***
Рада едва успела добежать до светлицы. Подкашивающиеся ноги уже не слушались, и она с размаху упала на пахнущий сеном и рысиной шерстью тюфяк, зарившись в него полыхающим до корней волос лицом. Она ведь догадывалась. Нет, знала! Потому как сама крутилась подле него, с радостью отзываясь на ласку единственного мужчины в рысиной стае, смотрящего на нее без желания немедленно вцепиться клыками в шею. Единственного, рядом с кем она могла хотя бы ненадолго забыться и не вспоминать об отце, матери, сестрах, брате… Зарене. Благие пресвятые, стыдобища-то! Не успела одного жениха схоронить, как уже к другому улыбается. Рада ударила сжатым кулачком по послушно вмявшейся мягкой лежанке и застонала сквозь стиснутые зубы. За что ей такие муки? Ведь не должно тянуть к окаянному, не должно! Зарен еще стоял перед глазами. Живой, улыбающийся. Помнила она и их встречи тайком от родных, и неумелые, но страстные ласки, и обещание жениться. Помнила… Вот только никогда не чувствовала к нему того, что теперь влекло к мужчине почти вполовину старше ее. Да еще и Ходящему! Отчего так? Нежто ей наказание Благие отмерили за то, что выжила? Рада сморгнула слезы, хлюпнула носом. Нет, не за это. За то, что живет и смеет радоваться, пока ее родные неупокоенными упырями где-то ходят. И, как назло, в памяти всплыл разговор рысей, и не подозревавших, что она слышит каждое их слово. «…Если любит, то чего тянуть? Ему человеком уже не стать, а вот ей рысью — хоть сейчас». Любит! И не обращает ее в Ходящую, хотя может. Но не станет, потому что... Шерстяной войлок затрясся под градом ударов, без остатка принимая на себя вину трясущейся Рады, не слышащей ничего, кроме отдающего в уши стука загнанно бьющегося сердца. — Кого лупишь? Рада не сразу сообразила, что тонкий пронзительный голосок обращается к ней. А когда поняла, то приподняла голову и встретила любопытный взгляд рыжеволосой девочки. Той самой, что так напугала ее в первый день в Логове. — Чего тебе? Яра беззаботно пожала плечиками и прошмыгнула в светелку, с недавних пор занимаемую только одной Радой. Здесь и впрямь было намного светлее, чем в любой другой части терема. Льдан и Умила развесили под крышей чаши с зеленым колдовским огнем, озаботившись, чтобы Рада не испытывала страха из-за вечного мрака ночной чащи. — Батя скоро вернется, — Яра уселась на пол рядом с войлоком Рады и заинтересованно воззрилась на нее снизу вверх. — Чего ревешь? — Я не реву, — сказала девушка, украдкой утирая мокрые щеки. — Правда? — удивилась девочка. — А как же ревут тогда? — Также, как и плачут, только горше, — отвлекаясь нежданным разговором, объяснила Рада. — А ты разве не плакала никогда, не знаешь? Яра гордо вскинула носик и без нужды взлохматила и так стоящие дыбом огненно-рыжие волосы. — Вожаки не плачут! — А… Так ты — Вожак? Рада не удержалась и прыснула в кулачок, удостоившись гневного сопения и сцепленных на худенькой груди рук обидевшейся соплячки. — Прости, — искренне повинилась Рада. — Точно, Вожак. Как я сразу не разглядела? Яра встрепенулась, вскинула просветлевшую мордашку. Она оттаивала сердцем так же бысто, как и обижалась. Поднявшись на ноги, для внушительности, Яра окинула сестру Тайля превосходящим взглядом. — Я как батя! Когда вырасту — поведу стаю. — М-м-м, — Рада как могла старалась не выдать дрожания губ, расползающихся в предательской улыбке. — Скоро уж, да? — А то! Я уже и на лов сама ходила, и по лесу бегать умею, и… Сильная, вот! Кого хочешь заборю! — И батю? — Не-е. Кто ж супротив Вожака пойдет? — Яра заливисто рассмеялась, вынужденная объяснять взрослой девке такие очевидные для нее вещи. — Батя стаю кормит. Нельзя против Осененного когти распускать — мигом шкирку надерут! У людей не так разве? — Так, — чуть подумав, признала Рада, вспоминая суровых креффов Цитадели. — Так ты что, тоже Осененная? — Нет, — Яра заметно погрустнела и упрямо поджала губы. — Все равно Вожаком буду! — Будешь, будешь. Рада успокоила девочку и насилу усадила рядом с собой, позабыв, что еще совсем недавно даже глянуть на нее боялась. Однако Яра не стала жаться к ней, как поступили бы Милана и Лучезара. К удивлению Рады, Яра отодвинулась от нее на пару локтей и слабым дрожащим голоском предупредила: — Близко нельзя! — Почему? — Укусить могу, а мне нельзя! Поняла? Рада кивнула и на всякий случай отодвинулась еще дальше, на самый край войлока. Порой она забывала, что живет вовсе не с людьми. И хоть те на них похожи, но по сути остаются оборотнями, Ходящими в ночи. — Прости, — во второй раз повинилась Рада, покорно сложив ладони на коленях и мягкой улыбкой вызывая ответную у Яры. — Ты очень храбрая! Рада не часто общалась с самой младшей из стаи рысей, но безошибочно нашла к ней ключик, так же легко вернув ее расположение, как и потеряв невольной оплошностью. — Храбрая, — охотно подтвердила Яра, расправляя худенькие плечики и заново обретая потерянную уверенность. — Хочешь расскажу, как мы с Твердом на лов ходили? — Давай, — Рада хитро прищурилась, уже зная, как выведать у нее то, о чем боялась спросить других. — Странно только, что Тайль с тобой не пошел. — Вот и я говорю! — с готовностью возмутилась Яра. — Чего его батя утащил не пойми куда? Я так хотела с ним.., — она зарделась и оборвала фразу. Сестра Тайля понимающе опустила ресницы, не став допытываться до очевидного. Вместо этого она спросила: — Как же так вышло, что ты, такая малень… сильная, стала Ходящей? — Вышло и все, — безразлично хмыкнула девочка. — Так вот: мы с Твердом как раз по иве через речку прыгали… — И ты что ж, совсем ничего не помнишь? Потому что не Осененная? — Вот правильно Светоч говорит — заноза! — разозлилась Яра, которую прервали на самом интересном. — Чего пристала? Не помню и все тут! И плевать мне что было до того! По тому каким срывающимся голосом то было сказано Рада поняла — Яре совсем не плевать. Невольное признание больно кольнуло душу девушки. Только Осененные помнят… Бедное дитя. — У меня тоже все сгибли, — Рада перевела дух, сдерживая подступивший к горлу комок. — Я понимаю. Ты можешь поговорить со мной, если хочешь. Яра дико замотала головой, повернулась к ней спиной. Рада почти не удивилась, когда та не стала плакать, а заговорила сухо и безлико. — Батя почти дома. Иди к нему, если хочешь. От меня только отстань. — Идти? Зачем? — удивилась Рада. — От вас пахнет, как от Тверда с Умилой, — девочка вскочила на ноги и порывисто двинулась прочь из светелки. — Я почти взрослая, все понимаю… Иди. — Погоди! — Рада окликнула ее и успела ухватить за подол на рубахе. — Как это — «пахнем»? — А ты не чуешь? — Яра так удивилась, что в миг забыла о своей обиде. Она уставилась на стремительно краснеющую Раду округлившимися глазами. — Брешешь! — Не сквернословь. Не то Никии нажалуюсь, чтоб впредь неповадно было. Под посуровевшим взглядом девушки Яра присмирела. Кроме Тверда из стаи она побаивалась только бабушку, скорую на расправу и тяжелую на руку. По правде сказать, Рада и сама частенько робела перед острой на язык Никией, но к чему кому-то еще о том знать? — Я больше не буду, — заскулила грозная "Вожатая стаи", обвисая на руках Рады. — Чего к бабушке-то сразу?! — Не верещи. Скажешь, чего прошу и свищи, куда собралась. Что значит «пахнем»? — Гон, — выпалила мелюзга, с каждым словом все больше срываясь на смущенный шепот. — Сполох говорит, так гон пахнет. От бати сильно, от тебя почти нет… К концу сбивчивого признанья Рада уже сама была готова провалиться сквозь землю. Она отпустила Яру и спрятала заалевшее лицо в ладонях. Рада знала, что такое гон у зверей, но ни разу не задумывалась, что он значит для Ходящих. А рыси не просто звери. Оборотни. Если и людьми чуят, что с ней творится при виде Льдана, то... Благие пресвятые! Она думала стыдоба по нему тайно сохнуть, но что тот с стыд в сравнении с тем, если вся стая знает?.. — И что, — сипло спросила Рада сквозь пальцы. — Вы все чуете? — Угу. Яра, исподлобья глянула на обреченно застонавшую девку. — Теперь-то чего? Долгую томительную минуту Рада молчала, пытаясь привести в порядок роящиеся мысли и хоть как-то успокоить стук крови в ушах. Вот как выходит? Вся стая о ее чувствах знает, и никто словечком не обмолвился. И вроде бы хорошо, что не лезут не в свое дело, но… Почему так обидно на душе? Не подслушай она сегодня, так бы и не знала, что у Льдана на уме. А сама бы побоялась спросить. «Но чего бояться, если и так каждый знает, даже дети? — убеждала себя девушка, смыкая на груди трясущиеся мелкой дрожью руки. — Спрошу только и… Нет! Нельзя. Пусть из рода низвергли, но как же Благих ослушаться? Не бывало в роду того, чтоб девушка первая парню призналась… И не будет! Пусть хоть пеной изойдет, кошара плешивый!» Пока сестру Тайля одолевали сомнения, Яра стояла неподалеку и неловко переминалась с ноги на ногу. Девочка не понимала, что делать. Видела, что Тайлева сестрица по Вожаку страдает, но как ее утешить-то? Обнять бы, да нельзя. Недавно испитая Осененная кровь Умилы не удержит Зова. Обернется зверем и вцепится человеку в горло, как есть вцепится! Но и оставить тоже как-то не по-рысьи. Их семья в беде не бросает. Яра нахмурилась и закусила нижнюю губу. Как бы поступил Вожак? — А и будь что будет! — вдруг решительно выдохнула Рада, прежде чем Яра успела вставить хоть словечко. Девушка метнулась к лестнице на первый ярус Логова, что-то невнятно бормоча под нос. — Ты куда? — запоздало крикнула ей в след Яра, но поздно. Девушка уже унеслась вниз, спеша сделать что задумала, пока не растеряла остатки храбрости.***
На знакомую до последней щепки просеку лесопильной делянки Тайль ступил с облегчением. Логово. Дом. Вот уж не думал, что так соскучится по этому месту, еще недавно мнящемуся темницей, где его держат против воли. — Перекидывайся, — велел Льдан, сменив личину и с наслаждением расправив плечи, сведенные долгим бегом через лес. Удивительно, но одежда на нем почти не измаралась за последние дни в пути, в то время как порты Тайля представляли жалкое грязевое зрелище. На рубахе же и вовсе зияли рваные прорехи — последствия резкой смены облика у места, где сгиб Рык. Тайль вздрогнул. Выпрашивать у Никии свежую придется до следущей весны. Но то завтра. Сегодня гонять не будет, пожалеет. И еще накормит от пуза! Пахнет как... — Дичь жарят? — Тайль поднялся с колен, жадно втянул носом одуряющие запахи кипящего жира и дикого лука. — Не лопнешь? — рассмеялся отец, мягко беря его за плечи и направляя к виднеющемуся между деревьями терему. — Сестре твоей, небось, стряпают. Она сырое с кровью брезгует есть. А ты и так двух кролей в одну харю заточил. Ничего, потерпишь. Ну-ка быстро: два кроля плюс еще семь, за вычетом трех — сколько будет.? — Пять?.. — чуть подумав, протянул Тайль, вопросительно глянув на улыбающегося отца. — Так? Льдан ласково потрепал его по макушке: выходит ненамного ошибся. Тайль разомлел, чувствуя, как ответная улыбка растягивает ему губы до ушей. Меж тем запахи становились все сильнее, пока из-за стволов не показались зеленые огни Логова. — Глядишь, к следующей весне счет и грамоту разуметь будешь, — обнадежил его Льдан. — А пока на лов чаще походим, с подружкой твоей. Не фырчи, давно уж знаю, что сдружились. Глянь лучше, сестра тебя бежит встречать. Эх и разогналась! Соскучилась, видать. Но Рада бежала не к нему. Коротко глянув на Тайля и послав тому дерганную улыбку, старшая сестра обратила донельзя странный взгляд на отца. Тайль недоуменно вскинул брови, увидев, как она потянулась к отчего-то застывшему Льдану. Рада открыла пересохшие непослушные губы, тихо начала: — Я… Больше она ничего не успела сказать. Льдан внезапно рванулся вперед, заключил ее в объятья и поцеловал. Прямо на глазах у остолбеневшего сына. Для Тайля будто небо раскололось! В тот же миг, как они прижались друг к другу, незримое присутствие отцовского Дара спало. Тайль покачнулся и схватился за грудь, где обжигающим огнем воспылала жила Дара. За последние дни он почти позабыл, какого это: не страдать. И внезапно проснувшийся Зов застал его врасплох. Глаза рысенка против воли потянулись к сестре, покорно сжавшейся в крепких объятьях Вожака. Он уже не видел, что они делают. Ему стало плевать на все, кроме сладкого биения крови в человеческих жилах. — Нельзя.., — на последнем издыхании простонал человеческий остаток Тайля, споткнувшись на ровном месте и последним осознанным усилием воли заставив непослушное тело зашагать в сторону Логова. Только бы добраться до Угла Вожака! Быстрее, быстрее!! Пока он может, пока удерживает себя… — Тайль! — виноватый голос сестры с оттягом стегнул по его распаленным нервам. — Не уходи! «Замолчи, Радка! — на последнем издыханьи простонал про себя рысенок. — Замолчи! Убью же…» — Тайль! — ее манящий голос раздался совсем близко. Зов заставил рысенка повернуть на него голову и показать заострившиеся зубы. Рада на пару шагов опережала Вожака, странно улыбающегося и не отпускавшего на бегу ее ладони. Девушка не замечала происходящих с братом перемен, но Вожаку, к счастью, хватило ума глянуть на Тайля и в миг понять, что происходит. — Назад, живо! — рявкнул он, быстрым рывком утягивая пискнувшую от неожиданности Раду, уже протянувшую к Ходящему свободную руку. Но, к вещей радости рысенка, недостаточно быстрым… Все, что сдерживал в себе Осененный столько времени, наконец вырвалось на волю. Запахи и звуки обострились, клыки в пасти увеличились до устрашающих размеров. Он уже не видел ничего перед собой, кроме зеленоватой дымки обращения и протянутой к нему руки человека, крови которого желал больше всего на свете. «Слишком медленно, Вожак! Она — моя!» Серебристый росчерк рысьих когтей прочертил лесную тьму, гулкий звук выплеснувшейся волны Дара слился с болезненным криком человека, ставшего добычей для Ходящего в ночи. Рысенок не успел прыгнуть или слизать стекающую с когтей человеческую кровь. Слепящий Дар Вожака впечатал его в корни под деревом и заставил выть от бессилия, пока рядом проносились звенящие и бессмысленные звуки. Они не имели для рысенка ни малейшего смысла. Он пытался разглядеть их источник, но видел только расплывчатые пятна и биение сердца той, что валялась на земле перед ним. Человеческая самка жалко поскуливала и неловко зажимала глубокие кровавые борозды на правой руке, оставшиеся от его когтей. А неведомые звуки так и вились вокруг нее. Спорили, наскакивали друг на друга. — Умила, шевелись! Перевяжи ее, пока не истекла кровью. — Но я могу… — Дар не поможет. Она — сестра ему, а он Осененный. Делай что велено. — А-а-й!! Бо-о-льно-о!!! — Не дергайся, чтоб тебя! На вот ветку хоть закуси. Вот горе же с тобой. — Льдан, что случилось?! — Потом Тверд. Неси ее в хату, и поаккуратнее! Никия — за припарками. Вы двое — помогите поднять Тайля. Рысенок зарычал, когда его коснулись чужие руки, но не больше того. Проклятый Дар держал крепко, не позволяя не то что лапой шевельнуть — моргнуть даже. Вожак! Отдай ее, что хошь сделаю. Отдай!! — Сполох, когти глянь. Смотри, чтоб насухо вытер! Пропустишь хоть пятнышко — уши узлом завяжу. — Да, Вожак. — Я все сделала, — неведомый женский голос звучал сухо и деловито, — с ней Никия осталась. Что теперь?.. — Потом, Умила. Сначала отнесу его в Угол. А, чтоб тебя! Кто заступы на входе разбросал? Светоч — убери, пока шеи себе не посворачивали. Яра, брысь! Не до тебя сейчас. Спи, спи сын. Спи… Мир для рысенка потонул в темноте.***
Вскоре после того, как Льдан отнес детеныша в Угол Вожака, Умила встретила его на лестнице, спускающегося с донельзя вымотанным и осунувшемся лицом. — Угомонил? — осторожно спросила она, протягивая к нему руки. — Насилу, — Льдан сипло дышал и на ее утешающую ласку не обратил внимания. — Много крови пролил. И ему и себе. Моя вина. — Твоя, — согласилась Умила. — Но разве ты не собирался… Льдан ничего не сказал, но от его разъяренного взгляда лесную кошку пробила незряшная дрожь. В знак покорности она склонила голову и откинула косу с плеча, открывая красивую белую шею. Вожак в своем праве, словно говорила она. Если и накажет, то по справедливости. — Все кроме Умилы — вон, — громко на весь дом сказал Льдан, без порицаний проходя мимо. — Идем. Умила тайком перевела дух (гроза прошла стороной!) и хвостиком потянулась за Вожаком. Тот, не мешкая, направился к печи, где на скамье разместили сестру мальчика. Рада полусидела, упираясь плечами и верхней частью спины на прогретый печной камень. По ее лицу градом катились слезы, а замотанную в чистый тканный лубок руку сострясала крупная дрожь. В какой-то момент Рада стала заваливаться на бок. Льдан подхватил ее прежде, чем успела рухнуть и свалиться со скамьи. Умила ловно вспрыгнула на печь, прислонилась плечом к прогретому пламенем дымоходу. Отсвечивающие зеленоватым огнем от очага глаза не отрывались от Вожака, который уже вовсю обнимал свою будущую кошку. Правда осторожно, стараясь не тревожить израненной руки, укутанной в окровавленный лубок. — Б-б-больно-о, — Рада уткнулась лицом ему в плечо и надрывно разрыдалась, вызвав у Умилы желание выбежать из хаты вслед за остальной стаей. Она и сама не раз лила слезы, но смотреть на чужое горе совсем иное дело. ...Рада нескоро успокоилась. Когда ее всхлипы перестали тревожить тишину в хате, по ощущениям Умилы настала вторая половина дня. Еще столько же Осененный провели в молчании, пока она не заснула. Заново рождающаяся девка свернулась клубком на коленях Льдана и беспокойно дышала, пока тот нежно наглаживал ее волосы, рассылая бледно-зеленые искорки сонного Дара. Сидящая на печи Умила ненавязчиво наблюдала за ними, дивясь той боли, что отражалась на лице Льдана. Она знала, что сестра новообращенного запала ему в душу, но до сих пор не подозревала насколько. Личное Льдан умел скрывать как никто другой. — Пора уже, — в какой-то оборот не выдержала Умила, плавно спрыгивая на пол и опускаясь перед ними на колени. — Кровь давно остановилась, нужно дать ране дышать. Вожак замедленно кивнул, не глядя на нее. — Не таись — режь. От боли не проснется, я озаботился. — Так много отдал? — прозорливо спросила рысь, ловко орудуя неказистым самодельным ножом над покрытым пятнами засохшей крови лубком. — В достатке. — Пожалел бы себя! И так едва жив после Тайля, еще с ней себя изводишь. — Поделом мне. Как рана? Умила отбросила в сторону заскорузлые тряпки и повернула кисть Рады так, чтобы Льдану лучше были видны глубокие черные борозды разверзнутой плоти, оставшиеся после когтей детеныша. Было похоже, как если бы волк подрал, но никак не мелкая рысь. Тайль рвал плоть не жалея. — Скоро обернется. Хочешь — иди отдохни. Я позову, когда начнется. — Нет, — Льдан поочередно коснулся кончиками пальцев висков Рады, рассылая ободряющий Дар. — Ты сделаешь только хуже. Но Дар продолжал течь, и Умила с недовольным фырком вернулась на прежнее место. Она жила в стае достаточно долго, чтобы понимать — если Вожак уперся, переспорить его не сможет никто. В этом они с кровным сыном Тайлем были очень похожи. — Льдан.., — Рада дернулась, недоуменно захлопала слипшимися от слез ресницами. — Я… уже? — Нет. Умила отвернулась, не в силах видеть страдающего лица девки. Но, вопреки ее ожиданиям, Рада не принялась рыдать. Наоборот, ее голос креп с каждым словом, и в нем звучала та же боль, что и у Льдана. — Яра ничего не помнит. Она не Осененная, Льдан. Нежто и я тоже…? — Нет, — неубедительно солгал Льдан, но Умила увидела, что Рада только еще больше сошла с лица, в котором уже не осталось ни единой кровинки — поняла. На последних крохах уходящих сил она вцепилась в него, выдавливая с трудом дающуюся мольбу. — Я не хочу забывать… Не хочу… быть… «Ходящей в ночи, — с внезапной тоской додумала за нее Умила. — И я не хотела. Никто не хотел. Да кто ж нас спросит-то?». От сорвавшегося на хриплый переливчатый вдох голоса Рады у нее закололо сердце. Где-то снаружи терема зарычал Тверд, отзывающийся на боль своей кошки, но Умила мысленно упросила его не вмешиваться. Только не сейчас. Вожак терпеливо ждал, пока Рада не обмякла в его руках и не закатила глаза в забвении. Он больше не пытался будить ее, зная, что ни один Дар не способен удержать в разуме перерождающегося человека. Теперь оставалось лишь ждать неминуемого конца. Умила порадовалась, что Тайль не увидит его. Через четверть оборота окаменевшие губы Рады дрогнули, издавая пока тихий, но уже отчетливый рысиный рык. Тогда же окончательно изменился и ее запах, и Умила поняла: началось. Льдан осторожно уложил девку на спину, обернулся рысью, вспрыгнув на полати и зависнув мордой над ее кривящимся во сне лицом. Осененная поймала его сосредоточенный взгляд, услышала предостережение: «Если вырвется — гляди, чтоб не утекла». Рысь кивнула и перекинулась как раз в тот миг, когда лежащая девка выгнулась, истово закричала. Рада исчезла в окутавшей и ее, и Вожака призрачной дымке Дара. Почти сразу из ее недр раздался короткий возмущенный мявк и горловое урчание Вожака. Умила напряглась и приготовилась ловить новообращенную, по первости сбитую с толку и не видящую ничего, кроме собственных звериных инстинктов. Но Хранители миловали, помощь не понадобилась. Когда дымка Дара рассеялась, Умила увидела молодую пятнистую рысь самой обычной бурой расцветки, изогнувшуюся в спине и не смевшую шевельнуться. Льдан крепко вцепился зубами в ее холку и подмял под себя, как во время гона. «Умила, — Осененная услышала его короткий повелительный оклик. — Кровь». Умила покорно перекинулась, в мгновение ока пролетела через горницу и протянула новообращенной запястье, чуть поморщившись, когда та без раздумий впилась в него клыками. — Хватит с тебя, — после второго глотка Умила щелкнула свободной рукой по носу присосавшейся, как пиявка, рыси. Та обиженно зашипела, но челюсти разомкнула, понемногу возвращаясь в разум и недоуменно принюхиваясь к незнакомым для нее запахам. Только тогда Льдан выпустил ее холку и при помощи Дара заставил перекинуться. — Вот и все. А нытья-то, нытья сколько было, — удовлетворенно хмыкнула Умила, Даром затворяя на запястье дырки от клыков. Закончив, Умила с любопытством уставилась на новообращенную девку, опасливо льнущую к обнимавшему ее Вожаку. В сестре Тайля мало что осталось от прежней Рады-человека. Ушли вечный страх и подозрение в девичьих глазах, теперь смотрящих на стаю с ненапускным живым интересом. Ушли горечь и боль от недавной потери родичей, разом скрасив ее личико и вызвав у Умилы ревнивый фырк. Ишь, пригожая какая, оказывается! И не скажешь, что еще вчера головы поднять не решалась и разговаривала шепотком, боясь лишний раз голос возвысить. — И как ее величать будем? — громко вопросил Сполох, первым высунув любопытный нос из сеней. Умила состроила угрожающую мину, но Льдан милостиво кивнул — можно. — Радой и останется. Хорошее имя, и теперь ей больше подходит, вижу. Заходите! Прячущиеся рыси тут же заполонили горницу, все в звериной личине. Льдан отцепил от себя жалобно пискнувшую сестру Тайля и посадил себе на колени, как маленькую девочку. — Знакомься, — велел он ей, указывая на обступившую их стаю. — Твоя семья. Новообращенная окуталась дымкой и с колен Вожака спрыгнула уже рысью, настороженно пряднув кисточками ушей Все рыси, кроме Умилы, осторожно подкрыдывались к новой кошке, шумно обнюхивая ее и позволяя обнюхать себя. Ритуал завершался боданием лбами и дружелюбным урчанием. Стая принимала заново рожденную Раду в семью. — Мальчика не позовешь? — чуть погодя Умила подсела к Вожаку, пока тот благосклонно наблюдал за своей кошкой. Та вела себя по-детски дергано и неуклюже, то и дело поглядывая на Вожака и будто спрашивая, правильно ли она все делает? — Нет. Пусть спит, — Льдан притопнул ногой, когда разохотившаяся Яра подкралась к Раде и прикусила ее за хвост. Обе рыси, что молодшая, что постарше, с радостью включившаяся в игру, пригнулись и виновато прищурились. Но Льдан больше не злился, и они продолжили беготню, понемногу втягивая и остальную стаю, рассеявшуюся по углам Логова. — Боишься не сдюжит? — Боюсь, мы не сдюжим. Дар сильный, но держать в воле пока не умеет. Обождем до поры. Стая водоворотом закрутилась по горнице. Льдан коротко мотнул головой, пресекая оставшиеся вопросы Умилы и присоединился к стае, белой тенью ворвавшись в самую гущу наскакивающих друг на друга рысей. Последние огоньки в прогорающей печи прощально мигнули зеленым, и Логово погрузилось в вязкую темноту. Умила не стала распалять их вновь. Она и без огня видела, как новообращеная прикусила нос наседающей на нее Никии, и как ловко поднырнула под брюхо Тверда, столкнув того с негодующе мявкнувшими Сполохом и Светочем. Яра увлеченно шипела и носились за ее хвостом, но было видно, что ей это доставляет не меньше удовольствия, чем самой новообращенной. И все это время рядом с Радой скользил Вожак, следя, чтобы никто из стаи не заигрался. «Иди к нам», — услышала Умила его мягкий обволакивающий голос, от которого по ее хребту пробежала приятная щекотка Дара. Сама не заметив, как перекинулась, Умила призывно рыкнула и вдруг очутилась в самой середке "танцующих" рысей, бок о бок с Твердом, Вожаком и его кошкой. Стая завертелась, приветствуя и принимая в семью новую рысь. Молодую, полную сил и желания жить. Рысь, принадлежащую Вожаку.***
Светоч бледной тенью перепрыгивал с ветки на ветку, стараясь крепко держаться когтями и за кору не слишком шуметь осыпавшейся листвой. Снующие у корней Дикие — пара обезумевших кровососов и чуть больше десятка упырей — чуяли его, но не обращали внимания. Светоч ухмылялся, впервые радуясь, что обделен Даром. Осененная кровь для обезумевших Ходящих также сладка, как и людская. Зато обычная рысь для них ничем не лучше любой другой дичи, прячущейся в лесу. Так что Светоч весьма шустро пробирался к своей цели, заранее заметив знакомый запах и тихонько урча от нетерпения. — Что, опять без брата? — издевательский мужской голос застал Светоча врасплох, и тот чуть было не навернулся с очередной ветки. — Стал быть отбегался ретивый. И хорошо, тебе больше достанется. Шайрат сидел на дереве в людской личине, прислонившись спиной к стволу и покачивая в руках небольшой мех, на дне которого что-то булькало. — Она, да?! Она? — Светоч, не помня себя от жажды, перекинулся прямо в полете и неуклюже повис на прогнувшейся ветке черного Вожака, не отрывая вожделенного взгляда от заветного меха. Правда блеск в глазах молодого Ходящего тотчас погас, стоило ему принюхаться к содержимому. Светоч кое-как угнездился на жалобно скрипнувшей ветке, нахохлился и злобно исподлобья уставился на ухмыляющегося Шайрата. — Зачем ты так? Я все сделал. — Все да не все, — безжалостно огорошил Светоча Шайрат, глотнув из меха* и прищурившись от удовольствия. — Эх, забориста… Что ни говори, а горькую людишки умеют гнать. — Ты обещал принести крови! — Сначала говори, а там видно будет. Светоч скрипнул зубами, до боли в костяшках сжал кулаки, но сдержался. — У мальчишки сестра была, человек. Льдан луну назад притащил ее в Логово, а на той седмице она обратилась. — Что-о-о? Человек?! — Говорю ж, нет. Тайль не удержался, подрал, ну она и… Шайрат зашипел так злобно, что Светоч вынужденно прикусил язык, пережидля гнев черного Вожака. — Человека привел, — смерив приступ гнева, процедил Шайрат. — Живого. И зачем? — Не знаю. Думали кошку завести хотел, но Льдан при всех сказал, что обращать не будет. Потом решили для крови дармовой оставил, чтоб в распутицу из логова не лезть. Но как луна подошла — ни он, ни Умила ее не тронули… Слушай, ну дай крови, чего душу рвешь? Один глоток всего — жалко что-ли?! Сами небось целые веси жрете, а мне… — Взял он ее? — Шайрат грубо перебил скулящего Светоча и железной хваткой сжал его горло. — Как обернулась — взял? Говори! — Кх… А-а… Да-а-х… Шайрат разжал пальцы, отпуская Светоча, судорожно хватающего ртом воздух, и вновь облокотился на ствол. Рысиный Вожак прикрыл глаза и завистливо прошипел: — Взял. Сначала Осененный мальчишка, теперь кошку из людей выбрал… Каженник тебя дери, Льдан! Но ничего, обожди. Еще посмотрим, кто кого переплюнет. — А мне? — вновь заскулил Светоч, размазывая по щекам слезы унижения. — Как же я? Шайрат коротко глянул в его сторону, криво ухмыльнулся. — Один раз людской крови попробуешь — назад ходу не будет. Только о них думать и будешь. Точно хочешь? — А как думаешь?! Столько времени девку терпел. Ходит ведь, зараза, кровь с молоком! Пахнет. Всю душу изорвала, пока не обратилась… Дай уже, не томи! Шайрат осклабился и окутался дымкой обращения. Он был доволен. Светоч вздрогнул, когда огромная черная рысь вплотную приблизилась к его лицу, и в его голове прозвучал сладко-приторный голос Шайрата: «Возвращайся в стаю, малец. Приглядывайся, примечай, жди. Если как велено сделаешь — к ветреню на лов пойдем и тебя возьмем. Слово Вожака». Светоч попытался было протестовать, но Шайрат уже дунул по ветвям прочь из леса. Дикие, хрипло завывающие под корнями весь разговор, без раздумий последовали за ним, оставив перекинувшегося в рысью личину Светоча молча страдать в одиночестве. Светоч не сдвинулся с места всю оставшуюся ночь. Она уже подходила к концу, когда чащобная тьма вдруг стала еще гуще. Небо затянуло пеленой черных облаков. Грохотнуло. Первые капли упали медленно, неуверенно, будто раздумывая, стоить ли начинать полноценный ливень. Второй раскат грома прозвучал вдвое громче первого, сильным порывом штормового ветра взъерошив кроны деревьев. Только тогда дождь решился и нехотя сверзился вниз, накрыв рысиный лес непроглядной шумящей стеной. Мелкие капли дождя падали на густой рысиный подшерсток, довольно скоро вымочив его до цвета мокрой холстины не первой свежести. Светочу было все равно. Он прижался к стволу и опустошенно смотрел вслед Шайрату. В нем уже ничего ни осталось. Ни стыда за содеянное. Ни тоски, ни боли. Холодный дождь вымывал все, оставляя после себя сосущую пустоту где-то в глубине сердца. Он не закончился до тех пор, пока не вымыл из Светоча остатки тепла. Только тогда сломленный Ходящий поднялся на негнущихся лапах, неловко сверзился на землю и побрел обратно в чащу обратно. Домой.