор Бермано, который был ниже купца Патаклини, но с таким же брюшком, мучительно долго толкал речи, восславляющие нового короля и его правление, а потом, наконец, настало время помазания на царствование и возложения короны на голову нового правителя Сансетус Армазоне.       По проходу медленно и с достоинством шла командир Петунья, неся символ власти королевства на бархатной подушечке. Она выглядела преисполненной доблести и благородного трепета, хотя в глазах была дьявольская искра, и если бы она не прикрывала их веками, это было бы заметно. Шаг за шагом, она приближалась к раввину Бермано, неся ему корону для нового короля. Она должна была принести ему клятву верности, и она обязательно это сделает. Только по-своему.       И едва она поднялась на трибуну и протянула подушечку с короной раввину, над площадью пронесся задорный крик:       - Моно-хумано!       В следующее мгновение что-то молниеносно пронеслось прямо под носом у командира Петуньи, и она обнаружила, что корона исчезла. Глаза всех присутствующих обратились в сторону, в которую пролетело это нечто: на голове одной из статуй, держась за неизвестно откуда взявшуюся лиану, стоял местный супер-герой в ободранном плаще и криво пришитой буквой «М» на груди. Во второй руке он держал символ королевской власти высоко над собой.       - Именем законного наследника Сансетус Армазоне, эта церемония коронации объявляется незаконной, - объявил один из идущих по проходу солдат: это были люди Большой Пэт – единственные, кто еще не дал клятву верности новому королю. И, похоже, они и не собирались. А казалось, что командир Петунья соблюдает дисциплину в своем отряде, но, видимо, они пошли против своего командира. Неудивительно, что хочется все делать по-своему, когда тобой командует женщина.       - Что это значит, командир Петунья? – недовольно вопрошал король Патаклини. – Вы настолько неспособны командовать вашими людьми, что они решились на измену без вашего участия? Учтите, что отвечать за это все равно вам.       - Уверяю вас, сеньор Патаклини, что мои люди преданы мне, как и всегда, - ни от Роберто Патаклини, ни от остальных присутствующих не ускользнул тот факт, что она назвала его всего лишь «сеньором», а вовсе не «королем». – И то, что меня не было на вчерашней операции, так это всего лишь из-за слежки, которую вы за мной организовали. Я не сомневалась, что вы не настолько глупы, чтобы поверить в мою способность служить вам, хотя вы и кидались словами «законный» и «долг» во все стороны.       Основная часть присутствующих с раскрытыми от удивления ртами смотрели на воительницу, но только не солдаты в проходе: в их глазах горело восхищение и преданность. Все шло по плану, и этот план придумала их командир!       Патаклини, однако, смог вычленить из ее заявления самую суть:       - О какой вчерашней операции вы говорите, Петунья?       В ответ главнокомандующая лишь повернулась к проходу и опустилась на одной колено. Ее люди расступились, пропуская вперед невысокого человека в черном плаще. Этот человек, идя по проходу, снял с себя широкий капюшон, открывая свое лицо всем присутствующим. Это был принц Арнольдинио.       - И что это должно значить, Ваше Высочество? Мы же с вами вчера уже обо всем договорились, - сохраняя внешнее спокойствие, спросил король Патаклини. Внутри же он закипал, как пробуждающийся вулкан: мало того, что следившие за командиром Петуньей болваны упустили подготовку, как он теперь понял, освобождения принца, да еще этот идиот Ласомбра и его головорезы не смогли справиться с небольшим отрядом. У них была всего одна задача: хотя бы на один день увезти принца куда подальше от Армазоне, пока не пройдет коронация. Ну, ничего, его притязания на трон все еще были обоснованы законом, а принц, даже находясь здесь, уже ничего не сможет сделать. Не успел же он за ночь жениться, верно? Да и кто за него, голодранца, теперь пойдет!       Принц, сохраняя бескомпромиссное выражение лица, с достоинством поднялся на трибуну под воодушевляющие крики и аплодисменты толпы. Пусть он казался спокойным, но его глаза пускали шаровые молнии.       - Похоже, люди моего королевства не считают вас достойным правителем Сансетуса.       - Да никто не спорит, что вы были бы достойней, Ваше Высочество. Но еще раз повторяю: вы упустили свой шанс. Что же мне оставалось делать? Я бы не позволил ни одному из этих алчных вассалов вашего деда стать королем, они ж весь остров по кусочкам растащат!       - Они ведь такие же, как вы, - не зло, но с намеком заметил Арнольдинио.       Патаклини усмехнулся, потому что всегда знал о своем превосходстве перед остальными.       - Если бы они были хоть вполовину такими же, как я, они были бы столь же богаты. А если бы вы были хоть вполовину таким же, как я, то спокойно стали королем, и всего этого не было бы. Но ваше время вышло, Ваше Высочество, - снисходительно улыбнулся Патаклини.       - Технически, время еще есть, - раздался тонкий, но уверенный голос из толпы. Солдаты пропустили вперед Фибиану и Джеральдо – друзей принца Арнольдинио.       Девушка держала в руках какой-то свиток. Поднявшись на трибуну, она развернула пергамент, щедро украшенный вензелями и королевской печатью, и стала объяснять:       - Указ короля Филиппе о наследовании, который он издал без малого сорок лет назад, гласит, что наследный принц Сансетус Армазоне будет иметь право занять королевский трон, только если на момент коронации нового короля будет состоять в законном браке. В противном случае, за трон могут побороться вассалы королевства. И ни слова про то, что его время заканчивается со смертью предыдущего короля, - заключила Фибиана, поправляя свой окуляр, через который читала.       - Вы знали об этом, верно, синьор Патаклини? – добавил Джеральдо, хмуря брови. - Поэтому отправили принца на Большую землю: чтобы вас спокойно успели короновать, пока он где-то далеко.       Толпа возмущенно перешептывалась: никто не знал, что принц должен был уехать на Большую землю. Тогда бы в Сансетусе все стало очень непонятно.       Роберто Патаклини сжимал и разжимал кулаки, его лицо горело все ярче. Он так и знал, что надо было сгноить принца в темнице, но нет же, он проявил великодушие и отпустил его, и вот, какова благодарность? И все равно, следовало сохранять спокойствие и ясность ума. Еще не все потеряно.       - Раз уж вы озвучили эту, без сомнения, существенную деталь, я соглашусь с ее справедливостью. Только это ничего не меняет: коронация почти завершена.       - Простите, а коронацию проводит сеньор Бермано? – указал Джеральдо на толстенького человека в капе, все еще стоящего в прострации от происходящего.       - Иудейский раввин не может проводить католическую церемонию. Вся процедура незаконна, - заумным тоном произнесла Фибиана. Но для Джеральдо этот тон был жидким огнем, распаляющим его сердце. Парень с нескрываемой гордостью посмотрел на подругу, на что она ответила игривым подмигиванием.       - И кто же, по-вашему, тогда имеет право стать королем? Неужто, Его Высочество? Что-то мы до сих пор не видели вашей законной жены, - срывался на крик купец Патаклини, обращаясь к принцу, чье лицо все еще было непроницаемо.       На самом деле, именно на этом моменте его сердце колотилось, как бешеное. Купец прав, он все еще не имеет права стать королем, и все из-за закона его деда. Ему никогда не пришла бы в голову мысль, что он может оказаться в подобной ситуации. Но, если честно, он, идя сюда под защитой отряда Большой Пэт, даже и не надеялся, что сможет обойти это маленькое условие и вернуть себе Сансетус. И уж тем более, не надеялся выполнить это условие за такой короткий срок. На самом деле, он хотел вернуться вовсе не за королевством, но за тем, что для него еще дороже. Арнольдинио не смог удержаться и нашел глазами в толпе Хельгу Джеральдин. Она тоже смотрела прямо на него, как вчера ночью, на берегу: печально и отрешенно.       - Я не думаю, что вам удастся исправить свое положение в скором времени, так что, с вашего позволения, мы продолжим коронацию, - издевательски снисходительно завершил Роберто Патаклини.       - Да боже ж мой, Боб! – раздался вдруг недовольный голос из толпы.       Джеральдин стала бесцеремонно проталкиваться вперед, к трибуне, и сердце Арнольдинио затрепетало: что бы она ни задумала, сейчас она была очень близка к той Хельге Джеральдин, которую он знал с детства. Он не сдержал теплой улыбки, как и безумной надежды, расцветающей внутри.       Поднявшись, девушка сурово уставилась на отца.       - Мне еще вчера не понравилась эта дичь, что ты задумал. Черт, если бы я знала обо всем заранее, я бы даже переборола себя и написала Ольге, чтобы она вправила тебе мозги! Арнольдинио – истинный наследник Сансетуса, ты не имел права лишать его законного положения.       - Но, Хельга…       - Я еще не закончила! – с каждым словом Джеральдин дышала все легче, высвобождая накопившееся недовольство. Что-то внутри нее горело за принца, и не только по-дружески. Она еще помнила, сколько он для нее значил. – Если тебе так важен этот смехотворный пункт про женитьбу, то я сегодня же стану его женой, как и должно было случиться; лишь бы ты оставил свою навязчивую идею стать королем.       Сердце принца выпрыгивало из груди. Он уже и мечтать забыл о таком повороте событий. Он хотел бы просто поговорить с ней, объяснить, что произошло там, в избушке бабушки Митцы. Он хотел попросить ее бросить все, уехать с ним, куда глаза глядят. Потому что он мог оставить целое королевство, но оставить Джеральдин – никогда.       - Это смешно, Хельга, - выпалил Роберто. На этот раз его нервы начали по-крупному сдавать. – Ты ведь уже отказала принцу, и тогда тебя не волновало, что справедливо, а что нет. Нельзя же менять решения по сто раз на дню!       - Можно, если ты Хельга Джеральдин, - пробормотал себе под нос Арнольдинио, за что получил от нее иссушающий душу взгляд исподлобья. Он понял намек и легонько прикрыл рот ладонью, скрывая улыбку.       - Я же понятия не имела, что ты такое выкинешь, иначе, конечно же, согласилась бы, потому что то, что ты натворил, Боб – это полный бред, - девушка недовольно сложила руки на груди.       - Только из-за этого, Хельга? А как же твои чувства к принцу? – мягко спросила Фибиана. Она уже хотела, чтобы Арнольдинио, наконец, обо всем узнал, иначе Джеральдин никогда ему не признается.       Но Джеральдин только повела бровями, уставившись на подругу.       - Какие еще чувства? У меня нет чувств к принцу. Я просто не хочу, чтобы Боб его терроризировал. Ему срочно нужна жена – я готова принести себя в жертву. Но я не люблю принца.       - Вообще-то, любишь, - внезапно заявил уверенный голос позади нее.       Все выжидающе повернулись к Арнольдинио.       - Что за черт, Арнольдо? – нахмурилась Джеральдин.       - Помнишь условие выполнения пророчества о Хранительницах? Взять девушку, которую любит принц Сансетуса, и которая любит его, заставить ее разлюбить его и заменить ее сердце сердцем принца. Мы ведь сделали все это, ты так и не поняла? Ты сказала вчера, что выпила отворотное зелье. Когда я вспомнил об этом, все встало на свои места. Ты разлюбила меня, и я остался единственным, чье сердце страдало от неразделенной любви. Я заменил твое сердце своим, познал твою боль.       - Арнольдинио, я… Слушай, я знаю, что совершила ошибку, но теперь уже ничего не исправишь. И ты знаешь, что мы не сняли проклятие с твоего рода, иначе твой дедушка был бы жив. И раз так, отворотное зелье будет действовать, пока я не умру. Ничего уже не будет так, как раньше, - голос Джеральдин затухал с каждым вымученным словом. Ей было очень стыдно перед принцем. Очень.       - О, поверь мне, мы сняли проклятие. Мы выполнили пророчество мадам Бланше, и я знаю это потому, что ты сейчас здесь, а не прикована магией к той несчастной опушке в качестве новой Хранительницы. Вся магия мадам Бланше развеялась, все ее заклинания обесценились.       - Но отворотное зелье, его действие прекратилось бы еще вчера утром, однако я все еще ничего не чувствую к тебе!       - Хочешь проверить?       Арнольдинио широко улыбнулся, пока все на площади в трепетном ожидании смотрели на них с Джеральдин. Она не знала, что сказать, лишь недоуменно уставилась на принца, ожидая его следующий шаг. И долго ждать не пришлось: он мягко взял ее руки в свои и потянулся за поцелуем. Прежде, чем кто-либо успел что-либо осознать, их губы встретились.       Внутри Хельги Джеральдин будто металл ковали. Разливавшийся по органам жар не уступал горнилу самых лучших кузниц Сансетуса, а сердце долбило о грудную клетку, как молот по наковальне. Ощущение губ принца на ее губах было новым, незнакомым, но в то же время, хорошо ей известным и давно желанным. Она так много раз представляла себе этот момент, что ее тело инстинктивно повторило все, что она держала лишь в своем воображении: ее ладони крепче вцепились в его руки, губы томно приоткрылись напротив его губ, а ножка Джеральдин плавно поднялась в воздух. Это чувство было и грозной бурей, и умиротворяющим штилем одновременно.       Арнольдинио оторвался от нее, когда со всех сторон донеслись бурные овации и одобрительные возгласы; кто-то в толпе даже громко рыдал. Он осмотрел Джеральдин: глаза плотно закрыты, щеки умилительно порозовели, а на всем ее лице было написано такое небесное блаженство, что впору крылышки надевать. Через секунду она открыла глаза, недоуменно уставилась на принца, а потом, будто придя в себя, резко отдернула руки.       - Какого черта, репоголовый?!       Арнольдинио еще довольней улыбнулся. Она вернулась. Все в порядке.       - Ты права, действие отворотного зелья завершилось бы еще вчера утром, потому что все чары мадам Бланше со смертью последней Хранительницы – бабушки Митцы – развеялись. Но то, что ты выпила, вероятно, было пустышкой. Ты просто внушила себе, что разлюбила меня. Теперь все вернулось на круги своя.       Щеки Хельги Джеральдин загорелись ярким пламенем, и она закрыла лицо руками, не в силах посмотреть в глаза ни принцу, ни остальным присутствующим. Это было… унизительно. Она так виновата перед принцем. Она помогла своему отцу избавиться от ее любимого. Она своей гордыней лишила его законного положения. Она, пытаясь освободиться от боли, причиняемой его безразличием, предала их дружбу. Она была настоящим монстром. Возвращение этой боли от неразделенной любви – то наказание, которое она заслужила. Неудивительно, что сам принц так и не смог ее полюбить. Его сердце не заслужило таких страданий.       Стоп.       Ему же было все равно, что она…       Когда он…       Как они…       Стоп.       Стоп!       Хельга медленно убрала руки от лица и увидела вдруг, что принц стоит перед ней, приклонив одно колено. Будто прочитав по глазам ее немой вопрос, он сказал:       - Ты же понимаешь, что мы не исполнили бы пророчество, если бы наша любовь не была взаимной? Я должен был принести ведьме свое сердце – тебя. И я принес, принес со всей горячей любовью, которую к тебе испытываю. А потому я, принц Арнольдинио, прошу твоей руки, Хельга Джеральдин. Не ради королевства. Не по воле покойного дедушки. А ради тебя. Ради себя. Ради нашей любви. Я готов отправиться хоть на край света, но только с тобой.       Слезы хлынули из глаз Джеральдин, но она их не замечала. Толпа вокруг с замиранием сердца ждала ее ответа, но она и их не замечала тоже. Все, что она видела: глубокие, как омут, выжидающие глаза принца. Эта картина была ей знакома, хотя казалось, что это было так давно, и все же, эти глаза – единственное, но очень яркое отличие от того, что было в первый раз. Хельга Джеральдин знала ответ. Она, черт возьми, всегда его знала.       - Боже, да. Да, да, да!       Толпа вмиг взорвалась радостными криками. Моно-хумано, размахивая короной, пританцовывал на голове у статуи. Фибиана и Джеральдо крепко обнялись, плача друг у друга на плече. Даже духовник Бермано смахнул слезу умиления. Принц Арнольдинио и принцесса Джеральдин вновь прильнули друг к другу в нетерпеливом поцелуе, не в силах больше сдерживать полет своих душ.       И только Роберто Патаклини понял, чем дело пахнет. Он попытался мелкими шажками сойти с трибуны, надеясь, что про него никто не вспомнит, но внезапно попал в руки Большой Пэт.       - Все кончено, «король Роберто», - процедила она, крепко удерживая его под руки с помощью своих людей.       - Я ведь, как лучше, хотел, - пискнул купец Патаклини.       - Ваше Высочество, этот человек совершил измену, - громким голосом доложила командующая.       Принц Арнольдинио обернулся на происходящий кипиш. Он был зол на купца, это правда, но не мог позволить таким эмоциям взять верх над здравым суждением.       - На самом деле, нет, его действия действительно были законными. И он сдерживал гражданскую войну в королевстве, пока я не мог взойти на трон. Но мы сегодня же сыграем свадьбу и проведем коронацию по всем правилам, а потом я дам вам возможность уехать в Аляскию, как вы и хотели, - Арнольдинио улыбнулся, переведя взгляд на Джеральдин. Он, будто, спрашивал, правильно ли сделал, и довольна ли она.       Та даже не взглянула на отца, зная, что все равно не много для него значит, поэтому она была довольна, как никогда. Она была влюблена и счастлива, о чем никогда даже мечтать не смела. Может, она еще не до конца осознавала, что происходит, или считала, что все это ей снится, но она знала, что это чувство блаженства больше не уйдет.       Они честно его заслужили.       Дедушка Фил взглянул на крепко уснувшего внука. Он не знал, конечно, что тому снится, но, судя по блаженной улыбке Арнольда, это далекое королевство Сансетус Армазоне, утопающее в лучах солнца и радости.       - Спокойной ночи, головастик. Пусть тебе приснится твоя принцесса.       Тихо поднявшись, Фил выключил свет и спустился с чердака. _____ *la sombra (исп.) – тень (а так же главный злодей в «Hey, Arnold: The Jungle Movie»).