За закатом рассвет

Ох, как я утомилась — Прилягу на кровать. Глаза устали плакать, А сердце — тосковать. Жизнь очень одинока, Проходят мимо дни. Прошу тебя, любимый — К бедняжке загляни. О, знал бы ты, как жду я Тебя день ото дня; Не отнимай, желанный Надежду у меня! *

      Хеймитч приходит ближе к обеду, чтобы удостовериться, что со мной всё в порядке. Я лишь отстранённо наблюдаю за его тяжёлой поступью в прихожей, а потом и в гостиной. Сначала он что-то рассказывает мне, пытаясь завязать со мной разговор, но все его попытки оказываются тщетными, и он бросает эту затею, присаживаясь на обшарпанное кресло в дальнем углу.       — Это кресло из его мастерской, — внутри меня всё затрепетало, когда я услышала знакомый скрип того самого кресла.       — Могу пересесть, — его голос, ставший с годами более хриплым, сейчас немного смягчается волнительными нотками.       — Не нужно, — шепчу я, пытаясь не бередить прошлое, но ничего не выходит.       Он сидит перед мольбертом, старательно нанося мазки на полотно. Его взгляд сосредоточен, а сам он напряжён так, будто в его спину вставили прут. Я заворожённо гляжу на него и вздрагиваю всякий раз, когда сталкиваюсь с ним взглядами. Ему не требуется часто смотреть на меня — он знает каждый мой изгиб, каждую выпуклость, все мои контуры. Скорее всего, он посматривает на меня только для того, чтобы проверить, что я ещё здесь, на своём месте, напротив него…       Мужчина потирает ладонями обивку кресла, пробуя на ощупь полумёртвую ткань. Тяжело вздыхая, да так, что из его горла вырывает хриплый стон. Мой слух улавливает, как он открывает старую фляжку и делает из неё несколько больших глотков. Запах алкоголя я начинаю улавливать секундами позже и тут же морщусь, потирая рукавом кофты свой нос.       — Знаешь, не ты одна в этом мире страдаешь от потерь, да сейчас каждый потерял кого-то… Они пытаются жить, хотя бы ради тех, кто ещё рядом, живой, — ничего не отвечаю ему, лишь смотрю в его ясные глаза, находя в них сожаление и неистовое желание помочь.       Мои глаза закрываются, сдерживая образовавшиеся слёзы. Наверное, где-то очень далеко Хеймитч слышит мои мысли, знает мои чувства, и я не могу не ощущать его поддержки, его присутствия в моей жизни, его безграничной отцовской любви, какой бы странной она не была.       Он прикасается своими испачканными краской пальцами к моим коленям, и я вдруг чувствую, какая у него непривычно холодная кожа. Вторая рука делает последние взмахи кисти и замирает, как и всё его тело.       — Я могу взглянуть? — осторожно спрашиваю я, касаясь его потеплевшей ладони, мягко коснувшейся моего колена.       Его рука двинулась по бедру вверх, пока не настигла талию, он потянул меня вперёд и усадил на свои колени, оставляя следы на моем сарафане своими замаранными пальцами. Кресло под нами чуть шатнулось и скрипнуло, но осталось на месте, придавленное нашим весом. Его ладони нежно держат меня за талию, а горячее дыхание касается моего плеча. Мы не можем сдержаться, чтобы не поцеловать друг друга. Так сладко и страстно, что голова начинает кружиться от этих удушающих и всепоглощающих чувств.       Когда я вижу портрет, то сразу не могу понять, что изображена на нём я. Такой видит он меня, но не я сама, и всё же эта девушка действительно я — слишком счастливая, что глаза её светятся, слишком красивая, что ни один шрам её не может испортить, такая естественная и манящая, что я позволяю себе коснуться портрета кончиками пальцев, удостоверяясь, что это рисунок, а не зеркальное отражение. Я могу бесконечно любоваться его работами — и это не эгоцентризм, мне нравятся его рисунки, каждый из них, своей неподдельной простотой и живостью.       Я снова чувствую его губы на своих, забывая, о чём думала мгновение назад…       — Мне его не хватает, — слышу я голос Хеймитча, повторяющего мои мысли. — Но ты знаешь, что ещё не все потеряно. Это ещё не конец, Китнисс.       Я буквально задыхаюсь от своего бездействия и теряю частичку своей жизни каждое мгновение, когда думаю о нём, о том, как он мне необходим. И я проклинаю себя за то, что не смогла уберечь нас от этого одиночества.

***

Год назад…       — Хочешь, мы можем пойти куда-нибудь? — томный шёпот возле моего уха заставляет меня всю трепетать, как и обычно это случается.       Я отмалчиваюсь, прижимаясь к нему всем телом так, чтобы чувствовать каждый удар его сердце, каждый его вдох. Его крепкие руки держат меня в объятиях, и когда я уже начинаю прикрывать глаза, то мой взгляд замечает небольшую коробку в углу комнаты, которую открыли, но, как мне показалось, так и не вытащили из неё ничего содержимого.       — Что там? — любопытно посматриваю в сторону коробки, обращая внимание Пита на неё, забывая, о чём мы говорили минуту назад.       — Доктор Аврелий прислал… Знаешь, я бы не отказался поесть, — он так быстро меняет тему разговора, заставляя меня обернуться, и я замечаю на его лице некоторое волнение и мелькнувший молнией страх.       — Что он тебе прислал, Пит? — мой голос понижается на несколько тонов, когда я задаю Питу вопрос, но, дождавшись лишь его глубокого вздоха, я сама подхожу к этой коробке, чтобы увидеть содержимое своими глазами.       Мои познания в лекарственных препаратах и их названиях никогда не были энциклопедическими, точными. Всю жизнь я прислушивалась лишь к матери, которая сама лечила меня теми или иными отварами, ведь таблетки из Капитолия нам были просто не по карману. Поэтому я их видела собственными глазами лишь несколько раз в своей жизни и даже бы не отличила одни от других. И сейчас мои знания с тех самых пор не стали лучше, я лишь могу соглашаться с прописанными доктором Аврелием таблетками, надеясь, что они мне не навредят.       На дне коробки я замечаю стопку бумаги, чернила и несколько карандашей, а поверх всего этого лежат пластины с несколькими запечатанными в них капсулами, которые вызывают у меня лишь чувства отвращения и недоверия к себе. Я качаю несколько раз головой, отгоняя все подобные мысли, — раз Питу их выслали, значит, они ему необходимы. Он бы не стал соглашаться на приём сомнительных лекарств, даже если бы доктор Аврелий настоял на этом. Пит вправе сам решить, что для него хорошо, а что — плохо. Но мои мысли не дадут мне покоя, пока я не выясню, к чему эти лекарства Питу.       — Для чего? — я вынимаю одну из пластин, внимательно разглядывая капсулу внутри, и чувствую лишь презрение и недоверие к ней.       — Это может помочь мне. Доктор Аврелий и его коллега уже опробовали данный препарат на паре человек, и посоветовали его мне. Он поможет избавиться от приступов, Китнисс. Я больше не смогу тебе навредить, а ты знаешь, что в последнее время я всё чаще стал сходить с ума. Я вижу тебя, Китнисс, всякий раз, когда закрываю глаза, я вижу переродков, один из которых — ты, а бывает, и все они… Множество переродков с твоей искажённой внешностью… Они говорят со мной, они убивают меня, я не справляюсь…       — Я всегда рядом, Пит, я думала, что помогаю тебе…       — Помогаешь, — резко прерывает меня он, взяв мои ладони в свои, — но я хочу быть обычным человеком. С меня этого хватит, я просто хочу быть счастливым. Быть рядом с тобой, — я выдыхаю, он всегда задевает меня своими словами до глубины души. — Я так боюсь навредить тебе. Сколько раз я уже пытался убить тебя? А сколько раз я ещё буду пытаться, пока не в себе? Это опасно в первую очередь для тебя! Я просто хочу быть уверенным, что у меня больше не появится желания тебя убить, — я обхватываю руками его шею, опуская голову на его плечо.       — Ты не сможешь, ты любишь меня, — уверенно говорю я, не отрываясь от его разгорячённого тела.       — А ты? Ты любишь меня. Правда или ложь? — он проводит своей широкой ладонью по моей спине, останавливаясь на пояснице и крепче прижимая к себе, будто боясь, что я в миг исчезну.       — Правда, — шепчу я и нисколько не сомневаюсь в этом слове.

***

      — Попробуй заняться чем-нибудь. Прошёл уже целый год, постарайся пережить это, — советы Хеймитча и в этот раз не дают нужного эффекта — я соглашаюсь, кивая, но мысленно осознаю, что ничего не выйдет, даже после многих попыток, которые уже были.       — Я больше так не могу, я умираю, Хеймитч, я чувствую, что угасаю, от меня уже осталась лишь тень, — слёзы льются по моим щекам, когда я осознаю, что скоро может прийти конец, я чувствую себя такой одинокой, что даже подоспевшие объятия мужчины никогда не заменят мне объятий любимого человека, которые всегда были для меня единственным спасением.       Свитер Хеймитча впитывает все мои слёзы, насквозь промокая. Руки мужчины прижимают меня к себе, стараясь хоть немного помочь, поддержать, но эта поддержка больше похожа на жалость. И я не выдерживаю, мигом скрываясь на втором этаже и неожиданно громко захлопывая дверь собственной спальни. Атмосфера внутри ещё хранит его запах, его чувства, его эмоции — это сбивает меня с толку на мгновение, кажется, будто он был здесь, снова.       — Я всегда буду рядом, чтобы не случилось, — слышу я его шёпот совсем близко, что происходит постоянно.       Меня уже давно разъедает изнутри что-то подвластное только Всевышнему. Он лишь отсрочил мою смерть, забирая с каждым годом всё больше моей жизни. Я чувствую, как угасаю — Хеймитчу была открыта правда, та правда, которую я знала уже давно, и я надеюсь, что ещё смогу хоть немного существовать. Примроуз не простит мне мою смерть, она всегда хотела жить и хотела, чтобы жила я.